Простая философия (3)
Кардано и Бомбелли не могли вывести указанное понятие из объективной реальности, поскольку объективная реальность не оказывала на Кардано и Бомбелли такое воздействия, которое могло возбудить в сознании понятие. Исследование научной деятельности Кардано и Бомбелли приводит к мысли, что вопрос об источнике познания должен разрешаться так, как это обычно делают идеалисты.
В.И.Ленин на странице 206 книги «Материализм и эмпириокритицизм» напомнил, что материалисты опровергали идеалистические черты философской системы Канта, эту систему взглядов исправляли иным решением вопроса об источнике познания, иной оценкой процесса выведения понятий (например, понятия о причинно-следственных связях): из объективной действительности выводятся понятия, а не из априорных законах мысли.
Лейбниц, Ферма, Мопертюи своими органами чувств и научными приборами не обнаружили траекторию движения световых лучей внутри прозрачных неоднородных веществ, но имели понимание о траектории. Понятие о траектории не было получено посредством воздействия объективной траектории на органы чувств, и поэтому такое понятие должно считаться внечувственным (внеопытным) понятием.
Материалистическое направление в философии требует от своих адептов следующего: 1) признавать объективную реальность, 2) знание об объективной реальности должно признаваться выведенным из объективной действительности, а не из априорных законов мысли, как об этом упомянул В.И.Ленин.
Признавали ли Лейбниц, Ферма, Мопертюи объективное существование траектории, по которой передвигается световой луч внутри оптических устройств? Да, признавали.
Признавали ли Лейбниц, Ферма, Мопертюи, что имеющееся у них знание о траектории представляет собой знание, выведенное из объективной действительности? Нет, не признавали. Необходимым элементом выведения знания из объективной действительности являются органы чувств, воспринявшие действительность и передавшие в мозг чувственную информацию. Органы чувств Лейбница, Ферма, Мопертюи не восприняли объективную траекторию и поэтому не произошло выведения знания из объективной действительности.
Если органы чувств играют роль посредника между объективной реальностью и возникающими в голове понятиями, то объективная реальность считается принимающей участие в формировании понятия. Когда органы чувств не способны передать внутрь головы сведения об объективной реальности, по причине неспособности органов чувств среагировать на воздействие объективной реальности, то объективная реальной, не получившая своего отражения внутри органов чувств, считается непричастной к формированию понятий. В последнем случае, понятия выводятся не из объективной реальности. Объективная реальность и деятельность органов чувств утрачивают руководящую и направляющую роль по отношению к понятиям (например, в тех случаях, когда органы чувств не в состоянии воспринять объективную реальность), и тогда направляющая роль переходит к мышлению, которое способно воспроизвести то, что не способны воспроизвести органы чувств. Мышление вырабатывает из себя некоторые представления, и выработка происходит без учета реального состояния объективной реальности (выработанное мышлением выходит за рамки того, о чем сообщают органы чувств как о реальном или о чем имеет подтверждения реалистическая практика).
Энгельс счел необходимым вмешаться в философские рассуждения по поводу знания, выводимого из мышления и не выводимого из объективной реальности (по поводу знания, описывающего то, что не воздействует на органы чувств; не воздействующее на органы чувств не вызывает ощущения, и отсутствующие ощущения не доставляются в мозг; недоставка в мозг ощущений приводит к тому, что в мозге не возникает чувственное знание об объективном). Энгельс подверг критике высказывающихся о том, что предметы должны сообразовываться с понятиями или принципами, которые выведены мышлением из самого себя посредством выхода мышления за рамки сообщений органов чувств относительно объективной реальности. «Принципы бытия выводить из того, что есть…из действительного мира» (Ф.Энгельс, «Анти-Дюринг»). "Подобно натурфилософии, философия истории, права, религии и т. д. состояла в том, что место действительной связи, которую следует обнаруживать в событиях, занимала связь, измышленная философами» (Фридрих Энгельс, "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии").
По мнению Энгельса, в прошедшую историческую эпоху философы занимались измышлением принципов (которые воспроизводят более широко, чем воспроизводимое органами чувств) и эти измышленные принципы использовались вместо действительных принципов, но наступила новая историческая эпоха, в которой принципы должны выводиться не из измышлений, а из действительного мира. В новую историческую эпоху воспроизводимое мышлением не должно выходить за рамки воспроизводимого органами чувств.
