Актуальность речи
Напомню, что первая речь против Луция Сергия Катилины была написана Цицероном и произнесена 8 сентября 63 года до н.э., когда ему удалось раскрыть политический заговор Катилины, направленный на свержение законной власти. Нужно отметить, что Марк Туллий, будучи консулом, воспользовался этим призраком анархии, чтобы сплотить все сословия вокруг одной идеи – защиты государственного республиканского строя. Это вполне соответствовало его программе «Согласия сословий», сводящейся к идеалу общественного равновесия, которого можно было достигнуть при удовлетворении требований всех социальных сил, вовлеченных в житейские междоусобицы, продолжавшиеся с 70-х годов, и еще явственно помнящих кровавую гражданскую войну, бушевавшую в 80-е годы в стенах города. Несомненно, подавление восстания могло стать неким кратковременным заменителем национальной идеи, который мог бы помочь стабилизации напряженных общественно-политических отношений. Цель этого ораторского произведения – изобличить преступления Катилины и добиться его высылки за пределы Рима.
Композиция и логика построения
Политические речи Цицерона в основном были построены по схеме, сходной с судебными:
Повествование (narratio), включающее в себя ознакомление слушателей с фактическим составом дела
Истолкование фактов, подкрепленное доказательствами (probatio), дающее освещение и оценку изложенных фактов и демонстрирующее выводы, из них сделанные
Опровержение доводов обвинителя (refutatio), тесно связанное с истолкованием фактов
Дополнительными частями являлись введение (exordium), обрисовка главной темы, которой будет посвящена речь (propositio), план речи по ее разделам (partitio) и заключение (peroratio).
Но в политической речи, по сравнению с судебной, особенно сильна повествовательная часть, а аргументация и опровержение довод оппонента менее систематизированы и четки, но не менее искусны.
По мнению многих исследователей4, именно композицию можно считать наиболее слабой стороной большинства речей Цицерона, который сам с завистью противопоставляет себе своего старшего современника Гортенсия, который заранее намечал себе план речи и неуклонно следовал ему. Сам же Цицерон нередко отклонялся от запланированного из-за своей эмоциональности, однако эта «несистемность» иногда производила и положительное впечатление, так как существенно оживляла речь.
«Первая речь против Катилины», построенная по принципу прямого диалога с невидимым оппонентом – самим обвиняемым (что типично как для риторики Древней Греции, так и для риторики Древнего Рима), в целом соответствует уже установленным канонам политической речи, но по логике своего построения она сходна и с современными публицистическими текстами, включающими в себя постановку проблемы, аргументацию, подкрепленную рассуждениями и предложения по разрешению этой самой проблемы.
Начало произведения имеет некий элемент внезапности, так как оратор без привычного нашему слуху вступления обращается к обвиняемому. Этот ход задает определенны темп всей речи, придавая ей ритмичность, а иногда и резкость, хорошо сочетающуюся с эмоциональностью Цицерона. Важно отметить, что говорящий изначально предупреждает все обвинения сенаторов в бездействии, напоминая о необходимости доказательной базы для вынесения решения о казни.
Далее, в частях I-II5 кратко излагается суть обвинения Катилины, пытающего подорвать основы существующего государственного строя и планирующего резней и поджогами чуть ли не уничтожить Рим. Здесь же располагается и традиционное обращение оратора к Сенату и консулам, в котором обнаруживается бесспорное уважение и призыв проявить всю свою мудрость и справедливость при рассмотрении этого дела, не уронить честь своей должности и действовать в соответствии с предоставленными законом полномочиями.
С III части начинается повествование, то есть смысловой базис речи, основанный на рассказе о деяниях Катилины и подкрепленный фактами, очерчивающими временные рамки, указывающими на основных лиц, фигурирующих в данном деле – приверженцев обвиняемого и его противников. Названы Гай Манлий, подстрекавший в восстанию жителей Этрурии, недовольных безземельем, бедностью и процветанием разбоя, Марк Лека, полномочный представитель племени аллоброгов, в доме которого в ночь с 6 на 7 ноября собирались заговорщики; Квинт Метелл, бывший преторов в 63 году до н.э., Марк Метелл, Маний Лепид, консул и один из противников Катилины, а также Публий Сестий, Марк Марцелл и другие люди или должностные лица, имевшие отношение к слушаемому делу.
Разрешение проблемы в виде изгнания Катилины из города предлагается уже в V части: «Теперь, Катилина, продолжай идти тем путем, каким ты пошел; покинь, наконец, Рим; ворота открыты настежь, уезжай. Слишком уж долго ждет тебя, императора, твой славный Манлиев лагерь».
В дальнейшем ( части V-X) оратор приводит доводы в пользу именно этого вида наказания, исключающего смертную казнь, а завершается речь убедительным повторением основных доказательств вины и аргументов, объясняющих почему Катилина должен удалиться: «Поэтому пусть удалятся бесчестные; пусть они отделятся от честных, соберутся в одно место; наконец, пусть их, как я уже не раз говорил, от нас отделит городская стена…».
