3. О реакционных функциях большевизма
Перспектива трансформации на русской почве революционного западного социализма в антизападную идеологию, защищающую историческую самобытность России, была намечена К.Н. Леонтьевым. Этот выдающийся мыслитель полагал, что перед Россией лежат три возможных пути: 1) путь создания своей православной цивилизации (который Леонтьев считал маловероятным, в силу западнического мировоззрения значительной части интеллигенции); 2) путь окончательного подчинения Западу (также маловероятный, ввиду объективной незападности культурных устоев русской цивилизации; 3) наиболее вероятный путь использования революционного социалистического движения для борьбы против буржуазной Европы.
Так оно и случилось на практике. Большевистская революция по своему социально-экономическому содержанию явилась мощной, взрывной реакцией широких слоев народа на государственную вестернизацию страны, осуществлявшуюся в петербургский период. Социальный бунт, разразившийся на огромной евроазиатской территории, стал по общественно-культурной направленности бунтом против институтов западной цивилизации в России и владычества Запада в мировых масштабах.
Большевистский режим, следовательно, имел под собой объективную цивилизационную основу. Он «оседлал» идею антибуржуазного, антизападного развития, вызвав к себе сочувствие широких слоев народа, части интеллигенции и офицерства и даже тех участников праворадикального движения, которые разочаровались в способности царской России вести страну собственным путем [36].
Октябрьский переворот отрицательно завершил кризис русского самосознания, выведя отечественную цивилизацию из «симфонии» с социально ослабевшими, переставшими служить защите самобытности страны традиционными воззрениями и институтами, и положил начало воплощению цивилизационной специфики России в некие суррогаты традиционных форм.
Разрушив с помощью антирусских сил старые общественно-государственные формы, коммунисты для создания новой государственности должны были опереться на русские народные силы и российские социально-исторические особенности. Согласно вековой традиции российского государства верховная власть партаппарата получила монархический колорит. Сначала Ленин, а потом в еще большей мере Сталин явились «красными царями», воплощавшими образ отца-вождя для каждого советского человека, независимо от национальности, а институт интернациональной номенклатуры был поднят над классами и народами. Утвердился идеократический тип власти, с подобием соборного нравственного единства, социального согласия и коммунистического единоверия; со строго централизованной экономикой, предназначенной служить интересам государства.
Интересно заметить, что в новом строе, соединявшем идейно руководящую партийную систему с системой советских органов, обладавших лишь хозяйственно-бытовыми прерогативами, было нечто отдаленно на-поминавшее старую русскую традицию сочетания авторитарного единодержавия и местного, земско-бытового управления общественными делами. Понятно, что советская власть относительно верховной власти партии не имела той общественной сути и автономности, какими обладали земские учреждения, хотя в коммунистической России и декларировалось государственное верховенство именно советского начала. Тем не менее, в насквозь двусмысленном тоталитарном устройстве СССР наличествовали некоторые признаки старорусской практической логики разделения единовластных, идеократических структур, отвечающих за высшее единство и целостность державы, и структур хозяйственно-бытовых, преимущественно связанных с местными общественными, экономическими, культурными нуждами. В данном смысле, Политбюро, ЦК, партийные съезды были предназначены (как партийно-государственные органы) решать исторические судьбы страны и государства. Верховный же Совет и его Президиум (возглавлявшие советско-государственные учреждения) являлись руководящими органами профессионально-территориального представительства, подчиненными водительству ВКП(б) – КПСС и должными проводить в народную толщу премудрость эпохальных решений партии. Верховный Совет служил, по сути дела, формой демонстративного поручительства перед партократией наиболее влиятельных и «сознательных» делегатов всех слоев общества за то, что представленные группы населения осуществят партийные задания. Этим Верховный Совет отдаленно напоминал Земский Собор, так же служивший, по определению В.О. Ключевского, «высшей формой поруки в управлении», предусматривавшей ручательство мирского управителя за свой мир перед правительством.
Культурно-историческая природа советского строя определялась как далекий от органичности результат, во-первых, большевистского разрушения традиционной России и, во-вторых, как продукт административного смешения идеократического и бюрократического наследия старой государственности, дореволюционных социальных традиций, элементов патриархальной психологии, пустопорожних правовых формул западноевропейского происхождения, а также консервативно преломленных постулатов марксистской идеологии.