В прошедшую историческую эпоху, органы чувств воспроизводили объективную реальность. В прошедшую историческую эпоху, когда мышление воспроизводило независимо от того, что воспроизводили органы чувств, часто получалось, что воспроизводимое мышлением не соответствовало объективной реальности, известной по свидетельствам органов чувств. Поскольку имело место неверное воспроизведение действительного, то это являлось основанием для перемен.
По мнению советского философа Чудинова, неверное воспроизведение действительности не является серьезным основанием для отказа в предоставлении мышлению возможности воспроизводить более широко и более независимо.
«Ф.Бэкон рассматривал индукцию не только как метод получения новых знаний, но и как метод обоснования знаний. Эмпирически обосновать теорию означало для него связать ее с опытом на основе индуктивной схемы, т. е. показать, как теория может быть выведена из эмпирических данных, методом индукции. Несмотря на рациональные моменты, присущие бэконовскому методу, в целом он не соответствует реальной науке, в особенности физике. Ни одна физическая теория не может рассматриваться как чисто индуктивное обобщение эмпирических данных. Хотелось бы особо подчеркнуть два момента, указывающих на несостоятельность идеи индуктивной выводимости физической теории. Во-первых, индуктивная выводимость теории означала бы, что опыт однозначно определяет характер базирующейся на нем теории. Однако на самом деле не существует однозначного пути, ведущего от данных опыта к теории. Это находит свое выражение в том, что одни и те же эмпирические данные могут быть отображены различными теориями. Во-вторых, физическая теория включает в себя не только описание тех опытных данных, на которые она непосредственно опирается. В нее входит также формальный аппарат, который является результатом развития математики, причем развития, обладающего определенной автономией от данных опыта. Действительная картина отношения теоретических законов к опыту в известном смысле противоположна той, которую нарисовал Ф.Бэкон. Законы физики первоначально выступают как некоторые гипотезы о структуре мира. Правомерность гипотез должна быть проверена опытом. Эта проверка связана с построением физической теории как некоторой логической структуры, которая называется гипотетико-дедуктивной. Суть проверки заключается в том, что из физических законов дедуктивно выводятся следствия, которые допускают эмпирическую проверку. Проверка следствий означает проверку всей теоретической системы… Чтобы найти правильное решение проблемы, ученый вынужден пользоваться методом проб и ошибок. Применяя его, он практически никогда не угадывает сразу тот путь, который ведет к истине. Нахождению истины обычно предшествует цепь заблуждений. Заблуждения в данном случае — это не просто ошибочные решения проблемы, но такие ошибочные решения, которые принимаются за истинные. Их неизбежность не является простым следствием применения метода проб и ошибок. Они неизбежны постольку, поскольку в течение определенного времени не сталкиваются с опровергающими их фактами. Это происходит от того, что последние далеко не сразу становятся известными науке. О том, сколь тернист путь к истине и как много места в научных поисках занимают заблуждения, хорошо знает любой творчески работающий ученый. Ведь заблуждения составляют одну из наиболее интимных сторон научной деятельности. Часто они остаются в тайниках творческой лаборатории ученого, и лишь кропотливый анализ науковеда может извлечь их оттуда и сделать достоянием общественности. Но заблуждения связаны не только с индивидуальным творческим процессом отдельно взятого ученого. Они могут также приобретать характер научных направлений. Когда наука сталкивается со сложной проблемой, в целях ее решения формируются, как правило, несколько научных направлений. Далеко не всегда и не все эти направления приводят к истине, некоторые из них могут оказаться просто ошибочными»(Чудинов Э.M., «Природа научной истины», 1977 год).
Написанное Э.М.Чудиновым можно переформулировать в короткую фразу: заблуждению свойственно разнообразие, истинное не разнообразно.