Аргументация и средства художественной выразительности
Как я уже упоминала, у Цицерона практически не было никаких конкретных аргументов обвинения, и, если рассуждать объективно, главным доказательством коварных замыслов Катилины был его преступный характер. Но почему тогда речь произвела глубокое впечатление на сенаторов и консулов – элиту римского общества? Почему она заставила самого Катилину последовать настояниям оратора и спешно удалиться из города? Безусловно, важнейшей составляющей успеха являлись умелое истолкование фактов и используемые ораторские приемы.
Стремительное, ритмичное начало речи состоит из риторических патетических вопросов: «Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды?». Первые строки стали крылатыми: и сейчас в любой стране, от Африки до Америки, политики могут с успехом использовать слова Цицерона, - стоит лишь подставить в классическую формулу вместо "Катилины" имя своего противника. "До каких пор, Кабила, вы будете злоупотреблять нашим терпением?" - такой вопрос задал в этом году один из членов конголезской оппозиции новому президенту. "До каких пор, Хосе Мария Аснар, вы будете злоупотреблять нашим терпением?" - спрашивал автор редакционной статьи в "Эль Паис", опубликованной в августе 1999 года. В статье критиковался испанский премьер-министр, не соглашавшийся выдать Пиночета правосудию. "Quo usque tandem abutere CRUESP patientia nostra?" - скандировали бастующие сотрудники бразильских государственных университетов, обращаясь к Совету ректоров (CRUESP)6.
Далее Цицерон использует анафору, которая не так выразительно звучала на русском языке, но на латинском начиналась со слова «nihil» (нисколько, совсем, не): «Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого созывал, какое решение принял?». Нагнетаемая атмосфера разряжается звучным риторическим восклицанием, ставшим известным афоризмом: «О времена! О нравы!».
На мой взгляд, важно отметить, что говорящий излагает неизвестные сенату и консулам факты как нечто, уже давно преданное огласке, обнародованное. Безусловно, это был изощренный способ оказания психологического давления на обвиняемого: «Неужели тебе, Катилина, может быть мил этот вот свет солнца или воздух под этим небом, когда каждому из присутствующих, как ты знаешь, известно, что ты, в консульство Лепида и Тулла, в канун январских календ стоял на комиции с оружием в руках…»
Прочитав начало речи, богатое деталями, перечислениями, мы не можем не согласиться с известным римским оратором I в. до н.э., Квинтилианом, сопоставлявшим Демосфена и Цицерона и указывавшим на то, что у первого «ничего нельзя сократить», а ко второму «нельзя ничего прибавить».
Важнейшим аргументом в речи Цицерона было обращение к истории, ее деятелям и событиям. Это связано, прежде всего, с его безграничной любовью к своей родине – Риму и вызванным этим фактом уважением к его истории. Принимая горячее участие во всех современных событиях и происшествиях, Цицерон нередко критикует людей своего времени, но с тем большим уважением говорит он о прошлом Рима, так как именно там, по его мнению, находилось «идеальное государство». «Ссылки на предков и их «заветы» - его излюбленное «общее место», без которого не обходится почти ни одна его речь7». Так и в «Первой речи против Катилины» проводится аналогия между Спурием Мелием, который во время голода стал продавать народу хлеб по дешевой цене, был заподозрен в стремлении к царской власти и убит помощником диктатора Цинцинната, Гаем Сервилием; между консуляром Публием Серапионом, поднявшим сторонников нобилитета против пытавшегося произвести незначительные изменения в государственном строе Тиберия Гракха, и Катилиной, «страстно стремящегося резней и поджогами весь мир превратить в пустыню». Обрамленное множеством исторических примеров, обвинение Катилины, построенное, по сути своей, исключительно на эмоции, значительно усиливается этой «обоймой» правовых прецедентов.
Примечательно то, что часто смысл сказанного усиливается гиперболами или амплификациями, которые не только придают выразительности речи, но и выглядят как еще одна попытка оказания психологического давления с целью привести в трепет обвиняемого и убедить в его виновности слушающих: «Ты окружен со всех сторон; света яснее нам все твои замыслы, которые ты можешь теперь обсудить вместе со мной»; «…страстно стремящийся резней и поджогами весь мир превратить в пустыню».
Как я уже отметила, главным доказательством вины Катилины служит его преступный характер, художественная характеристика которого, своеобразная этопея, сопровождается инвективой – самым распространенным жанром исконно римского фольклора: развенчание личности противника было развенчанием его идей. Дискредитируя Катилину как человека, связывая его частную и семейную жизнь с отношением к гражданским обязанностям, Цицерон укрепляет в глазах консулов и Сената версию о подготовке этим «гнусным» человеком восстания. Показательно возвращение от характеристики частной жизни к делам государственной важности: оно таково, что слушатели уже не сумеют отбросить личностные характеристики Катилины и руководствоваться в своих суждениях сухими фактами: «Не буду говорить о твоем полном разорении, всю тяжесть которого ты почувствуешь в ближайшие иды. Перехожу к тому, что относится не к твоей позорной и порочной частной жизни, не к твоим семейным бедствиям и бесчестью, а к высшим интересам государства, к нашему существованию и всеобщему благополучию».