Особенный интерес для нас представляет идеологическая особенность советской системы, демонстрирующая мощное притяжение самобытно-русских условий в процессе образования советских мировоззренческих клише.
Как известно, Ленин и его сподвижники были воинствующими космополитами-интернационалистами. В борьбе против исторической России они опирались на традиции крайнего западничества и самой радикальной государственной европеизации. Считая Россию «феодально-отсталой», недостаточно подготовленной к социализму страной, Ленин на первых порах советской власти призывал «не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить... перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства». Под «русским варварством» он понимал отнюдь не суеверия, политическую незрелость или неграмотность населения, а, как это совершенно ясно следует из всего смысла цитированной статьи «О продовольственном налоге», наличие пресловутой «мелкобуржуазной стихии», или, говоря человеческим языком, русского крестьянства. Объявляя его главным врагом социалистического строительства, вождь большевиков указывал, что в борьбе против крестьянской страны крайне полезно учиться европейскому государственному капитализму даже у немецкого империализма.
Но когда все институты и уклады традиционной России были основательно разрушены и наступило время строить из ее обломков новую социалистическую державу, возникла потребность в сравнительно почвенной, консервативной и стабилизирующей общество идеологической линии. После безусловной победы советов над внутренним «классовым врагом», образ врага, крайне необходимый тоталитарному государству в целях идеологического сплочения общества, преимущественно переместился за пределы СССР, сфокусировавшись на западной цивилизации, как воплощенном зле империалистического капитализма. Первоначальная марксистско-ленинская доктрина«мировой революции» была оттеснена на второй и даже третий план, а на первый план советской идеологии выдвинулась сталинская концепция построения социализма в одной стране. В конечном счете, если для мятежной республики Ленина было важно ее первородство с Революцией, то в сталинской Державе упор был сделан на Ее революционное Первородство. Столь плавное идеологическое переакцентирование оказывалось достаточным для приспособления крайне «левой» по природе доктрины к обслуживанию как консервативных внутренних потребностей стабилизировавшегося режима, так и довольно традиционных для России внешнеполитических интересов. На этом пути открывались новые возможности ее глобального влияния. Из служанки международной революции Россия превращалась в новый, суверенный политический центр, агентами которого оказывались чуть ли не все мировые «левые» силы.
Разгром интернационал-социалистической оппозиции, высылка Троцкого и устранение большей части «ленинской гвардии» органами сталинского НКВД расчищали путь для формирования неоконсервативной, неопатриотической, неодержавной идеологии. И, создавая оную, советская партийно-государственная мысль не могла сделать ничего иного, кроме воспроизведения в присущем ей миросозерцательном контексте ряда принципов славянофильского почвенничества. Их духовно-смысловая трансформация выразилась в решительном отрицании советским официальным мировоззрением культурно-исторической специфики России относительно стран Западной Европы и в провозглашении не органически-национальной своеобразности, но социал-революционной уникальности советского строя. Строя, который якобы всецело создан сознательной и планомерной деятельностью партии, в виде исторически беспримерной социальной модели, должной неизбежно воцариться во всемирных масштабах.
Впрочем, при всей духовной различности истинно консервативных социальных воззрений славянофильства и неосамобытнических установок советской идеологии первые и вторые формально совпадали в следующих конкретных установках: Единство власти и народа («народ и партия едины!»); не правовое, но нравственное взаимоотношение общественности и власти («руководящая роль КПСС – важнейшая нравственная норма социализма»); преобладание коллективных интересов над личными, единомыслие и единогласие («идейно-политическое единство») общества; отсутствие в нем классовой конфликтности («догмат» о «неантагонистических противоречиях» социализма), как признак коренного превосходства отечественного социального строя над западной общественностью; отрицательное отношение к капитализму и западной цивилизации в целом.
Если выявить основополагающий ценностный комплекс советского общественно-культурного типа, то не трудно увидеть, что почти все составляющие этого комплекса конституированы в смысловых линиях, традиционных для русского культурного сознания. Только место Православия заняла коммунистическая вера в совершенный общественный строй; место почитания Русской земли – культ необъятной Страны Советов; великодержавная идея с принципом всеобщего государственного служения приобрели хоть и сугубо секулярный смысл, но вполне сохранили, если не упрочили, свой аксиологический статус, и лишь ценность национальной самобытности русского и других народов Российской империи была идеологически замещена новым «догматом» о социально-экономической уникальности сверхнационального советского общества.
