Иван IV грозный
|
Новости |
|
Главная |
|
Карты и схемы |
|
Жизнеописание |
|
Хронология |
|
Литературные источники |
|
|
|
|
|
|
|
Гостевая книга |
|
Ссылки |
|
О проекте |
|
|
|
Рекомендуем! |
|
|
|
|
Статья Николая Скуратова - кандидата исторических наук (1995)
Время царствования Ивана IV и сама личность грозного русского самодержца никогда не оставляли равнодушными историков, политиков и деятелей культуры нашей страны. Множество исторических исследований, произведений художественной литературы, кинофильмов, научных и публицистических статей не дают остыть этой проблеме В последние годы интерес к этой интригующей эпохе еще более возрос. Многие общественные и политические деятели, выступая в печати по различным вопросам современной жизни, частенько вспоминают Иоанна Васильевича и его опричников, давая, как правило, резко отрицательные оценки их деятельности. Большинство нынешних патриотов и демократов левого и правого толка не очень жалуют первого русского царя, считая его виновником многих бед и несчастий России. Такую точку зрения впервые запустил в обращение первый общественный правозащитник (и по совместительству изменник Родины) князь А. Курбский. В дальнейшем его явно предвзятый взгляд развили и углубили либеральные историки и прогрессивные литераторы XIX - XX веков. Благодаря их стараниям Иван Грозный превратился в настоящее пугало для общественности, о котором на ночь глядя и упомянуть боязно. В общих чертах господствующий взгляд на эпоху Ивана IV и его роль в последующем развитии страны выглядит довольно мрачно и даже пугающе. Согласно этой концепции, царь - демоническая и злобная натура, а в худшем случае - психопат и маньяк, который устроил страшную бойню собственного народа и вверг страну в кровавый хаос, превратив ее, по выражению одного из современных историков, в настоящее "царство террора". Одержимому манией преследования самодержцу всюду мерещились несуществующие заговоры, и в борьбе с призраками он почти полностью вырезал тонкий слой национальной элиты в лице прогрессивных, прозападнически настроенных бояр и высших государственных чиновников. Неизвестно зачем начатая и бездарно проведенная Ливонская война полностью истощила материальные и людские ресурсы России. Террор Ивана Грозного нанес тяжелую травму русскому народу, превратив его в нравственного калеку, готового с радостью склониться перед жестокостью любого деспота. В личной жизни царь в полной мере проявил патологические черты своего характера, предаваясь необузданному разврату, пьянству и т. д. Под стать своему государю были и его сподвижники. Опричников он подбирал из якобы жестоких и беспринципных карьеристов, готовых на все ради личной выгоды и удовлетворения своих низменных страстей. Они-де прославились успехами в уничтожении собственного народа, но трусливо бежали перед татарами. Авторы многих сегодняшних публикаций просто обзывают опричников энкавэдэшниками и гэпэушниками. Результатом всего этого ужасающего кошмара стало полное разорение и истощение страны, истребление большинства населения, запуганность и отупение народа. Закономерным следствием такого насилия над страной явилось Смутное время, когда государство оказалось на краю гибели. Таков, вкратце, прямо скажем, безрадостный взгляд на яркий и важный период нашей истории. Впрочем, профессиональные историки не могут отрицать очевидных и впечатляющих успехов России в то время. Однако эти достижения они неуклюже пытаются объяснить подвижнической деятельностью нескольких лиц в правительстве - будущих диссидентов. Живучесть этого не очень добросовестного мифа обусловлена тем, что он изложен на десятках или да же сотнях тысяч страниц различных книг, растиражированных в миллионах экземпляров. Вряд ли возможно ответить на все фальсификации в рамках одной газетной статьи. Но все же попытаемся осветить основные его стороны - хотя бы в самых общих чертах. Для этого обратимся к неоспоримым и никем не отрицаемым фактам. Сначала о "царстве террора" и "разорении страны опричниной". Обычному, несведущему в истории человеку, который не прочь иногда посмотреть кино и почитать газету, может показаться, что опричники Ивана Грозного перебили половину населения страны. Между тем число жертв политических репрессий 50-летнего царствования хорошо известно по достоверным историческим источникам. Подавляющее большинство погибших названо в них поименно. Учтены даже 4 или 5 безвестных холопов, защищавших своего мятежного барина на какой-нибудь проселочной дороге в российской глухомани. Этими холопами да еще 3-4 десятками простолюдинов из числа дворовой