Билет № 8

Он был легендарным поэтом, храбрым воином и, возможно, посвященным в знаменитые Элевсинские мистерии. Но мы все благодарны греку Эсхилу за то, что он стоял у истоков великого, таинственного и священного искусства, имя которому Театр.

Их было трое, основателей античного театра, и они появились почти одно-временно на земле Эллады.

Древнее предание позволяет примерно установить возрастное соотношение трех великих трагиков. Когда 45-летний Эсхил участвовал в битве при Саламине, в самый день сражения родился Еврипид, а Софокл возглавлял хор эфебов, славивший эту победу. И все жеѕ первым был Эсхил.

Он родился в Элевсине, городе в Аттике, расположенном неподалеку от Афин. Место это, от которого сегодня остались лишь руины, с давних пор было известно благодаря находившемуся там древнейшему центру Мистерий. Он располагался вокруг расщелины в земной поверхности, куда, согласно древнегреческому мифу, Плутон силой увлек дочь Зевса и Деметры Персефону. Во многих произведениях это место потом упоминалось как «город Богинь».

Немногие детали из жизни великого трагика сохранила нам история. Мы знаем, что два брата Эсхила отличились в битвах с персами, а сам он мужественно сражался при Марафоне и Саламине. В первой из этих битв он был ранен. И сейчас немало удивляет, что «отец трагедии» никогда не забывал о своем ратном прошлом и гордился им даже больше, чем своим мирным занятием. Об этом свидетельствуют строки составленной им самим эпитафии: «Под этим памятником скрыт Эсхил, сын Эвфориота. Он родился афинянином и умер среди плодородных равнин Гелы. Прославленный лес Марафона и скорый на язык мидянин скажут, был ли он храбрым. Им-то это известно!» Говорят, что спустя века к этой плите на Сицилию совершали паломничество поэты и художники разных эпох.

Большую часть жизни Эсхил провел в Афинах и по неизвестным причинам покинул их навсегда. Согласно одной из легенд, объясняющих подобное бегство, Эсхил, посвященный в Элевсинские мистерии, нарушил обет хранить тайну и в трагедии «Прометей прикованный», пусть и иносказательно, но сделал всеобщим достоянием открытые ему секреты.

По поводу того, что за тайны разгласил Эсхил, споры не утихают по сей день. Найти и узнать их в его стихах сегодня очень сложно. Но может быть, легенда эта и в самом деле недалека от истины. Вспомним хотя бы, сколь необычным образом, опять же по легенде, завершилась жизнь 70-летнего трагика. Римские источники рассказывают, что орел поднял в воздух тяжелую черепаху и сбросил ее на лысую голову старца Эсхила, приняв ту за камень. Хотя орлы, действительно, именно так иногда умерщ-вляют своих жертв, история эта скорее напоминает аллегорию. Ведь орел — символ Зевса, а черепаха — Аполлона: намек на посланное Эсхилу возмездие за разглашение священных секретов.

Прометей и Атлант. Чаша из Лаконии. 550 г. до н. э.

«Просительницы», «Прометей прикованный», «Персы», «Семеро против Фив», «Агамемнон», «Хоэфоры» и «Эвмениды» — это названия семи его трагедий, дошедших до наших дней. Мы не знаем точно, сколько их всего написал Эсхил. По отдельным частям из греческих каталогов, которые имелись во всех древних библиотеках, удалось восстановить название 79 его трагедий. Предполагают, что их было не менее 90.

До нас дошли семь. Как почти все классические произведения Древней Греции, они сохранились в архивах Александрии. Это были копии, снятые с официальных текстов, оригиналы которых находились в Афинах. В Европу они попали из Константинополя, уже в эпоху Возрождения.

По словам Аристотеля, Эсхил создает новую форму трагедии. Он «первым увеличивает количество актеров от одного до двух и придает важность диалогу на сцене». Актеры, хор и зрители у Эсхила связаны единой нитью происходящего. Публика участвует в спектакле, выражая одобрение героям или негодуя по поводу их поступков. Диалог между двумя актерами часто сопровождается ропотом, криками ужаса или плачем зрителей. Хор в трагедии Эсхила становится выразителем мыслей и чувств персонажей и даже самих зрителей. То, что лишь смутно зарождается в их душах под воздействием происходящего на сцене, вдруг приобретает ясные очертания и стройность в мудрых репликах хора.