Многие ученые применяли и применяют фантазии для познания неизвестной им действительности, чтобы домыслить информацию (добавить к обнаруженному органами чувств то, что не обнаруживается, временно или постоянно, органами чувств). Домысленное выводится из мышления без учета реального состояния окружающего мира. Домысленное не сопоставляется с объективной реальностью (на первоначальном этапе научного исследования), и в связи с этим не выявляются ошибки, присущие домысленному. В связи с этим, домысленное характеризуется фантастичностью и произвольностью. К одной и той же совокупности воспринимаемых фактов, домысливается значительное количество фантазийных объяснений. Отступление многих ученых от принципов научного исследования, разработанных Ф.Энгельсом (выводить понятия из действительного мира), подвигло В.И.Ленина выступить против отступников. Каков отличительный признак того, что отступники отказываются от правильных принципов научного исследования? Действительный мир является единственным, и выводимое из действительного мира понятие должно быть единственным. Однако отступники выводят не единственное понятие, а множество понятий. Множество понятий свидетельствует о том, что понятия выводятся не из действительного мира, а из мышления, склонного к измышлениям и фантазированию. Признак отступников состоит в разглагольствовании о множественности теоретических понятий, добавляемых к обнаруженному органами чувств. В.И.Ленину подвернулся под руку Ганс Клейнпетер, и Ленин выразил категорический протест против решения философской проблемы, над которой размышлял Клейнпетер — «Что можно выдвинуть много теорий об одной и той же совокупности фактов…это хорошо известно физикам. И это связано с волевым характером нашего мышления; в этом проявляется несвязанность нашей воли с внешними обстоятельствами» (высказывание Клейнпетера цитируются по ленинской книге «Материализм и эмпириокритицизм», ПСС, том 18, с.232). В.И.Ленин цитирует это высказывание и тут же обрушивается с резкой критикой. В словах о несвязанности проявляется стремление признать теории как не отражающих объективной реальности.
Эта критика в адрес Клейнпетера не состоятельна. Да, существует несвязанность нашей воли и мышления с внешними обстоятельствами, и действительно физики, химики, биологи, астрономы, геологи могут создать несколько теорий об одной и той же совокупности фактов.
Рене Декарт говорил, что цвета возникают в момент выхода солнечного луча из трехгранной призмы, образуя семь цветов радуги. Огюстен Френель дал иное объяснение тому же факту: цвета существуют в солнечном луче до того момента, когда солнечный луч вошел в призму и расщепился на семь цветов. Оптическое явление одно и то же, но ему дано два различных объяснения.
Явление оптического преломления Ньютон объяснял теорией, согласно которой скорость света в твердых прозрачных вещах больше, чем в жидкостях и газах. Объяснение Гюйгенса было противоположным: в твердых прозрачных вещах скорость света уменьшается. Также имеется третья теория, согласно которой фазовая скорость имеет большое значение, а групповая скорость имеет низкое значение, и за счет этой разницы происходит преломление света.
Многие оптические явления Ньютон объяснял, указывая на различную скорость перемещения в пространстве разных цветов. Френель утверждал, что все цвета перемещаются с одинаковой скоростью.
По мнению Ньютона, при наложении друг на друга двух световых лучей они всегда усиливают друг друга. Френель писал, что при наложении происходит и усиление двух сложившихся лучей, и ослабление лучей, вплоть до полного исчезновения.
В 1802 году Волластон создал высокочувствительную установку для исследования лучей, и он наблюдал через увеличительные линзы за солнечными лучами, пропущенные через треугольную призму. Внутри солнечного спектра исследователь обнаружил семь узких темных полос, и дал им такое объяснение: полосы отделяют цвета друг от друга — красный от оранжевого, желтый от зеленого, и т.д. В некоторых случаях семь полос наблюдаются не как темные полосы, а как сверхяркие полосы, светлее других участков спектра. В 1815 году Йозеф Фраунгофер, а через полвека Густав Кирхгоф, найдя не семь полос, а сотни полос при помощи еще более чувствительных приборов, включающих в себя четыре треугольные линзы, применили другое объяснение: сильно нагретые металлы (натрий, железо, магний, медь, цинк, бор, никель) излучают или поглощают линии определенного цвета, и эти линии ранее ошибочно считались созданными природой для отделения одного цвета от другого цвета. К узким темным линиям, наличествующим в спектре, Волластон и Фраунгофер применили два объяснения, противоречащих друг другу.