челяди, которые по доброте русскойдуши топорами встречали опричников, пытавшихся "поймать" их провинившихся господ, и ограничивается число убиенных из народа. Все остальные казненные принадлежали к высшим сословиям и были виновны во вполне реальных, а не в мифических заговорах и изменах. Можно добавить, что почти все они ранее бывали прощаемы под крестоцеловальные клятвы, то есть являлись просто клятвопреступниками, политическими рецидивистами. Страшные сказки о бесчисленных жертвах и неимоверных жестокостях принадлежат перу противников Ивана Грозного из числа беглых бояр и проворовавшихся иностранцев, вроде князя Курбского или немца Штадена. Чего стоит, например, разрывающий душу рассказ о 30 тысячах новгородцев, утопленных в Волхове вместе с малыми детьми. Согласно этой версии, разъезжавшие на лодках опричники добивали топорами всплывающих младенцев и их матерей. Однако достоверно известно, что зима 1571/72 годов была необычайно сурова, Волхов промерз едва ли не до дна, и утопить в нем человека было делом невозможным. А ездить по реке на лодках можно было, разве что поставив их на полозья. Так сколько же было жертв на самом деле? Источники дают весьма точный и ясный ответ от 4 до 5 тысяч за 50 лет. Ни один серьезный историк, даже из числа недоброжелателей Ивана IV, никогда не пытался оспаривать эти цифры. Была еще, правда, долгая Ливонская война, но и она никак не могла подорвать людские ресурсы страны. Война велась в основном успешно, почти все время на территории противника, а сражения не отличались грандиозностью. Военные действия велись исключительно силами дворянского ополчения, и боевые потери за 25 лет не превысили нескольких тысяч человек. Встает неизбежный вопрос могла ли опричнина вкупе с Ливонской войной разорить страну и поставить народ на грань уничтожения? Не секрет, что в это же самое время на "цивилизованном" Западе истребление населения принимало несоизмеримо большие масштабы. Грозный Иван Васильевич без всякого преувеличения был самым милосердным и мягкосердечным из всех европейских монархов XVI века. Известно, например, что в опричном 1572 году, в знаменитую ночь Св. Варфоломея во Франции были убиты десятки тысяч протестантов-гугенотов. После этого еще долгие годы шли кровопролитные гугенотские войны, однако это никак не отразилось на процветании страны. В те же опричные годы испанские войска в особо удачные дни ухитрялись истреблять по нескольку тысяч жителей нидерландов - что не помешало миниатюрной Голландии вскоре стать самым развитым государством Европы. Тогда же в самой Испании восставшие крещеные арабы истреблялись вообще без счета, а немногим позже до 300 тысяч арабов-морисков были убиты, обращены в рабство или изгнаны из страны. Несмотря на это, смутное время в Испании почему-то не наступило. В чем же причина запустения России? Во всяком случае, не в 4 тысячах казненных за полвека. Ответ надо искать в опустошительных эпидемиях и голодных годах XVI века, которые действительно создали реальную угрозу вымирания русского народа. Поветрия чумы и оспы через каждые несколько лет опустошали целые области, нередко унося жизни десятков и даже сотен тысяч людей. В отличие от публицистов, все историки признают, что упадок Новгорода был вызван именно катастрофическими эпидемиями, а отнюдь не конфискациями имущества, порками и немногочисленными казнями сторонников присоединения к Литве. За эпидемиями следовали вызывавшие массовый голод неурожаи. Заброшенные деревни и невозделанные поля стали обычным явлением тех лет. Многие помещики жили подаянием (Здесь, кстати, нужно отметить, что уровень жизни в России был в целом высоким, и население в то время отнюдь не бедствовало. Достаточно заглянуть в составленный в благополучные годы знаменитый "Домострой" - и мы убедимся, что российский средний класс XVI века в постные дни питался получше, чем "новые русские" на сегодняшних презентациях). Голод и эпидемии использовали татары. Их опустошительные ежегодные набеги несли разорение стране и неисчислимые бедствия народу. Часто набеги повторялись по два раза в год, как правило, во время сева и уборки урожая, что вызывало новый голод. Сам царь писал, что от Крыма и Казани половина земли опустела. Непрекращавшаяся война на востоке и юге не шла ни в какое сравнение с затянувшейся Ливонской. Она приняла характер войны за независимость страны и выживание русского народа. Татары угоняли в рабство молодых женщин и детей, всех остальных убивали. По свидетельству современника, сидевший на Перекопе еврей-меняла и скупщик рабов, - наблюдая нескончаемые вереницы пленников, изумленно