10. Языковая политика государства (на примере ссср и Российской Федерации).

Язык осознается как главный этноразличительный признак и этническая ценность.

Все этносоциологические исследования, проводившиеся и в союзных республиках СССР, и в республиках РСФСР, и затем РФ с целью изучения идентичности и культуры, фиксировали факт наибольшего значения именно языка как этнического идентификатора. По исследованиям 70-SO-x годов свыше 70-80% эстонцев, грузин, узбеков, молдаван идентифицировали себя по признаку языка'. У народов РСФСР, среди которых было распространено массовое двуязычие, язык как этнический идентификатор, по данным В.В. Пименова, Е.И. Клементьева, М.Г. Кумахова, имел меньшее значение, чем у народов других республик, тем не менее среди других параметров - происхождение, обычаи, черты характера и др. - он был все же на одном из первых мест*. (Ныне в Российской Федерации этот момент сохраняется.)

Русские как доминирующий народ в своей среде не так заметно по сравнению с другими народами выделяли язык в качестве объединяющего их признака (ответы на вопрос: <Что Вас роднит со своим народом?>).

Эти тенденции были восприняты наиболее остро и с началом перестройки интерпретировались интеллигенцией как национальный ущерб. В той ситуации язык выступал уже не просто как идентификатор, а как национальный символ.

О необходимости сохранения всех функций <родного языка> писали лидеры национальных движений в Эстонии, Литве, Латвии, на Украине, в Узбекистане, Молдове, Татарстане, Белоруссии, Кыргызстане, Якутии и Туве*.

Перечисленные примеры сокращения функций <родных языков> в общественной и производственной сфере, в сфере образования и даже семейного общения стимулировали представления о необходимости придания языкам титульных национальностей статуса государственных.

Признание языка государственным - это не только поднятие его престижа, но и необходимость (требование) непременного знания его всеми, кто по характеру своей трудовой деятельности обязан владеть им: руководители государственных учреждений, работники медицины, прокуратуры, сферы обслуживания в районах и т.д.

Раньше знание русского языка открывало дополнительные возможности для титульных национальностей республик к социальному продвижению, теперь же для русских и других национальностей незнание языка титульной национальности стало тормозом в карьере. Таким образом, ценностный конфликт на почве языка (язык как одна из основных этнических ценностей не должен ущемляться) перерос в напряженность социальную.

В 1988-1989 гг. в РСФСР одной из первых о необходимости проведения новой политики в сфере языка заявила татарская интеллигенция. На собраниях и митингах, которые проводились Татарским общественным центром (ТОН), говорилось об опасности исчезновения татарского языка, о необходимости его возрождения и - с этой целью - придания ему статуса государственного. В первой программе ТОЦ предлагалось сделать двуязычие <достоянием всего населения>, а за русским языком сохранить его <исторически сформировавшуюся функцию языка межнационального общения, полноценно функционирующего во всех сферах общественной и государственной жизни>*.

Но в республиках Российской Федерации иная этнодемографическая, да и языковая ситуация. В большинстве из них титульная национальность не составляла доминирующей части населения, а русский был основным языком общения на работе и в сфере общественной жизни. Даже у татар, у которых язык и культура удерживались более стойко, практически половина в городах говорили на работе только по-русски, а другая половина - на двух языках.

Надо иметь в виду, что и управляемость со стороны государственных органов процессами этнокультурного возрождения была в автономных республиках намного выше. В результате в 1990-1991 гг. практически во всех Декларациях о государственном суверенитете, принятых в республиках, говорилось, что язык титульных национальностей и русский обладают статусом равноправных государственных языков, и только в Чеченской и Тувинской республиках этот статус государственного получил язык титульной национальности.

Закон Российской Федерации предусматривает за республиками право определения дополнительных требований к использованию в ряде сфер деятельности государственных языков республик и обязательного двуязычия.

Во второй половине 90-х годов язык оставался символом и фактором политического приоритета. При выборах президентов республик, спикеров парламентов всегда вставал вопрос знания кандидатами на эти должности языка титульной национальности и русского. Естественно, такая возможность ассоциировалась прежде всего с лицами титульной национальности, и сами выборы превращались в проблему этнического самоутверждения. Правда, многие русские и лица других национальностей считались с тем, что живут в республиках, и признавали справедливым требование знания двух языков.

В период подъема национальных движений в конце 80-х - начале 90-х годов ситуация в СССР с состоянием национальных языков воспринималась как конфликтный фактор, с принятием же Закона Российской Федерации о языках он терял в республиках России остроконфликтный характер. Языки, получив политическое признание равноправия, сегодня переживают стадию оформления их практической функции, которая определяется в основном реальными потребностями.

Психологические изменения произошли: татары, якуты, осетины, башкиры, тувинцы, балкарцы и другие не стесняются теперь в троллейбусах и магазинах, на работе и в общественных учреждениях говорить на своем родном языке, хотя еще недавно это считалось непрестижным, а люди, приезжавшие из села и не знавшие хорошо русского, даже старались не говорить на своем языке.

В республиках русские в целом принимают ситуацию, когда рядом с ними татары, башкиры, якуты, тувинцы или чуваши говорят на своих родных языках. Иногда, правда, они испытывают неудобство, а у некоторых рождается намерение учить язык титульной национальности, тем более, что рядом живущие татары или якуты говорят: <Ведь мы же учим русский язык>.

Вместе с тем кардинальных изменений в языковой ситуации не произошло. Исследования, которые мы проводили, показывают, что в середине 90-х годов среди титульных национальностей доминирующее большинство людей до 50 лет и особенно молодежи наиболее свободно владеют и титульным, и русским или только русским: у татар - свыше 70%, у осетин - свыше 80%, у якутов - до 80%.

Во всех этносоциологических исследованиях, проводившихся в Советском Союзе, отмечалось влияние знания русского языка на социальную мобильность'*. В этом нет ничего удивительного, поскольку исследования в других странах также зафиксировали значение языковой компетентности для доступа к материально выгодным позициям, престижным должностям'*. Именно эта социальная значимость позиции языка и объясняла всегда интересы главным образом этнических групп, создавая межэтническую конкуренцию.

Таким образом, принятие законов о государственных языках имело важные социально-психологические последствия. Оно ослабило этнополитические претензии титульных национальностей, хотя и не сняло их полностью, поскольку реальное положение в использовании языков изменилось мало. Но произошли изменения в позициях языков: языки титульных народов не просто получили реальную возможность занять какие-то новые позиции, но приобрели то значение, используя которое можно обеспечить продвижение на работе, в политической деятельности, в повседневной жизни.

Если раньше лица титульной национальности, знающие русский язык, получали преимущества, то теперь их получают те русские, которые знают языки титульных национальностей. В среде самих титульных национальностей родились новые противоречия. В частности, незнание родного языка оценивается как <манкуртизм>. А поскольку круг людей, перешедших на русский как язык межнационального общения, был широким, то в положении оттесненных от престижных должностей или неуверенных в социальном росте оказалась и часть лиц титульной национальности.