На мой взгляд, отчасти замещает аргумент и такой литературный прием, как персонификация или олицетворение, введенное Цицероном в VII части. Эта речь в речи, монолог ожившей отчизны, отказывающейся от недостойного сына и изгоняющей недостойного его, приносящего ей лишь страдания, и отражает собственные переживания оратора, и не может не затронуть живые струны слушателя и читателя.
Нельзя отказать «Первой речи против Катилины» и в образности и яркости описываемого, чего автор добивается с помощью множества метафор, сравнений, божбы. Отчасти эти стилистические красоты заменяют фактическое обвинение. Эмоционально окрашенные сравнения (постановление сената подобно «мечу, вложенному в ножны»; метафоры (опасность, скрытая «глубоко в жилах и теле государства», метонимии («твоя нечестивая рука так часто переходила к убийству граждан» и даже развернутые метафоры, больше напоминающие современный художественный текст («Часто люди, страдающие тяжелой болезнью и мечущиеся в бреду, если выпьют холодной воды, вначале чувствуют облегчение, но затем им становится гораздо хуже; так и эта болезнь, ослабевшая после наказания Катилины, усилится еще больше, если остальные преступники уцелеют») - все эти ораторские приемы, несомненно, украшая речь, делали ее более понятной для широкой публики. Ведь образность всегда была более проста для понимания, чем сухие юридические и правовые термины или факты. Таким образом, мы можем сделать вывод, что обилие стилистических приемов отражает направленность речи на массовую аудиторию, для которой, как правило, эмоциональность и живость были более убедительными аргументами, чем строгая логичность и упорядоченность построения.
В качестве излюбленных синтаксических приемов Цицерона можно отметить хиазм, подчеркивающий стройность и гармоничность построения фраз («Не изменяют государству ни мудрость, ни авторитет этого сословия; мы – говорю открыто – мы, консулы, изменяем ему»), и антитезу, добавляющую речи выразительности и звучности («… я с гораздо большим усердием неусыпно охраняю благополучие государства, чем ты готовишь ему гибель»). В дальнейшем часто оратор доводит антитезу до оксюморона, парадоксальным образом соединяя взаимоисключающие понятия. Так, например, Цицерон создают иллюзия всенародной поддержки его личной ненависти к Катилине и необходимости его выдворения из города: « Но когда дело идет о тебе, Катилина, то сенаторы, оставаясь безучастными, одобряют; слушая, выносят решение; храня молчание, громко говорят, и так поступают не только эти вот люди, чей авторитет ты, по-видимому, высоко ценишь (?!!), но чью жизнь не ставишь ни во что…»
Нельзя забывать и об особой ритмичности речи, которой автор добивается с помощью приемов повтора, градации (климакса) и асиндетона, наращивающих эмоционально-смысловую значимость и превращающих доказательно не обоснованные обвинения Цицерона в шквал неоспоримых аргументов, уничтожающих Катилину и как человека, и как гражданина. «Итак, ты был у Леки в эту ночь, Катилина! Ты разделил на части Италию, ты указал, кому куда следовало выехать; ты выбрал тех, кого следовало оставить в Риме, и тех, кого следовало взять с собой; ты распределил между своими сообщниками кварталы Рима, предназначенные для поджога, подтвердил, что ты сам в ближайшее время выедешь из города, но сказал: что ты все же еще не надолго задержишься, так как я еще жив» - этот фрагмент, осложненный лексическим повтором, наверняка читался с нарастающей интонацией и темпом, а бессоюзие, использованное при перечислении будто бы увеличивает число преступных намерений обвиняемого.
Заключение
Вклад Цицерона в развитие риторики несомненен: недаром «первая речь против Катилины» считается шедевром ораторского искусства. Несомненно, оратор старается наиболее аргументированно излагать свою точку зрения, ведь важнейшим приемом еще раннего римского красноречия было повествование спокойное и обстоятельное, воздействие на слушателей с помощью подбора и группировки фактов. Однако нельзя сказать, что Цицерон был чужд софистики, так как исследованная мною речь в большей степени являет собой не факты, сами по себе свидетельствующие против обвиняемого и лишь выстроенные в верном порядке, а скорее подборку фактов, преображенных такими стилистическими средствами, как амплификация, градация, повтор, и преподнесенных крайне эмоционально. На мой взгляд, это умение убеждать, основанное не только на доводах, но и на искусстве говорить, переубедить любого противника и добиться своего торжества, напрямую связывает Цицерона с софистами.
Как я уже сказала, главным свидетельством того, что речь была талантливо написана, было впечатление, произведенное и на слушателей, и на самого Катилину, который, повторюсь, на следующий день спешно покинул Рим, присоединившись к лагерю Манлия.
Эмоциональный заряд, вложенный в эту речь, сохранился в веках: читатель явственно ощущает настроение оратора, его харизматичность и искреннюю увлеченность делом чести для человека, безмерно любящего свою Родину.
« Первая речь против Катилины» Цицерона стоит в ряду известных и во все времена достойных восхищения трудов, изучая которые можно и нужно учиться говорить.