В 1912 году В. М. Слайфером был обнаружен сдвиг спектральных линий в сторону красной части спектра, в лучах света, испускаемых звездами и внегалактическими туманностями. Тщательное исследование Эдвина Хаббла показало, что красное смещение отдельной туманности или звездного скопления прямо пропорционально расстоянию до астрономического объекта. Интерпретированное в контексте эффекта Доплера, красное смещение дает большую скорость удаления отдаленных объектов; в некоторых случаях эта скорость составляет треть скорости света. По идеологическим соображениям, такой подход некоторыми философами расценивался как неприемлемый и враждебный материализму, и этому подходу противопоставляется иное объяснение красного смещения: свет «стареет» за долгие промежутки времени, при движения через огромные не совсем прозрачные пространства; согласно этой интерпретации, смещение в сторону красного конца спектра — результат не скорости удаления, а изменения природы самого света. Астрономические объекты не разбегаются. Сдвигу спектральных линий дано два объяснения, резко несхожих друг с другом.
В 1754 г. Кант впервые высказал взгляд, что вращение Земли вокруг оси замедляется приливным трением, т.е. замедление обусловлено наличием жидких масс на Земле, притягиваемых к Луне и Солнцу с образованием приливов и отливов. Через столетие Питер Тэт развивал идею о замедлении вращения Земли, связанного не с гравитационным притяжением к Луне и Солнцу жидких масс, а с притяжением твердых масс. Кант и Тэт по-разному указывали причины замедления вращения Земли.
В 1915 году Макс Борн разработал теорию кристаллов, состоящих из ионов. Почти все свойства кристаллов, описанные в теории, совпадали со свойствами, обнаруженных в экспериментах. Только одно не совпадало: реальная прочность ионных кристалл была в 500 раз ниже, чем теоретическая прочность. Советский ученый Абрам Федорович Иоффе решил, что трещины в кристалле не позволяют кристаллу иметь прочность, предписанную теорией. В 1924 году А.Ф.Иоффе провел эксперимент по растягиванию кристалла соли в условиях, когда кристалл некоторое время находился в воде, и поверхностные слои растворялись (вместе с находившимися в поверхностных слоях кристалла трещинами). В эксперименте соль показала прочность, в полтора раза меньшую, чем теоретическая прочность. Теория и эксперимент были оспорены австрийским физиком Смекалем, который заявил, что увеличение прочности произошло не от растворения трещин, а от увлажнения кристалла. Таким образом, имелись две теории, объясняющие прочность кристалла: теория о растворении трещин и теория об увеличении влажности кристалла. А.Ф.Иоффе поставил другой опыт: пять сторон кубика из соли были покрыты лаком, а одна сторона соприкасалась с водой. После помещения кубика в воду и увлажнения кристалла производилось растягивание кубика, и прочность кристалла оказалась в 500 раз ниже теоретической прочности. Это означало, что увлажнение кристалла не увеличивает прочность.
(Когда результат эксперимента объясняется двумя способами, то нужно изменить последующий эксперимент таким образом, чтобы одно из объяснений оказалось противоречащим результатам эксперимента. После того, как отсечено некоторое объяснение при помощи нового факта и подтверждено оставшееся объяснение, может быть создано еще одно объяснение, и в этом случае подтверждающий эксперимент утратит подтверждающую силу. Новое объяснение превращает подтверждение в неподтверждение).
Незнание причин, действующих внутри изучаемых объектов, ведет к тому, что исследователи действуют наугад, и этим обусловлены разногласия при объяснении одних и тех же фактов.
В 1820 году Ганс Эрстед провел эксперимент, в котором на нитке подвешивалось медная проволока кольцеобразной формы, своими концами соединенная с маленькой электрической батарейкой. При приближении магнита петля поворачивалась. Многие физики объясняли опыт Эрстеда превращением свернутого в петлю проводника с током в магнит, и взаимодействием двух магнитов. Андрэ Ампер придерживался иного воззрения: магнит представляет собой совокупность электрических токов, и происходит взаимодействие двух электрических токов (взаимодействие направлено на то, чтобы электрические токи стали параллельными, сблизились друг с другом, и текли в одном направлении).
Электрические силы более просты, чем магнитные силы: положительные и электрические заряды существуют поодиночке, а северный полюс магнита не существует без южного полюса магнита. Следовательно, электричество является основой магнетизма, и магнетизм является совокупностью электрических сил.