спрашивал остались ли еще люди в той стране? В 1571 году, воспользовавшись изменой бояр, крымский хан со 100 - 120 тысячным войском сжег Москву, в которой пытались укрыться огромные толпы народа. По несколько преувеличенным данным летописи, в столице погибли несколько сотен тысяч людей. Уместно ли вообще ставить в один ряд эти национальные бедствия и четыре тысячи павших диссидентов? И в таких условиях царь смог собрать все оставшиеся силы разрушенной и опустевшей страны для борьбы с татарами и турками, вести долгую Ливонскую войну с четырьмя европейскими государствами, подавлять бесчисленные заговоры бояр - и, между делом, так расширить пределы державы, как это не удавалось ни одному государю ни до, ни после него. На внешней политике и ратных делах Ивана Грозного необходимо остановиться подробнее. В XVI веке в Восточной и Центральной Европе сложилась крайне опасная международная обстановка. Несколько пограничных европейских государств совместными усилиями с огромным трудом сдерживали натиск Турции - сильнейшей в то время военной державы мира. Падение России могло создать смертельную угрозу для восточной окраины западного мира. А положение России действительно было смертельно опасным. В свое время князь Иван III допустил непростительную ошибку, решив, что ослабленное Казанское ханство с зависимыми от Москвы правителями больше не представляет никакой угрозы для Руси. Ханство, однако, быстро восстановило свою мощь, и, стоило Русскому государству чуть пошатнуться, опустошительные набеги с востока возобновились с удвоенной силой. Сама столица России находилась в постоянной опасности. Но главная угроза заключалась в том, что в это время возникли благоприятные условия для объединения под главенством Турции татарских ханств и многочисленных кочевых орд Причерноморья и Северного Кавказа. Такое объединение было чревато утратой нашей независимости и новым, еще более жестоким игом. Неприятностей хватило бы и на долю Запада. Европа и так отбивалась из последних сил, и нашествие "новых гуннов" с востока и юго-востока предвещало ей катастрофу. В этих условиях молодой царь действовал умело и решительно. Тщательно подготовленный поход 1552 года на Казань закончился взятием города и ликвидацией ханства. Из плена были освобождены десятки тысяч русских людей, содержавшихся в городе на положении рабов и заложников. В тот раз татары защищали свою столицу с большим упорством и мужеством, поэтому штурм города проводился очень жестко. Но затем, благодаря правильной политике, отношения с новыми подданными, хотя и не сразу, но довольно быстро наладились. Астраханское ханство было присоединено фактически мирным путем, степные кочевые орды и северо-кавказские племена переходили под власть Москвы добровольно. Угроза с востока была устранена, но из-за резкой активизации Турции и Крыма внешняя опасность продолжала возрастать. Уже вскоре после присоединения Астрахани к России, Турция попыталась силой отвоевать Нижнее Поволжье, однако поход янычаров закончился провалом. Обрушившиеся на Россию стихийные бедствия и затянувшаяся Ливонская воина - все это создавало благоприятные условия для агрессии Крымского ханства. Ежегодно для отражения татар на юг отправлялись военные силы, превышавшие численность действующей армии в Ливонии. Но сдержать противника удавалось не всегда. В 1571 году, вскоре после особенно сильного голода, 120-тысячная крымская конница двинулась на Москву. Благодаря измене высших бояр, виновность которых была вполне доказана, татарам удалось сжечь Москву, истребить и угнать в плен невероятно большое количество народа. Весь юг страны обезлюдел. Казалось, государства больше не существует. Татар и турок уже не интересовали грабежи и полон - речь шла о независимости нашего государства и жизни русского народа. Хан хвастливо писал царю, что ему теперь не нужны все богатства мира и что он хочет царства Ивана, его венца и головы. В следующем, 1572 году, когда страна еще не поднялась из руин и пепла, 120 тысяч татарских конников с турецкой артиллерией, возглавляемые самим ханом, вновь стремительно двинулись на Москву. Их целью было полное уничтожение Русского государства и истребление большей части населения. Это был один из самых критических моментов в нашей истории. Защищать страну было, казалось, некому. Татары дошли до Серпухова. Но здесь, в нескольких шагах от столицы, их встретило земское и опричное войско, неизвестно каким образом собранное царем в опустевшей стране. В многодневном сражении при Молодях татары, несмотря на свое огромное численное превосходство, были наголову разбиты