
Н Мария Терезия ачало кризиса
К концу XVIII в. Австрия была могущественной и процветающей державой, опыт которой заимствовали другие европейские монархи (в частности, Екатерина II). В экономическом отношении только Англия опережала дунайскую монархию. Культурные успехи говорили сами за себя: Вена стала музыкальной столицей мира, её украсили великолепные здания, зародилась самобытная австрийская литература. В этих культурных достижениях немалую роль сыграло пересечение традиций множества народов, населявших державу. Никто не мог предполагать, что именно реформы Марии Терезии, которые продолжил и углубил её сын Иосиф II (1780-1790), выявят трещины в самом основании монархии.
В самом деле, турецкая опасность, ради которой была создана Австрия, уже давно перестала тревожить Европу. Теперь речь шла уже не об отпоре ослабевшим османам, а о разделе их наследства. В 1790 г. кончилась последняя (десятая) австро-турецкая война. А значит, население постепенно перестало чувствовать, что монархия объединяет его ради какой-то высокой цели, ради которой стоит терпеть. XVIII век стал для империи временем сравнительно мирного развития по капиталистическому пути, при котором все общественные контрасты, как известно, становятся ещё резче. Вот к этому-то многонациональная Австрия и оказалась не готова.
Практически в любой области любой конфликт интересов становился национальным. В Чехии крестьяне были чехами, буржуа — немцами и евреями, помещики — кем только не были. Конфликты между помещиками и крепостными, между трудом и капиталом здесь облекались в национальные одежды. То же самое происходило в Трансильвании, где тремя «политическими нациями» считались венгры (помещики), «саксы» (бюргеры семи привилегированных немецких городов) и секеи (секлеры) — этнографическая группа венгров, сохранившая очень архаичные черты. Только они были политически полноправны, в отличие от более чем миллионного румынского крестьянства. То же самое было в Галиции: помещики — поляки, крестьяне — украинцы, горожане — поляки, евреи и немцы.
Самой больной проблемой была венгерская. До Сатмарского мира 1711 г., когда сложили оружие последние сторонники венгерской независимости (им завершилось восстание Ференца Ракоци II) речь шла больше о дворянской фронде и о борьбе венгерских крестьян со своими же помещиками, чем о национальном движении. Ключевые позиции на рынке занимала буржуазия из австрийских («альпийских») земель, с которой не могло тягаться слабое венгерское бюргерство. Но когда турецкие войны кончились, Венгрия начала оправляться после двухсотлетнего непрерывного погрома. В стране начали появляться свои мануфактуры и фабрики, и это очень встревожило Вену. Правительство боялось, что вслед за экономической независимостью Венгрия захочет и политической, а буржуазия Вены не хотела терять выгодного рынка. В 1770 г., после целого ряда петиций, Государственный совет постановил: «Надлежит принять действенные меры, чтобы теперь же остановить по возможности дальнейшее увеличение численности фабрик в Венгрии» (Пристер 1952: 267). На венгерские промышленные товары были установлены такие же высокие пошлины, как на французские (кстати, Австрия и Франция были традиционными соперниками из-за господства в Европе). Зато импорт венгерского сырья и скота остался беспошлинным. Это — политика, как раз противоположная той, которая проводилась в самой Австрии. От неё страдали все слои населения Венгрии, и результат нетрудно было предсказать. Венгерская буржуазия вступила в союз не со своими австрийскими собратьями, а с мадьярским дворянством — под национальными лозунгами. Австрийский же капитал, напротив, поддержал двор — ради дальнейшего господства над соседом. До чего не любили обе половины монархии друг друга даже в этот, золотой для Австрии, век, говорит небольшой нюанс. Когда в 1743 г., во время тяжелейшей войны за австрийское наследство, Мария Терезия дала венграм довольно широкую автономию в обмен на 40-тысячное войско, министры заявили, что лучше бы императрица-королева продалась дьяволу, а не Венгрии. Как не вспомнить слова А. Линкольна: «дом, разделённый надвое, не устоит»!
На Военной границе колонисты (в основном немцы) привезли с собой передовые способы сельского хозяйства, к тому же с ходу получили массу льгот, — и это в нищем, разорённом многовековыми войнами краю! Многие из этих колонистов искренне считали себя культуртрегерами («носителями культуры») в дикой, полуазиатской стране. Их хозяйства выглядели как островки благополучия в море нищеты, возбуждая зависть соседей.
И чем больше накапливалось конфликтов в социальной сфере, тем яснее становилось: пренебрегая этническими проблемами, мудрые реформаторы — принц Евгений, Иосиф I, Мария Терезия — сами заложили мину под здание своей империи.
С
Иосиф II
По мнению австрийской исследовательницы Е. Пристер, именно реформы Иосифа II показали: развитие промышленности неизбежно подорвёт позиции австро-немецкой буржуазии, которую император пытался сделать своей опорой. Космополитичная монархия и промышленное развитие оказались несовместимыми. Во имя сохранения господства над народами сложился союз трона, австро-немецкой буржуазии и придворного дворянства. Перед смертью Иосиф II под давлением своего окружения был вынужден отменить почти все свои указы (кроме патента об освобождении крестьян, который был сведён на нет уже его преемниками).
В
Франц II (I)
П
Клеменс Меттерних