Фет Афанасий Афанасьевич
1820 - 1892
…Дайте, дайте
Мне умчаться
С вами к свету отдаленному.
Мотив страдания в лирике а.А. Фета
«И кто не берет креста своего…, тот не достоин Меня»
(Мф. 10:38)
О жизни великого русского поэта Афанасия Афанасьевича Фета и его творчестве написано много статей, эссе, книг. Пишут поэты – Е. Винокуров, Л. Озеров; литературоведы, исследователи творчества Фета – Д. Благой, Б. Бухштаб, Т. Сильман, Н. Смирнов-Сокольский, Е. Маймин, В. Ильин и другие1. Монографические исследования о Фете написаны Д. Благим, Б. Бухштабом, Н. Суховой2. Но заметим, что ни одна из многочисленных монографий не рассматривает творчество А.А. Фета в контексте православной культуры; редким исключением является статья Н.П. Генераловой «Комментарий к одному «Стихотворению на случай» А. Фета»3, в которой, говоря о Тютчеве и Фете, Генералова представляет нам взгляд этих поэтов на судьбу России, неразрывно связанный с пониманием негативных последствий непомерного возвеличивания человеческого «я», отвержением христианского смирения, которое в противовес гордости является одной из самых главных добродетелей в христианской жизни и заключается в том, что человек не должен иметь ничего своего, а иметь только то, что дарует Бог. Но помимо радости и счастья православие требует принятия человеком с любовью и страдания, которое дано человеку Богом как испытание в земной жизни на пути к жизни вечной.
Мотив страдания занимает важное место в лирике А.А. Фета и выполняет особую роль в организации второго, тайного смысла произведения, другими словами, – «подтекста, подводного течения»4. Взгляд на творчество А.А. Фета с позиции культуры православия – актуальный вопрос современного литературоведения. Рассмотрение данного вопроса через одну из основополагающих категорий христианства – категорию страдания и попытка его решения, с нашей точки зрения, поможет глубже проникнуть в лирику поэта и понять «главное «четвертое измерение» художественного произведения – его глубину»5.
У Фета было достаточно вкуса, чтобы не считать красивой и поэтичной свою жизнь, но не надо думать, что поэт когда-нибудь осуждал свою судьбу с позиций высших идеалов или хотя бы признавал, что можно было пройти жизненный путь достойнее и красивее. Нет, свою жизнь он воспринимал как тоскливую, но считал, что такова жизнь вообще. Он не уставал твердить, что она неизменна, бессмысленна, скучна, что основное ее содержание – страдания, и есть только одна таинственная в этом мире сфера подлинной радости – сфера красоты:
Где бури пролетают мимо,
Где дума страстная чиста, –
И посвященным только зримо
Цветет весна и красота.
(«Какая грусть! Конец аллеи…», 1862)6
Символом страданий лирического героя стихов Фета является крест, который в христианстве означает совокупность жизненных лишений, тяжелых обязанностей, мучительной борьбы нравственного долга с искушениями греха – всего, что христианин обязан выносить мужественно и благодушно, не нарушая требований религии7:
Минувшего нельзя нам воротить,
Грядущему нельзя не доверяться,
Хоть смерть в виду, а все же нужно жить,
А слово: жить – ведь значит: покоряться.
(«А.Л. Бржеской», 1879)
Причем, в этой символической функции крест у Фета упоминается намного реже, чем крест, символизирующий воскрешение мертвых, которое в христианстве сделалось общей верой и которое должно совершится во время второго пришествия Христа. Оно будет действительным воскрешением людей в их телесной природе, а не только нравственным воскрешением. Крест-страдание чаще всего в стихотворениях имеет гипотетический вид, т.е. представлен как крестное знамение:
Петух заботливый, копаясь на дороге,
Кричит… а дедушка брадатый на пороге
Кряхтит и крестится…
(«Вот утро севера – сонливое…», 1842)
Крест-воскрешение у Фета гипотетичен, когда его образ передается через образ могилы и гроба. То есть можно говорить о двойном символе: могила и гроб формируют в нашем восприятии образ креста, последний в свою очередь не только символизирует воскрешение мертвых, но и имеет реально-конкретное воплощение. Смерть для христиан всегда была переходом к бессмертию, а гроб – колыбелью лучшей новой жизни:
И шел и роз поющий хор,
И непонятной силой
В душе сливался лик небес
С безмолвною могилой…
И миновал поющий хор, его минул я взором,
И гробик розовый прошел
За громогласным хором.