и поспешно бежали. Угроза независимости страны была снята. По указанным выше причинам эта битва была спасительной не только для России, но, вероятно, и для некоторых государств Европы. По своим масштабам, продолжительности и значению сражение на Молодях, возможно, превосходит знаменитую Куликовскую битву или, по крайней мере, не уступает ей. Между тем об этом выдающемся событии не пишут в школьных учебниках, не снимают фильмы, не кричат с газетных страниц. Это и не удивительно, ведь в противном случае можно дойти до пересмотра нашей истории и героизации Ивана Грозного. Сегодня битва при Молодях и ее главный герой - опричный воевода Дмитрий Иванович Хворостинин - известны лишь узкому кругу специалистов и любителей русской истории. Огромные успехи царя и государства на восточном и особенно южном направлениях тщательно преуменьшаются и замалчиваются. Зато относительно неудачная Ливонская война не сходит с уст ученых и неученых критиков Ивана Грозного. По их мнению, эта якобы ненужная, неподготовленная и несвоевременная война была политической авантюрой, которая дорого обошлась России и русскому народу. Для того, чтобы воевать в Прибалтике, нужно-де как минимум быть Петром Великим, одеть солдат в иноземные чулки и портки и перелить церковные колокола на пушки. Так ли это? Относительно несвоевременности войны заметим, что необходимость устранить германское военное присутствие в Прибалтике назрела уже давно, еще в начале XIII века. Через полтора столетия Петр I действительно грубо недооценил силы противника и крайне опрометчиво ввязался в войну без должной подготовки. Результатом такого шага стало тяжелое поражение под Нарвой и серьезные трудности в первые годы войны. Ливонская война Ивана IV, наоборот, была, подготовлена очень тщательно - что и подтвердил молниеносный и почти полный успех русских войск. В несколько недель неприятель был полностью разбит, почти вся Ливония захвачена, столица ордена пала, а великий магистр попал в плен и изъявлял свои верноподданнические чувства Русскому царю. Мировое общественное мнение в лице недружественных "цивилизованных" стран растерянно молчало. Но за шаг до окончательной победы Алексей Адашев, Сильвестр и Курбский самовольно остановили военные действия. Темные цели миротворцев были в значительной степени достигнуты. Развалившийся было орден воспользовался неожиданной передышкой. В Ливонии был избран новый великий магистр, вновь собраны уцелевшие и разбежавшиеся рыцари. Оправившиеся от шока Польша, Литва, Дания и Швеция, которые раньше даже не отвечали на мольбы ордена о помощи, теперь сколотили антирусскую коалицию и вступили в войну с Россией. Следующую кампанию все та же клика сорвала в момент наибольшего успеха Русских войск. Эти изменнические действия и послужили причиной опалы Сильвестра и Адашева, а Курбский, который в то время являлся просто платным агентом Польши, бежал к хозяевам и принял активное участие в войне против своего народа. Из-за измены война затянулась, а обострившееся положение на юге, стихийные бедствия и боярские заговоры не позволяли вести войну должными силами - хотя удача еще долго сопутствовала нашим войскам. Говоря о Ливонской войне, заметим, что некоторые из нынешних правителей страны действуют так, словно они извлекли своеобразный антиурок из этой войны (и Казанского похода). Антиурок заключается в следующем, войну нужно начинать без подготовки, а побеждать потихоньку, не так, чтобы совсем уж - а то ведь, неровен час, и действительно можно победить - как когда-то в Казани... Да и зачем вообще нужна победа - гораздо приятнее и спокойнее вести переговоры до последнего русского солдата. Выдающимся успехом царствования Ивана Грозного стало присоединение Сибирского ханства. Это был действительно настоящий подвиг нескольких сотен отважных казаков. В истории присоединения Сибири есть одна забавная подробность. Казачьи атаманы Ермак Тимофеевич и Иван Кольцо - как, впрочем, и их товарищи - были в тот момент немножко не в ладах с законом. Попросту говоря, они были объявлены во всероссийский розыск и скрывались от правосудия за Уральским хребтом. Но национальное самосознание этих "разбойных людишек" не было замутнено политологами и журналистами. Захватив власть над обширными и отдаленными территориями, они даже не подумали провозгласить региональный суверенитет. Они просили царя принять под свою руку Западную Сибирь, которую они рассматривали отнюдь не как "субъект федерации", а как часть единой и неделимой России. Этим они заслужили амнистию от самодержца - а также почет и признательность будущих поколений.