Осталось крайне мало сведений о том, какую механику использовал во время своих спектаклей Эсхил, но похоже, система спецэффектов античного театра позволяла творить чудеса. В одном из утерянных ныне произведений — оно называлось «Психостазия» или «Взвешивание душ» — Эсхил представил Зевса на небе, который на огромных весах взвешивал судьбы Мемнона и Ахилла, в то время как матери обоих, Эос и Фетида, «парили» в воздухе рядом с весами. Как удавалось поднимать в небо и низвергать с высоты большие тяжести, вызывать по ходу действия, как в «Прикованном Прометее», молнии, ливень и приводившие в трепет зрителей горные обвалы?

Логично предположить, что греки использовали большие краны, подъемные устройства, люки, системы отвода воды и пара, а также всякого рода химические смеси, для того чтобы в нужный момент появились огонь или облака. Не сохранилось ничего, что могло бы подтвердить эту гипотезу. И все же, если древние добивались таких эффектов, значит, у них должны были быть для этого особые средства и приспособления.

Эсхилу приписывают многие другие, более простые театральные нововведения. Например, котурны — обувь на высокой деревянной подошве, роскошные одежды, а также усовершенствование трагической маски с помощью специального рупора для усиления звука. Психологически все эти ухищрения: увеличение роста и усиление звука голоса — были призваны создать обстановку, приличествовавшую появлению богов и героев.

Театр Древней Греции очень отличался от привычного для нас театра начала XXI века. Классический театр мистичен и религиозен. Представление не ублажает публику, но дает урок жизни, посредством сопереживания и сострадания, которым проникается зритель, очищает его душу от тех или иных страстей.

За исключением «Персов», основой для которых послужили реальные исторические события, трагедии Эсхила всегда опирались на эпос, на мифы, на народные предания. Таковыми были Троянская и Фиванская войны. Эсхил умел вернуть им былой блеск, придать величие и актуальный смысл. Царь Пеласг в «Просительницах» обсуждает дела государства, как если бы он был греком V века до н.э. Противоречивый Зевс из «Прометея прикованного» порой употребляет выражения, достойные афинского правителя Писистрата. Этеокл в трагедии «Семеро против Фив» отдает приказания своему войску так, как это делал бы стратег — современник Эсхила.

Он обладал поразительной способностью в отдельном, частном случае увидеть не просто эпизод в цепи событий, но его связь с миром духовным и с самой судьбой, управляющей людьми и Вселенной. Его трагедии имеют редкое свойство — всегда оставаться над тривиальностью по-вседневной жизни и даже привносить в нее нечто из Высшей реальности. В этом искусстве последователям не удастся сравниться с Эсхилом. Они неизменно будут спускаться на землю, в мир человеческий. А их боги и герои будут настолько похожи на обычных людей с их страстями и желаниями, что мы едва ли сможем распознать в них таинственных обитателей Иной Реальности. У Эсхила же все, абсолютно все окутано тайной, овеяно Дыханием того, что стоит над людьми.

Для человека начала XXI века с его складом мышления это может показаться скучным и утомительным, однако мы не можем мерить нашими мерками то, что существовало и ценилось 2500 лет назад. К тому же Эсхил стремился преподать урок, а не развлечь, ибо вовсе не этому служила трагедия. Для развлечений существовали другие места и обстоятельства, и поэтому никого не удивляло их отсутствие в театре, как сегодня нам не кажется странным, что никто не смеется на концерте музыки Бетховена, — смеяться мы идем в цирк.

Греческий античный театр. Вид на театрон - зрительный "зал"

Узнав о кончине Эсхила, афиняне удостоили его высших почестей, а трагедии, побеждавшие на стольких состязаниях, были поставлены вновь. Эсхил, ставший персонажем «Лягушек» Аристофана, говорит о себе: «Моя поэзия не умерла со мной».

Много столетий спустя Виктор Гюго написал об Эсхиле: «...к нему невозможно приблизиться без трепета, который испытываешь перед лицом чего-то огромного и таинственногоѕ Он подобен колоссальной скалистой глыбе, обрывистой, лишенной пологих склонов и мягких очертаний, и вместе с тем он исполнен особой прелести, как цветы далеких, недосягаемых земель. Эсхил — это древняя тайна, принявшая человеческое обличье, языческий пророк. Его произведения, дойди они до нас все, были бы греческой Библией».

Так часто бывает: приближаясь к собственному прошлому, мы обнаруживаем, что знаем о нем очень мало, — отчасти потому, что скудны источники, а отчасти потому, что мы не склонны ни беречь, ни пытаться объяснить его. Быть может, кому-то подобные попытки покажутся лишь воспоминанием о прахе забытых времен. Но для кого-то они могут стать мельчайшими частичками мира лучшего, нового. Мира, который более гуманен и больше обращен к Богу.

