Тициан. Кающаяся Мария Магдалина. 1560-е гг. Анализ произведения и его место в творчестве мастера.
«Кающаяся Мария Магдалина» потрясает силой и глубиной человеческого чувства, прекрасно понятого и переданного Тицианом. Художник воспроизвел не религиозный экстаз раскаявшейся и удалившейся от мира грешницы, а страдание женщины, земной и прекрасной, оставшейся наедине со своим горем.
Картина написана широко и свободно, мастерски моделированы светом и цветом тело и лицо Марии, великолепно передана фактура предметов. Тяжелые, отливающие золотом волосы струятся по округлым плечам и упругой груди, губы распухли, глаза воспалены от обильных слез, мягкие драпировки одежды окутывают тело; холодом веет от гладкого серовато-зеленоватого черепа, сдержанные блики играют на стеклянном сосуде.
Картина была создана Тицианом в позднюю пору творчества, в 1560-х годах. По-видимому, она произвела большое впечатление на современников, и многие хотели иметь экземпляр этой композиции: до нашего времени дошло несколько вариантов и копий с нее.
Тема Марии Магдалины интересовала Тициана и в более раннюю пору. В 1530 или 1531 году по заказу мантуанского герцога художник написал картину, ныне находящуюся в галерее Питти во Флоренции. Через три десятилетия Тициан вернулся не только к этой теме, но и к композиции, создав более глубокое и совершенное произведение, которое повторил в нескольких экземплярах. Джордже Вазари в жизнеописаниях итальянских художников сообщает, что Тициан написал «Марию Магдалину» для испанского короля Филиппа II, но Сильвио Бадоэр упросил художника продать картину ему. Для Филиппа II Тициан сделал другой экземпляр, который упомянут в инвентаре дворца Эскориал в 1666 году, но к концу века заменен копией работы Луки Джордано. Более о нем ничего не известно. Картина, принадлежавшая Бадоэру, по словам биографа венецианских художников Ридольфи, была после смерти владельца отправлена во Фландрию. Некоторые предполагают, что это именно то полотно, которое было у Рубенса. Местонахождение его в настоящее время неизвестно. В 1668 году Ридольфи писал, что после смерти Тициана в его мастерской оставался ряд картин, среди которых он назвал «Марию Магдалину», купленную семейством Барбариго в 1581 году. Она пробыла в этом собрании до приобретения ее Эрмитажем в 1850 году. Из существующих ныне вариантов эрмитажная картина, несомненно, лучшая. Другие экземпляры «Кающейся Марии Магдалины», находящиеся в музее Каподимонте (Неаполь), в собраниях Кольнаги (Лондон), Кандиани (Бусто Арсицио), значительно уступают ей.
Рафаэль. Сикстинская Мадонна
Картина с изображением мадонны была написана для алтаря церкви, которая находилась при монастыре Святого Сикста в Пьяценце, за что и получила прозвание сикстинской.
Ко времени создания "Сикстинской мадонны" Рафаэль стал уже автором многих грандиозных композиций, обрёл размах и маэстрию кисти, стал знаменитостью. В его искусстве начали возникать черты, предвещающие позднее Возрождение и даже барокко – черты драматизма с налётом некоторой манерности. Эти черты Рафаэль заострил в других своих картинах, которые не принадлежат к числу лучших его работ, хотя именно они потом стали предметом восхищения и всяческого подражания для академистов и салонных живописцев.
Может быть, что-то от этого есть и в "Сикстинской мадонне" – облака, может, по которым ступает мадонна, чересчур эффектны. И не напоминает ли о театре отдёрнутый занавес? Но стоит ли отыскивать пятна на Солнце?
"Сикстинская мадонна" такая, какая она есть, эта необычная алтарная композиция, давно уже вошла в сознание человечества как формула красоты. Такой мы её безоговорочно принимаем – с её коленопреклонённым Сикстом и изящной святой Варварой, с толстенькими задумчивыми ангелочками внизу и призрачными херувимскими ликами вокруг богоматери. Кажется, иной эта картина и не может и не должна быть: тут есть какая-то непреложность совершенства, несмотря на некоторую странность сочетания всех её компонентов, или как раз благодаря этой странности. Но более всего – благодаря поразительной одухотворённости матери и ребёнка. В лице и взгляде младенца есть нечто недетское – прозорливое и глубокое, а в лице и взгляде матери – младенческая чистота. Если бы Рафаэль никогда ничего не написал, кроме этой кроткой, босой, круглолицей женщины, этой небесной странницы, закутанной в простой плащ и держащей на руках необыкновенного ребёнка, – он и тогда был бы величайшим художником.