Использован материал с сайта Русская смута
|
|
Версия для печати |
|
|
|
|
Отечественные историки о государе Иване IV Грозном: Я.С. Лурье Никакой программы государственного устройства, отличного от существовавшего в те годы на Руси, Курбский в своих сочинениях не предлагает. Он упоминает о "свободах христианских королей", издавна существующих в Польско-Литовском государстве, но в чем именно заключаются эти свободы, на чем они основываются, не говорит ни слова. А между тем польская общественная мысль в эти годы не раз обращалась к тем проблемам государственного устройства, которые волновали и русских публицистов. Польский гуманист А. Фрыч-Моджевский, подобно Пересветову, выступал против привилегий и всевластия знати. Он заявлял, что законы "большей частью так составлены, что служат к выгоде богачей", отвергая, в частности, закон, "который, карая в высшей степени легко за обиды и убийства, ставит богачей по отношению к бедным, а шляхтичей по отношению к плебеям в такое же положение, в каком человек находится по отношению к собакам" (24). Он настаивал на том, что власть панов над крестьянами должна быть ограничена и подвергнута государственному надзору (25), и боролся против ограничения прав "плебеев". По словам Фрыч-Моджевского, "если перестанут превозносить богатых и укротят наглость шляхтичей и гордость вельмож, то высшие сравняются с низшими и обнаружится, что люди всех сословий обладают одинаковой душой", ибо "те, кто отличаются добродетелью и совершили выдающиеся деяния, обладают полным шляхетством и достойны всех его почестей, хотя бы родились из крестьян" (26). Но, ожидая всех этих благодетельных реформ от власти монарха, А. Фрыч-Моджевский настаивал на том, что власть эта не должна быть неограниченной и произвольной: "У поляков недостаточно родиться сыном короля. Следует выбрать того, кто будет обладать этой высшей властью <...> При выборе королей следует руководствоваться не их родовитостью, но их способностью управлять республикой. Так как польские короли не рождаются, но выбираются с разрешения всех сословий, то они не должны обладать такой властью, при которой могли бы по своему произволу издавать законы, накладывать налоги или устанавливать что-либо навсегда. Все, что они делают, они делают как с согласия всех сословий, так и согласно предписаниям закона" (27). А. Фрыч-Моджевский не был одинок в своих теоретических построениях. Его сочинения (получившие известность не только в Польше, но и в других европейских странах) отражали то широкое движение политической мысли, которое развивалось во всей Европе в эпоху Возрождения и Реформации. Наиболее радикальной и последовательной формой этой политической идеологии XIV в были теории "народного суверенитета" и законного сопротивления тиранам, разработанные протестантскими публицистами во Франции и революционных Нидерландах (28). В Польше такое радикальное крыло общественной мысли было представлено так называемыми польскими братьями, или социнианами, с которыми был связан и Фрыч-Моджевский. Для нас особенно интересно участие в движении "польских братьев" русских еретиков, бежавших в Литву, — Феодосия Косого, Игнатия и других. Считавшие, что "вси людие едино суть у бога, и татарове, и немцы, и прочие языцы" (29), русские вольнодумцы оказывались достаточно восприимчивыми к идеям западных реформаторов. Именно из среды русских социниан вышел своеобразный публицистический памятник, относящийся к этому времени, — легендарное "Письмо половца Ивана Смеры царю Владимиру", написанное якобы от имени посланца Владимира Киевского, явившегося в "знаменитую империю Греческую" для выбора веры. Форма политической легенды, к которой прибег здесь автор, была, как мы знаем, весьма характерна для русской публицистики XVI в.: так строилось "Послание о Мономаховом венце" Спиридона; легендарно-исторический характер имели и сочинения Пересветова. С традициями русской публицистики была связана и тема осуждения греков, проходящая через все письмо Смеры. Автор осуждает греков за отступление от истинного "учения всемогущего бога" и "идолопоклонство", противопоставляет им истинных христиан, тайно собирающихся "в укрытых местах" и домах, где "нет никаких идолов, а только скамьи и столы"; кесарь и патриарх, по его словам, держат "великий народ в рабстве у себя". Письмо включает и пророчество, относящееся не только к византийской, но и к русской монархии: "Погибнут надменные греки в вечном огне, да и те, которые приняли их нравы, суть также бесчестны, безславны, лжецы, достойные отвращения. Сказано мне, царь, господин мой, что ты и твой род будете такими же <...