Знание и вера

«Существует три типических решения вопроса о взаимоотно­шении знания и веры... Три решения я бы формулировал так: 1) верховенство знания и отрицание веры, 2) верховенство веры и отрицание знания, 3) дуализм знания н веры. <...>

При нашей постановке вопроса между знанием и верой не существует той противоположности, которую обыкновенно предполагают, и задача совсем не в том заключается, чтобы вза­имно ограничить области знания и веры, допустив их лишь в известной пропорции. Мы утверждаем беспредельность знания, беспредельность веры и полное отсутствие взаимного их ограни­чения. Религиозная философия видит, что противоположность знания и веры есть лишь аберрация слабого зрения. Религиозная истина — верховна, вера — подвиг отречения от благоразумной рассудочности, после которого постигается смысл всего. Но окон­чательная истина веры не упраздняет истины знания и долга по­знавать. Научное знание, как и вера, есть проникновение в реаль­ную действительность, но частную, ограниченную; оно созерца­ет с места, с которого не все видно и горизонты замкнуты. Ут­верждения научного знания — истинны, но ложны его отрица­ния. Наука верно учит о законах природы, но ложно учит о не­возможности чудесного, ложно отрицает иные миры. И в скром­ности знания — высшая гордость науки. Тот высший гносис, который дает нам вера, не отменяет истин науки как низших. Низших истин нет, все истины равны. Религиозный гносис лишь превращает частную научную истину в истину полную и цель­ную, в истину как путь жизни. Но гносис веры дастся внутрен­ним подвигом самоотречения, который и допускает к высшим реальностям. < ... >

Доверие к абсолютной науке, к возможности построить научное миропонимание, удовлетворяющее природу человека, по­дорвано. Также подорвано и доверие к абсолютной философии; в отвлеченную философию почти никто уже не верит. Гегель был последним великим гностиком; он обоготворил философию, пре­вратил ее в религию. Крушение гегельянства, этой титанической гордыни философии, было вместе с тем кризисом отвлеченной философии, поражением рационализма. Рационализм и ограни­чивает опыт, и противится божественному разуму. Европейская мысль перешла от отвлеченного рационализма Гегеля к матери­ализму и эмпиризму, искала в «опыте» утерянное живое бытие. Но в этом «опыте» нельзя найти бытия. < ... >

В русской философии совершается переход от отвлеченного идеализма к идеализму конкретному. Рационализм переходит в мистицизм. Творческий почин в этом принадлежит Киреев­скому и Хомякову, которые дали глубокую критику Гегеля. По­том Вл. Соловьев пытался построить систему конкретного иде­ализма, а кн. С. Трубецкой продолжал его дело. Конкретный идеализм имеет свое питание в мистическом опыте и воссоеди­няет знание с верой, философию с религией... Философия долж­на питаться и опытом научным, и опытом мистическим. Вера, на которую люди боятся рискнуть, так как дорожат своей рассу­дочностью, ничего не отнимает, но все возвращает преображен­ным в свете божественного разума. И наука и философия долж­ны подчиниться свету религиозной веры не для упразднения своих истин, а для просветления этих истин в полноте знания и жизни. Позитивизм не есть наука, рационализм не есть фило­софия, и судьбы их не совпадают. И наука, и философия подво­дят к великой тайне; но та лишь философия хороша, которая проходит путь до последней тайны, раскрывающейся в религи­озной жизни». (Там же. С. 38, 66—68).