Разум как высшее благо человека Луций Анней Сенека

Захочешь ли назвать [бога] судьбой? Не ошибешься: ведь от него все в мире зависит, он причина всех причин. Хочешь ли назвать его провидением? Верно будет сказано: ведь его мудростью все направляется, чтобы не было в мире беспорядка и все получало разумный смысл и объяснение. Назовешь ли его природой? Не согрешишь против истины, ибо от него все рождается, его дыханием мы живем. Назовешь ли его миром? Не обманешься: ведь он и есть то целое, что ты видишь, совершенный во всех составляющих его частях, сам сохраняющий себя своей силой.

Закон судьбы совершает свое право... ничья мольба его не трогает, ни страдания не сломят его, ни милость. Он идет своим невозвратным путем, предначертанное вытекает из судьбы. По­добно тому как вода быстрых потоков не бежит вспять и не медлит, ибо следующие воды стремят более ранние, так повину­ется цепь событий вечному вращению судьбы, а первый ее закон – соблюдать решение.

Мы не можем изменить мировых отношений. Мы можем лишь одно: обрести высокое мужество, достойное добродетельного человека, и с его помощью стойко переносить все, что приносит нам судьба, и отдаться воле законов природы.

Судьбы ведут того, кто хочет, и тащат того, кто не хочет.

Вселенная, которую видишь, обнимающая весь божествен­ный и человеческий мир, образует единство: мы – члены единого тела. Природа создала нас родными друг другу, по­скольку она сотворила нас из одной и той же материи для одних и тех же целей.

Высшее благо заключено в разуме, а не в чувствах. Что в человеке самое лучшее? Разум. Силой разума он превосходит животных и идет вровень с богами. Итак, разум в его совершенст­ве есть благо, присущее человеку, тогда как все остальные чувства – общие с животными и растениями.

В борьбе за существование животные, вооруженные зубами и когтями, кажутся сильнее человека, но природа одарила чело­века двумя свойствами, которые делают это слабое существо сильнейшим на свете: разумом и обществом.

Общительность обеспечила человека господством над зверя­ми. Общительность дала ему, сыну земли, возможность всту­пить в чуждое ему царство природы и сделаться также влады­кой морей... Она не дает случаю одолеть его, ибо ее можно призвать для противодействия случаю. Устрани общитель­ность, и ты разорвешь единство человеческого рода, на котором покоится жизнь человека.

Философия научила нас почитать божество, любить людей, верить, что у богов власть, а среди людей тесное сообщество.

Мы должны представить в воображении своем два государст­ва: одно – которое включает в себя богов и людей; в нем взор наш не ограничен тем или иным уголком земли, границы нашего государства мы измеряем движением солнца; другое – это то, к которому нас приписала случайность. Это второе может быть афинским или карфагенским или связано еще с каким-либо городом; оно касается не всех людей, а только одной определенной группы их. Есть такие люди, которые в одно и то же время служат и большому, и малому государству, есть такие, которые служат только большому, и такие, которые служат только малому.

Страсти меняют выражение лица, заставляют хмурить лоб, улыбаться, краснеть или бледнеть. И неужели ты думаешь, что столь явственные изменения в теле могут происходить не от причин материальных? Если страсти материальны, то матери­альны и душевные болезни: скупость, жестокость... «Соприка­саться могут лишь материальные вещи», – говорит Лукреций. Между тем все перечисленные мною вещи не производили бы в теле никаких изменений, если бы не соприкасались с ним; итак, все они материальны.

Скелет, который ты видишь у нас, мышцы и обтягивающая их кожа, лицо и послушные руки, равно как и все другие члены, которыми мы окружены – это оковы духа и тьма. Они подав­ляют, затемняют, заражают дух, отклоняют его от истины и навязывают ему ложь; с этим отягчающим его телом душе приходится вести настоящую борьбу.

Я рожден для высших устремлений, и я выше того, чтобы быть рабом моего тела; в теле своем я увижу не что иное, как цепи, сковывающие мою свободу [...]

Тот, кто думает, что рабство распространяется на всю лич­ность, заблуждается: ее лучшая часть свободна от рабства. Только тело подчинено и принадлежит господину, дух же сам себе господин... Только судьба тела в руках господина: его он покупает, его продает; то, что внутри человека, он не может присвоить себе с помощью торговой сделки.

Раб есть человек, равный по натуре другим людям; в душе раба заложены те же начала гордости, чести, мужества, велико­душия, какие дарованы и другим человеческим существам, ка­ково бы ни было их общественное положение.

Приятно мне было узнать от посетивших тебя друзей, что ты запросто обращаешься со своими рабами; в этом сказываются твое благоразумие и твоя образованность. Тебе скажут: ведь это рабы? Да, но и люди – человеки. Ведь они рабы? Да, но они живут под одной кровлей с тобой. Ведь они рабы? Да, но также и друзья смиренные. Ведь они рабы? Да, но они твои сотоварищи по рабству, если подумать, что и они, и мы оди­наково находимся во власти судьбы.

Мне скажут: да ведь они рабы. Да, но вот этот раб обладает свободным духом. А покажите мне, кто не рабствует в том или другом смысле! Этот вот – раб похоти, тот – корыстной жадности, а тот – честолюбия... Нет рабства более позорного, чем рабство добровольное. Пускай же не мешают тебе крикуны обходиться с твоими рабами приветливо вместо того, чтобы показывать им высокомерно надутый вид; пускай лучше почи­тают тебя, чем боятся.

Антология мировой философии. В 4 т. – М., 1969. – Т. 1. – Ч. 1. – С. 504, 506-509