БИЛЕТ № 9

Я не знаю ребята чо это за лажа, это наверное из конспектов надо брать

БИЛЕТ № 10

Трагичнейшим из поэтов назвал Еврипида Аристотель, и многовековая

посмертная слава последнего из триады великих афинских трагиков,

по-видимому, целиком подтверждает справедливость подобной оценки: во всех

странах мира до сих пор потрясают зрителей страдания Медеи, Электры,

троянских пленниц. Тот же Аристотель считал главным признаком трагического

героя благородство, и в мировом театре найдется немного образов, способных

поспорить в чистоте и благородстве с Ипполитом, в искренности

самопожертвования - с Алькестой {Это имя, как и название трагедии,

правильнее было бы передать по-русски "Алкестида", мы придерживаемся здесь

формы "Алькеста", чтобы избежать разнобоя с переводом Ин. Анненского,

избравшего последнее чтение.} или Ифигенией. В творениях Еврипида

древнегреческая драма, несомненно, достигла вершины трагизма, глубочайшего

пафоса и проникновеннейшей человечности. Поэтому, говоря о кризисе

героической трагедии в драматургии Еврипида, мы не собираемся ставить это в

вину великому афинскому поэту, как никому не придет в голову преуменьшать

величие Рабле или Шекспира из-за того, что им довелось пережить и отразить в

своем творчестве кризис ренессансного мировоззрения, - может быть, писатели,

которые запечатлевают в своих произведениях сложность исторического пути

человечества, как раз потому особенно дороги и близки их далеким потомкам.

Еврипид, несомненно, находится в ряду таких творцов, но если мы хотим

оценить его истинное значение для нас, мы должны понять, какое место он

занимал в культуре своего времени, и в частности в развитии античной драмы,

- тогда выяснится, почему конец античной героической трагедии оказался

началом для многих линий не только античного, но и общеевропейского

литературного процесса.

1

Год рождения Еврипида не известен достаточно достоверно. Античное

предание, по которому он родился в день битвы при Саламине, представляет

лишь искусственную конструкцию, связывающую имя третьего великого трагика с

именами его предшественников, - поскольку Эсхил в самом деле участвовал в

Саламинском сражении, а шестнадцатилетний Софокл выступал в хоре юношей,

прославлявших одержанную победу. Тем не менее эллинистические историки,

очень любившие, чтобы события из жизни великих людей вступали между собой в

какое-либо хронологическое взаимодействие, без особой ошибки могли

рассматривать Еврипида как представителя третьего поколения афинских

трагиков: его творчество действительно составляло третий этап в развитии

афинской трагедии; первые два вполне обоснованно связывали с драматургией

Эсхила и Софокла.

Хотя Еврипид был моложе Софокла всего на двенадцать лет (он родился

скорее всего в 484 г. до н. э.), эта разница в возрасте оказалась в

значительной степени решающей для формирования его мировоззрения. Детство

Софокла было овеяно легендарной славой марафонских бойцов, впервые

сокрушивших могущество персов. Десятилетие между Марафоном (490 г. до н. э.)

и морским сражением при Саламине (480 г. до н. э.) прошло в Афинах не без

внутренних конфликтов, но в конечном результате победа греческого флота (с

участием многочисленных афинских кораблей) над персами естественным образом

воспринималась как завершение дела, начатого на Марафонской равнине. Сияние

славы, увенчавшей победителей, озаряло юношеские годы Софокла, который, как

и большинство его современников, видел в успехах своих соотечественников

результат благоволения к Афинам могущественных олимпийских богов. До конца

своих дней Софокл верил, что божественное покровительство никогда не покинет

афинян, и эта вера даже в годы самых тяжелых испытаний помогала ему

сохранять убеждение в устойчивости и гармонии существующего мира. Этим

объясняется - при всей глубине возникающих в его трагедиях нравственных кон-

фликтов - та классическая ясность линий и скульптурная пластичность образов,

которые до сих пор восхищают в Софокле читателя и зрителя. С Еврипидом дело

обстояло иначе.

Победа при Саламине, создавшая исключительно благоприятные предпосылки

для роста внешнеполитического авторитета Афин, не сразу привела к столь же

заметному укреплению их внутреннего положения. Противоречия между

реакционной землевладельческой аристократией и набирающей силы демократией

не раз выливались в острые политические схватки, в результате которых не од-

ному государственному деятелю, известному своими заслугами перед отечеством,

пришлось навсегда покинуть арену общественной борьбы. Только к середине

сороковых годов V века новому вождю демократов Периклу удалось основательно

потеснить своих политических противников и более чем на пятнадцать лет

встать во главе афинского государства; этот период, совпавший с порой

высочайшего внутреннего расцвета Греции, до сих пор носит название "века

Перикла".

Но и "век Перикла" оказался очень непродолжительным: разгоревшаяся в