Сравнительно с западными либеральными государствами в советском строе можно увидеть многие приметы консервативной, своего рода традиционалистской системы, отражающей русские ценностные приоритеты. К ним, прежде всего, нужно отнести авторитарность государственного режима; четкий моральный кодекс, вменяемый всем гражданам страны; приоритет не прав, а обязанностей личности перед обществом и государством; культивирование нетерпимого отношения к стяжательству, пропаганда идеи бескорыстного труда на благо народа; государственное поддержание семейных ценностей; запрет проституции, гомосексуализма, религиозных сект; культ классических культурных традиций при официальном неприятии авангардных направлений в культуре.
В силу указанных особенностей советской системы последняя, хотя зачастую и грубыми, бесчеловечными, упрощенными средствами, защищала суверенитет России, как великой цивилизации и самобытной державы. Способствуя экономическому, научному, военно-техническому ее усилению, коммунистический режим делал СССР достаточно самостоятельным центром мировой культурно-исторической жизни. Даже в чрезмерной закрытости страны и ожесточенной конфронтации с Западом, при всех отрицательных следствиях этой конфронтации, нельзя не заметить относительно позитивной стороны, так как это предохраняло народ от пагубного влияния западной массовой культуры, заставляло советских писателей, поэтов, композиторов, художников, кинематографистов творчески питаться из суверенных источников русского народного духа и вековых заветов традиционной Руси.
В свете наших национально-исторических прецедентов пореволюционная форма русской цивилизации может быть истолкована как искусственный возврат к принципам древне-московского тяглового строя, которые были воспроизведены вне духовно-смысловой преемственности к их традиционному, православному и земско-общественному содержанию. Стремясь оседлать дух современности, возглавить «прогресс человечества», технически модернизируя СССР под лозунгом «Вперед, к победе коммунизма!», советские вожди в общественно-культурном смысле возвращали страну далеко назад, к грубому социальному уравнению, к чрезмерной ограниченности личных свобод, к идеологической узости институтов и общественного сознания, даже к применению рабского труда заключенных на социалистических стройках. Имея в виду не отвечающие современности методы социально-экономического развития, можно достаточно точно назвать большевистский путь преобразований архаической модернизацией.
Тем не менее, ряд технико-экономических, геополитических, идеологических особенностей советского строя делали его отвечающим требованиям современности и параметрам русской ментальности, а также соответствующим самобытным условиями Евразии. По своему идеократическому, коллективистскому, великодержавному содержанию он оказался достаточно легитимен в контексте народной традиции и эффективен в отстаивании жизненных интересов отечественной цивилизации. Создание высокоразвитого научно-технического комплекса; победа во Второй мировой войне; построение социально ориентированной экономики, сведшей до минимума власть денег над личностью и обществом; культурная интеграция евразийского пространства в 22 млн. кв. км.; развитие мощной оборонной промышленности, давшей ядерное вооружение и надежно обеспечившей наш цивилизационный суверенитет, – крупнейшие исторические достижения русского народа и всех народов СССР.
По своему национально-историческому смыслу народные подвиги в советский период соразмерны подвигам борьбы с Великой степью во времена Киевской Руси, освобождению от татарского ига в московскую эпоху, преодолению смутного времени и освоению Сибири в XVII веке, победе над масонской империей Наполеона, созданию русской классической культуры в XIX столетии. При этом, как и всякое историческое свершение, достигнутое при советской власти было следствием своего рода святости, аскетизма, предельного самопожертвования миллионов отдельных личностей, положивших жизни свои на алтарь служения родине и народу.
Таким образом, крах Российской империи в 1917 году не только не явился крахом русской цивилизации, но, более того, в социально-экономическом плане он способствовал заострению ряда традиционных черт самобытности России и генерации достаточно современных форм воплощения ее исконной цивилизационной специфики.
Поэтому распад советской системы, хотя и способствовал развитию свободы мысли и русского культурного самосознания, вызвал один из самых глубоких кризисов в истории России. Природа этого кризиса определяется не политическим и экономическим упадком некогда великой державы, не ее территориальным сокращением и даже не самой по себе исторической дезориентацией народа и правящего класса, а долговременным подрывом традиционной идентичности России в качестве самобытной цивилизации.