(«Был чудный майский день в Москве…», 1856-57)
Образ креста-воскрешения в стихах Фета в ряде случаев выведен непосредственно: или это «кресты на церквах», или «золоченый крест», но и то, и другое образуют данный образ, только во втором случае функциональность выражена доминантой суггестивности, где через качество и цвет золота в иносказательном смысле слово употребляется поэтом для обозначения «силы духовных даров» (Иов 28:15) и «повелений Господних» (Пс. 28:2). Таким образом, можно говорить как о разграничении функциональных установок креста (в одном случае – это символ страдания, в другом – воскрешения), так и об их полной взаимозависимости и слиянии двух символов в один мотив. Зависимость эта проявляется в том, что, во-первых, воскрешение невозможно без преодоления страданий и смирения, принятия их, а, во-вторых, страдания немыслимы без идеи преобразования воскресшего тела в нетленное, не подлежащее разрушению:
О как в страданье веры много!
Постой! безумная тревога уснет в измученной груди.
(«Смерти», конец 1856 или начало 1857)
И в этой зависимости ключевым понятием является «смирение», которое не только у Фета, но и у Пушкина является панацеей от уныния и «обмана» жизни:
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись
День веселья, верь, настанет.
А.С. Пушкин
Но, если «работа Пушкина была направлена на выделение в жизни совершенного и прекрасного»8, то поэтическое предназначение М.Ю. Лермонтова – достижение совершенства и чистоты людей, предостережение их от апокалипсиса, который может настать, если «люди не обуздают свои порочные страсти»9. Таким образом, можно говорить о пересечении творчества трех великих русских поэтов в понимании назначения поэта как пророчестве, через особое откровение предвидения будущего.
В стихотворении «ALTER EGO» (1878) образ страданий субъекта повествования завуалирован другим христианским символом – Судом Божьим:
У любви есть слова, те слова не умрут.
Нас с тобой ожидает особенный суд;
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придем, нас нельзя разлучить, –
своеобразным земным символом которого у христиан было испытание крестом10. При этом нужно помнить, что на суде Божьем оценивается отношение человека к испытаниям и страданиям в земной жизни (принятие их или отрицание) и отсюда – дальнейшая судьба его: воскрешение или вечный Ад. Но перед тем как оказаться на Суде, лирический герой переживает смерть. Смерть для лирического героя носит телесный характер и состоит в лишении тела души. Духовная смерть, заключающаяся в том, что душа лишается благодати Божьей, исключена, т.к. благодать в христианстве непосредственно связана с любовью, а главным словом, которое скажет лирический герой перед Богом, будет слово любовь. В итоге, мы можем представить смысловую замкнутую цепочку: Бог – Любовь – Страдания, в которой принятие страданий через любовь есть стремление души человека к Богу и, наоборот, Бог – источник человеческих страданий, а любовь тогда – и константа божественного замысла, и вектор, направленный от духовных убеждений к Господу Богу:
Послушай, что ныне
Я слышал ночью
От чад Сатурна:
Они мне велели
В земных страданьях искать исцеленье…
(«Когда петух ударив три раза…», 1840)
Для понимания лирики А.А. Фета в контексте православной культуры необходимо остановиться на теме смерти. Мы не разделяем мнения Б.Я. Бухштаба об атеизме поэта,11 т.к. сознание русского человека непосредственно связано с православием, которое разделяет смерть души и тела, в отличие от атеизма, где смерть по отношению к этим двум составляющим человеческой сущности есть величина универсальная. Стихотворения Фета доказывают, что для поэта существует только смерть тела, которое, умирая, теряет чувства и разрушается. Он не приемлет умирание души, когда она, лишаясь духовного света, радости, блаженства, остается в состоянии скорби, страдания, мрака:
Не мешайте
Мне спускаться
К переходу сокровенному,
Дайте, дайте
Мне умчаться
С вами к свету отдаленному.
Только минем
Сумрак свода,
Тени станем мы прозрачные
И покинем
Там у входа
Покрывала наши мрачные.
(«Сны и тени», 1859)
Лирический герой Фета приемлет смерть только как освобождение от земных страданий, которые он переносил достойно в течение всей жизни, освобождение от «борьбы», которую, уйдя из жизни, он не проиграл, а получил за нее достойную награду вечного наслаждения, радости и любви:
Пускай с души больной, борьбою утомленной,