«Образчиком диалектики природы является то, что согласно современной теории, отталкивание одноименных магнитных полюсов объясняется притяжением одноименных электрических токов» (Фридрих Энгельс, «Анти-Дюринг»).
Факты, обнаруженные в опыте Эрстеда, не могли направить истолкование фактов в однозначном направлении, и эта неспособность фактов навязывать исследователю свое содержание привела к выработке двух различных (несовместимых друг с другом, и поэтому ложного для одного из двух) и произвольных истолкований, касающихся содержания фактов. Факты не ограничивают свободу воли истолкователей, свободу выбора при фантазировании по поводу причины. Факты не устраняют анархический произвол при разработке того или иного истолкования, и дают возможность выбрать удобное для исследователя истолкование фактов (выбрать в тот момент времени, когда производиться истолкование; в более позднее время производиться практическая проверка, и она существенно ограничивает произвол).
Ученые сталкиваются со значительными трудностями, связанными с различением домысленного правдоподобного и домысленного ложного, и этим обусловлено наличие в науке противоречащих друг другу объяснений.
Николай Гаврилович Чернышевский склонялся к признанию того, что многие ученые действуют наугад и часто впадают в заблуждения: «Исследователь идет ощупью, наугад, он принужден руководиться не столь верными способами к отыскиванию настоящего пути, теряет много времени в напрасных уклонениях по окольным дорогам с тем, чтобы возвратиться с них к своей исходной точке, когда увидит, что они ведут ни к чему, и чтобы снова отыскивать новый путь; еще больше теряется времени в том, чтобы убедить других в очевидной непригодности путей, оказавшихся непригодными, в верности и удобстве пути, оказавшегося действительным».
Чернышевский приблизился к пониманию того, что отыскивание настоящего пути затруднено по причине того, что объективная реальность не играет руководящей и направляющей роли в абстрактно-теоретическом познании объективной реальности.
Ганс Клейнпетер высказался о несвязанности человеческой воли с внешними объективными обстоятельствами. Примером, иллюстрирующим точку зрения Клейнпетера, может послужить содержание книги «Капитал». Карл Маркс анализировал экономическую теорию Рикардо, и при этом Маркс написал о снижении цены на хлеб при больших урожаях и связанным с этим разорением крестьянства: «урожайные годы — несчастье». Через несколько сотен страниц основоположник марксизма стал разбирать экономическую теорию Ганиля, и при этом Маркс сказал совершенно противоположное. Ганиль пишет: «Если вследствие обилия хлеба понизится его стоимость, то уменьшится богатство земледельцев». Маркс опровергает Ганиля: «Земледельцы в этом случае богачи». Когда Маркс рассматривал теорию Давида Рикардо, то представление Маркса состояло в том, что при больших урожаях земледельцы разоряются. Когда же Маркс перешел к критике теории Ганиля, то представление Маркса состояло в том, что при больших урожаях земледельцы обогащаются.
Два раза Карл Маркс имел дело с одним и тем же, — ценообразованием в сельском хозяйстве и доходностью сельского хозяйства, — но в обоих случаях получались различные трактовки, а именно, взаимоисключающие представления об уменьшение и увеличение богатства крестьян при больших урожаях (и при равных прочих условиях).
Ганс Клейнпетер был прав, когда говорил о несвязанности мышления внешними объективными обстоятельствами. Маркс продемонстрировал, как его, Карла Маркса, мышление не связано с внешними обстоятельствами (с уменьшением благосостояния крестьян при больших урожаях, в тех экономических условиях, в которых находились крестьяне во время жизни Ганиля и Рикардо).