> Поэтому последнее поколение этих людей осудит их" (30). Но если среди русских, порвавших с властью Ивана Грозного, встречались люди, воспринимавшие и развивавшие политические идеи западноевропейской реформации, то Андрей Курбский к числу таких людей не принадлежал. Польско-литовские политические теории — не только радикальные, но и умеренные — не получили никакого отражения в его сочинениях. Напротив, вкушая "свободы христианских королей", он обнаруживал величайшее презрение ко всем учениям, которые такие свободы обосновывали, третируя всю неправославную литературу Польско-Литовского государства как "польскую барбарию", "польщизну" (31). Наиболее важным элементом идеологии Курбского был взгляд на Русское государство как на единственную в мире страну, сохранившую истинное христианство. Это представление, вывезенное князем-эмигрантом из России и пронесенное им через всю его эмигрантскую жизнь, высказывается в его сочинениях неоднократно. Россию он именует "Святорусской землей" и "Святорусским царством"; русских воевод, погубленных Грозным, — "сильными во Израиле" (32). Мысль о России как носительнице истинной веры, "изрушившейся" в остальном мире, трактовалась, как мы знаем, русскими идеологами по-разному: она могла предполагать введение каких-то реформ для установления "правды" в стране или, напротив, восприниматься как консервативная программа, направленная на сохранение достигнутого идеала. Как и Иван Грозный, Курбский считал, что "православное истинное христианское самодержавство" уже создано; следует лишь твердо придерживаться его основ. Идеал его лежал не в будущем, а в прошлом — во временах Стоглавого собора и "избранной рады". С этим связана и редкая враждебность Курбского к реформационным движениям. В последователях Реформации — Феодосии Косом, Игнатии и других он видел не менее заклятых врагов, чем в Иване Грозном. Когда виднейший православный магнат Украины, воевода Киевский, Константин Острожский, борясь с иезуитской пропагандой, привлек для опровержения ее одного из русских социниан, Курбский заявил о недопустимости того, чтобы "христианин правоверный ото арианина христоненавистного" принимал "писания на помощь церкви Христа бога". Против "люторей", "цвинглиян", "калвинов" и иных "нечестивых ругателей" и "новоявленного глупъства исполненных еретиков" направлена значительная часть посланий Курбского, написанных в Западной Руси (33). Этим и предопределялась сущность интересующего нас идеологического спора между Иваном Грозным и Курбским. Исходя из принятого обоими оппонентами тезиса, что царь был в начале своего правления "пресветлым в православии", они спорили о том, каким образом должна была быть сохранена эта изначальная "пресветлость". Однако при такой постановке вопроса Курбский мог противопоставить Грозному лишь очень немногое. По справедливому замечанию датского исследователя Б. Нёрретрандерса, Курбский вовсе не был "реакционером", мечтавшим о возвращении к феодальной раздробленности: никаких идей такого рода мы у него не находим; не был он и реформатором; единственный предмет обличения Курбского — "опасный и губительный personality cult, который, по его мнению, окружает царя и вдохновлен им" (34). Курбский рекомендовал царю "искати доброго и полезного совета" у своих подданных и любить советников, "яко своя уды". Однако такое обращение к советникам было, согласно Курбскому, не обязанностью царя (как в системе А. Фрыч-Моджевского), а лишь желательным поведением с его стороны. Но на рассуждение о советниках Грозный мог без труда возразить, что и он, следуя "божественному писанию", стремился "наставником благим покорятися" и потому "волею, а не в неведение" повиновался Сильвестру и Адашеву. Он, правда, не полюбил их "яко своя уды", но не его вина, если они "восхитились властью" и начали