Приложение 2 (продолжение 2)

дела. Иначе: является наилучшей из всех формул, не ясной теоретически, но жизненной практически, открывающей путь к прагматическому и гибкому решению вопроса в каждом отдельном случае при разных изменяющихся обстоятельствах. С наибольшим совершенством соответствует эта схема и евангельскому завету «воздавать кесарево кесарю и Божие Богу». Но идеальная схема для своего беспорочного существования требует христианского совершенства одинаково от церковной и государственной сторон. А так как этого в действительности не было и не могло быть, то историческое существование восточной церкви под руководством этой схемы развертывает перед нами картину длительной драмы, оценка которой в положительную сторону может быть подвергнута большому сомнению.

Мы не имеем права признать ошибкой ту радость церкви, с какой она приняла протекторат государства при императоре Константине. И в самом деле, было бы жестоко и несправедливо узаконять для церкви вечный режим гонений. Да это было бы позорно и для самого государства. Таким образом, союз церкви с христианским государством должен быть признан историческим достижением и положительным благом. Кроме покоя, свободы и юридического и материального обеспечения своего существования, церковь получила еще в аппарате государства и мощное воспособление в исполнении своей миссии — христианизации народов. В то время, конечно, не могло быть еще внеконфессионального, толерантного государства. Поэтому римское государство, погрузив себя в купель христианского крещения, перенесло на церковь и свой идеал монолитного объединения народов, стараясь возможно скорее поставить знак равенства между подданством себе и принадлежностью к христианской церкви. Из рук государства церковь получила тот властный имперский, всенародный характер, который вознес ее над уровнем, хотя бы и многочисленного, но все же приватного содружества (collegium licitum), практически отождествил ее с обшей исторической жизнью целых наций, с судьбами их государств, их культуры И всего их творчества. Церковь вместо духовного, метафорического Израиля стала как бы вновь плотским Израилем, новым народом Божиим, новым новозаветным царством Христовым на земле. Это грезилось уже историку Евсевию Кесарийскому, очевидцу зари огосударствления церкви. Это не переставало грезиться и всей поздней Ромейской державе вплоть до падения Константинополя с передачей этой мечты и его наследникам — царствам славянским и царству московскому. Если церковь и подвержена была от самой своей колыбели духовной палестинской опасности раствориться в эсхатологическом отречении от мира и выйти из оборота человеческой истории, то принятие ее в свои объятия государством спасло ее от этого крайнего уклона и монофизитского оттенка и удесятерило ее влияние на все историческое творчество господствующих в культуре народов. Царство не от мира сего не испарилось из мира, повинуясь своему природному тяготению вверх, но, связавшись с царством от мира сего, возвысило последнее и преобразовало его, до некоторой степени уподобив себе.

Понятно, что при таком союзе противоположностей не могло не быть взаимных и даже болезненных компромиссов, где каждое приобретение одной стороны за счет услуг другой часто не могло не сопровождаться соответствующими ущербами и потерями. Так, мы, члены церкви XX в., принимаем как благо христианское состояние целых наций — греков, итальянцев, испанцев и т. д. Но мы должны признать, что многие их предки введены в церковь не одними чистыми мерами апостольской проповеди, но и принудительными, иногда вплоть до кровавых гонений, мерами благочестивых императоров Феодосия, Аркадия, Гонория, Юстиниана и дальнейших. Равным образом и жестокие меры против еретиков и раскольников Феодосия Великого, Юстиниана и других не делают славы престижу христианской церкви. Еще большему сомнению подлежат меры государственного содействия кафолической церкви в установлении ею единства своей веры, дисциплины и организации. Императоры собирали вселенские соборы и этим содействовали установлению