В начале двадцать первого века Владимир Николаевич Игнатович в своей книге «Введение в диалектико-материалистическое естествознание» написал такое, что по существу не отличается от написанного Гансом Клейнпетером. Критическое выступление В.И.Ленина по адресу Г.Клейнпетера нельзя признать убедительным, поскольку В.Н.Игнатович написал: «Не понимая, что всякая теория есть всего лишь форма отражения, многие физики часто высказывается примерно так: пока не появились экспериментальные данные, которые противоречат существующей теории, для критики теории нет оснований, и тем более для изменения теории. Тем самым демонстрируют, что имеют метафизические представления о познании, характерные для материалистов XVIII века. Если помнить, что теории, понятия, законы природы, выраженные в теориях, — формы отражения, то всегда можно поставить вопрос: является ли данная форма отражения (теория, понятие и т.д.) наиболее подходящей для данного содержания? Не окажется ли другая теория более подходящей формой для выражения данного содержания? Соответственно, независимо от того, есть ли новые факты, противоречащие данной теории, или нет, почти всегда можно ставить задачу усовершенствования ее как логической формы. Заметим, что в истории науки новые теории далеко не всегда создавались на основе новых фактов. Например, Даламбер отрицательно относился к системе механики Ньютона, основанной на принципе ускоряющих сил (т.е. к той форме, в которой Ньютон выразил содержание механики). Даламбер говорил, что этот принцип опирается на расплывчатое и неясное положение. Понятие силы должно быть вообще исключено из механики, и следует основываться только на понятии движения. В результате проведения исследований, начатых Даламбером и продолженных Лагранжем и другими учеными, была создана аналитическая механика — новая логическая форма классической механики».
Выше указывалось, что Ф.Энгельс резко отрицательно относился к тому, что в прошедшую историческую эпоху мышлению позволялось воспроизводить независимо от воспроизводимого органами чувств, и это приводило к более широкому воспроизведению мышлением, по сравнению с воспроизводимым органами чувств. Мышление позволяло себе выходить за рамки созерцаемого, за рамки известной из показаний органов чувств объективной реальности. Намеренный выход за рамки во многих случаях имел последствия в виде неучета объективной реальности, в виде произвольности и заблуждений. Многие философы-материалисты сокрушались по поводу того, что органы чувств и отображаемая в органах чувств объективная реальность утратили руководящую и направляющую роль по отношению к понятиям; мышление перехватило руководящую роль у органов чувств, и мышление стало формировать понятия; создаваемые мышлением понятия, предназначенные для объяснения окружающего мира, оказывались фальшивыми, вводящими в заблуждение. Похожей точке зрения придерживался и Владимир Иванович Вернадский. Этот философ-естествоиспытатель в статье «Мысли и замечания о Гёте как натуралисте» указал на неприятные последствия, к которым приводит внедрение в естествознание произвола и фантазий, не учитывающих реальное состояние окружающего мира: «Через 20—30 лет после смерти Иоганна Гёте окончательно выяснился печальный результат огромной натурфилософской работы, попытки устанавливать научные факты умозрением и диалектикой, одно время охватившей немецких естествоиспытателей, перешедшей границы немецкой культуры, повлиявшей и на русских (Д. М. Велланский, М. Г. Павлов), французских (Ж. Б. Ламарк), скандинавских (X. Стеффене) и других натуралистов. Перенос этой умозрительной методики в конце концов кончился широким понижением немецкого творчества в области естествознания. Прав был Дюбуа Реймон, связывавший упадок немецкого естествознания в начале XIX века с влиянием умозрительной методики… Ряд известных и малоизвестных натурфилософов запутались в тенетах умозрительной методики… Основной работой Гёте, как натуралиста, являлось не обобщение, всегда умозрительное, а искание и установление эмпирических факторов… Никаким объяснением реальности он не занимался; он, как ученый, давал только точное описание».
Наиболее вероятно, Вернадский подразумевал следующее: естествоиспытатели позволяют своему мышлению выводит из самого себя объяснения, но такой способ получения объяснений только запутывает, а не разъясняет.
«Передо мной стала проблема: как научно охватить явления биогеохимии так, чтобы можно было научно работать и не сойти в натурфилософскую область мысли. Последний путь был легче, но я знал из истории науки, а затем из самостоятельного изучения натурфилософии убедился, что он — безнадежен. Ибо соображения философов в области реальной действительности всегда — в положительной своей части — состоят из шлака и металла, в которых шлак преобладает, а металл скрыт и становится видим только при проникновении научного анализа к тем же проблемам. Когда в связи с биогеохимическими проблемами я подошел ближе к биологической литературе, меня поразило то значение, какое в этой области играла в ХIХ в. и играет сейчас натурфилософская мысль, оказывавшая не раз вредное влияние на научную работу»(Владимир Иванович Вернадский, «По поводу критических замечаний академика А.М.Деборина»).