служить ему "лукавым советом", а "не истинною, и вся со умышлением, а не простотою творити". Так же легко он отвергал и упрек в "гонениях". При отсутствии разработанной правовой системы произвол мог творить и царь, и его "мудрые советники". "Гонения же аще на люди воскладаете: вы ли убо с попом и с Алексеем не гонили?" — воскликнул Грозный. "Како убо епископа Коломенского Феодосия, нам советна, народу града Коломны повелесте камением побити?.. Что же о казначее нашем Миките Афонасьевиче? Про что живот напрасно разграбисте, самого же в заточение много лет, в дальних странах, во алчбе и наготе держали есте". Соответствовали эти обвинения действительности или нет, формально они звучали не менее убедительно, чем упреки противоположной стороны. Ограничив рамки своего идеала "пресветлым православием" 50-х годов, никак не развив усвоенную им мысль о "свободном естестве человеческом", Курбский тем самым крайне ослабил свои теоретические позиции. Никаких средств, чтобы предотвратить уже начавшееся превращение "пресветлого православия" в "мучительскую лютость ", он не предлагал. Спор о том, кто именно оказался "сопротивен" изначальным идеалам, неизбежно переходил поэтому в другую плоскость. Оба полемиста верили в провиденциальный характер человеческой судьбы и истории; оба были уверены в том, что благочестивое поведение людей вознаграждается, а неблагочестивое — карается богом. Обвиняя Курбского в том, что он "отвергся крестного целования, на крестиян воевати вооружился", царь угрожал: "Но то убо самое победоносное оружие, крест Христов... вам сопротивник да будет", "ваша злобесная на церковь востания разсыплет сам Христос", — предрекал он. Эта тема прямого вмешательства бога в судьбы царств и народов проходит через весь очерк библейской и византийской истории, данный царем в Первом послании, и подкреплена здесь библейской цитатой: "Сего ради тако глаголет господь владыка Саваоф, сильный Израилев: О, горе крепким во Израили! Не престанет моя ярость на противныя, и суд мой от враг моих сотворю, и наведу руку мою на тя..." Еще более определенно эта идея прямого вмешательства провидения в историю высказывалась Курбским. В "Истории о великом князе Московском" он объяснял завоевание "Лифлянской земли" тем, что ливонцы "веры християнские отступили и обычаев и дел добрых праотец своих" и впали в грехи — "и сих ради, мню, не попустил их бог быти в покою и в долготу дней владети отчизнами своими"; такими же грехами и впадением их властителей "в пропасть ереси люторские и других различных сект" объяснял Курбский и неудачи Польско-Литовского государства в борьбе с "бусурманами" (35). Наиболее развернутое изложение этого взгляда было дано им в предисловии к переводу Иоанна Дамаскина: здесь упоминалось наказание за грехи Греции и Болгарии, России при Батые и в последние годы (крымское нашествие 1571 г.); а завоевания в Новом Свете, совершенные королями Испании и Португалии, несколько неожиданно (поскольку речь шла о "латинах") объяснялись их прилежностью в "священных писаниях" (36). Но если это так, то спор Курбского и Грозного о том, кто из них верен "пресветлому православию", мог быть решен на практике. Чей путь окажется более успешным и, следовательно, отмеченным божиим благоволением? Кому будет "сопротивен" Господь и на кого он наведет свою грозную руку? Именно этот вопрос и стал основной темой дальнейшей переписки. <...> ПРИМЕЧАНИЯ: 1. Новгородская летопись старшего и младшего изводов. М., 1960. С. 359. 2. Сочинения И. Пересветова. М.—Л., 1956. С. 153, 172, 181, 176. 3. Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен. М., [1910]. Т. 2. С. 112. 4. Описи Царского архива XVI в. и Архива Посольского приказа 1614 г. / Под ред. С. О. Шмидта. М., 1960. С. 31, 37 и 42. Ср.: Сочинения И. Пересветова. С. 299. Мнение о "списке черном" Пересветова как о его судебном деле разделялось и А. А. Зиминым (Зимин А. А. И.С. Пересветов и его современники. М., 1958. С. 336–338). 5. Ср.: Nörretranders В. The Shaping of Czardom under Ivan Groznyi. Copenhagen, 1964. P. 144. 6. Веселовский С. Б. Исследования из истории опричнины. М., 1963. C. 127, 154–155, 162–163, 198–199, 478; Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 340–341, 479; ср.: Скрынников Р. Г. Опричный террор. Л., 1969. С. 247–249. 7. Стоглав. СПб., 1863. С. 30. 8. Ср.: Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. С. 120–122. 9. Ср. такую точку зрения в книге: Скрынников Р. Г. Переписка Грозного и Курбского. С. 81. 10. Нам представляется поэтому не вполне справедливым противопоставление взглядов на "воинников" у Ивана IV и Пересветова (ср.: Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. С. 122). 11. Настаивая на том, что политика Грозного в период опричнины сводилась "к уничтожению лиц", С. Б. Веселовский показывал, что итоги этой политики сказывались лишь в том, что "на смену старших линий" ряда боярских фамилий, уничтоженных царем, возвысились младшие и захудалые линии (Долгоруковы-младшие, Годуновы, Пожарские и др.) (Веселовский С. Б. Учреждение Опричного двора в 1565 г. и отмена его в 1572 г. // Вопросы истории. 1946. № 1. С. 104). Но младшие и захудалые слои феодальных родов — это тоже определенная социальная группа. 12 См. Третье послание Курбского: Курбский А. М. История о великом князе Московском. СПб., 1913. Стб. 164; Архангельский А. Борьба с католичеством и западнорусская литература конца XVI — первой половины XVII в. // ЧОИДР. 1888. Кн. 1. Отд. 1. С. 112 (примечания А. М. Курбского к переводу Иоанна Дамаскина). Ср.: Auerbach I. Die politische Vorstellungen des Fürsten Andrej Kurbskij // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. N. F., Bd. 17. Jg. 1969. H. 2. Juni 1969. S. 175–178. 13. См. Третье послание Курбского; Предисловие многогрешного Андрея Ярославского на книгу сию достойную нарицатися Новый Маргарит // Сказания кн. Курбского. Изд. 3-е. С. 270. 14. Курбский А. М. История о великом князе Московском. Стб. 51; Владимиров П. В. Новые данные для изучения литературной деятельности князя А. Курбского // Доклады, читанные на IX Археологическом съезде (из "Трудов IX Археологического съезда". Ч. II). М., 1897. С. 4. 15. Владимиров П. В. Новые данные для изучения литературной деятельности князя А. Курбского. С. 5. 16. Такая оценка этих высказываний Курбского содержится в статье: Auerbach I. Die politische Vorstellungen des Fürsten Andrej Kurbskij. S. 182. 17. Письма А. М. Курбского к разным лицам. СПб., 1913. Стб. 40. 18. Курбский А. М. История о великом князе Московском. Стб. 61. 19. Там же. Стб. 54–55. 20. Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. Пб., 1919. С. 280. Ср.: Зимин А. А. И. С. Пересветов и его современники. С. 429. Примеч. 170. 21. Курбский А. М. История о великом князе Московском. Стб. 125. Ср.: Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. С. 202–203. 22. Ср.: Auerbach I. Die politische Vorstellungen des Fürsten Andrej Kurbskij. S. 183. 23. Гальперин Г. В. Форма правления единого Российского государства в русской политической мысли XV–XVI вв. // Вестник ЛГУ. 1969. № 23. С. 132–133; Шмидт С. О. Становление Российского самодержавства. М., 1973. С. 189. 24. Польские мыслители эпохи Возрождения. М., 1960. С. 93. 25. Там же. С. 86. 26. Там же. С. 78, 100. 27. Там же. С. 93. 28. Наиболее последовательно эти идеи выражены в сочинениях гугенотского публициста Юлия Брута (Дюплесси-Морнэ); ср.: Ковалевский М. От прямого народоправства к представительному и от патриархальной монархии к парламентаризму. Т. II. М., 1906. С. 32–36. 29. Слова Феодосия Косого, приведенные его противником Зиновием Отенским: "Послание многословное". Сочинение инока Зиновия. М., 1880. С. 143. 30. Малышеваши И. Подложное письмо половца Ивана Смеры к великому князю Владимиру Святому. Киев, 1876. С. 1–5; ср.: Клибанов А. И. Реформационные движения в XIV — первой половине XVI вв. М., 1960. С. 273–274. 31. Письма А. М. Курбского к разным лицам. Стб. 55, 86. 32. Курбский А. М. История о великом князе Московском. Стб. 102, 107, 111. 33. Письма А. М. Курбского к разным лицам. Стб. 53–56, 64, 71, 75–78, 81–86, 87–90, 103–110. 34. Nörretranders В. The Shaping of Czardom under Ivan Groznyi. Copenhagen, 1964. P. 81. 35. Курбский А. М. История о великом князе Московском. Стб. 68–70, 82–83. 36. Оболенский М. О переводе князя Курбского сочинений Иоанна Дамаскина // Библиографические записки. 1858. Т. 1. № 12. С. 564–565.
|
||