Ю.Ю. Булычев

 

Гибрид русского радикализма (Культурно-исторические размышления)

 

1. Проблематика и понятия

 

Обсуждая тему радикализма в исторической жизни России, различные авторы, как правило, обращаются к опыту «левых» радикалов. Действительно, склонность к леворадикальным идеям и методам политической борьбы при слабости консервативного направления в русском общественном сознании – характерная черта нашего социально-исторического развития в XIX – XX столетиях. Исторические «достижения» русских «леваков» столь же бесспорны, как и неудачи им противостоящих отечественных консерваторов. На счету первых два цареубийства, три  революции (одна в 1905 и две в 1917), беспримерный по масштабу и жестокости террор против всех традиционных слоев российского общества, 70 лет идеологического господства в России.

В наши дни, когда процесс возрождения православной веры и национального чувства захватывает заметный слой русских людей, критика «левого» радикализма, за его антицерковность, космополитизм, нечувствительность к духовно-национальной самобытности, широко распространяется в патриотической публицистике. Зачастую нынешние «правые» возлагают на былых «левых» всю вину за революции, гибель Российской империи и нынешнее беспутство нашей государственной жизни.

Возникает ощущение упрощенного, идеологизированного подхода к теме российского социально-политического развития, напоминающего примитивизм достопамятного советского мышления. Если большевистские идеологи перекладывали вину за все издержки развития страны на монархию и Церковь, расценивая «освободительное движение» как безусловно положительную историческую силу, то современные «правые» склонны весьма положительно расценивать императорскую Россию, а в революционерах видеть только участников сатанинского заговора против Православия и самодержавия.

По мнению автора этой статьи, трудно понять действительную логику исторического развития России, если не понимать того прискорбного обстоятельства, что оппозиционный радикализм «снизу» во многом провоцировался  официальным преобразовательным радикализмом «сверху», идущим вразрез с традиционными воззрениями русского православного народа. Причем радикализм последнего толка зародился еще до формирования западнического комплекса российского правящего класса и ярко выразил себя в допетровской  Руси, в середине XVII века, скоропалительными церковными реформами патриарха Никона и царя Алексея Михайловича.

Таким образом, сравнительно частный вопрос о взаимосвязи в России верхушечного и низового радикализма перерастает в более  широкую проблему культурно-исторических корней русского радикального сознания – проблему, предполагающую анализ специфики русского менталитета, культурного кругозора российского правящего слоя и интеллигенции.

Перед тем, как приступить к осмыслению очерченной проблематики, необходимо определить ключевые понятия данной работы и, прежде всего, понятие радикализма. 

Оригинальный петербургский ученый А.И.Степанов, занимающийся структурной политологией, обращает внимание на то, что  всякое развитое политическое движение должно, так или иначе, интегрировать начала консерватизма, либерализма и радикализма, которые он назвал «тремя богатырями» политического сознания.

Действительно, если допустить, что Илья Муромец символизирует консервативную силу корней и традиций, Добрыня Никитич – способность радикально решать вопросы, а Алеша Попович – либеральную гибкость, то положительные аспекты всех названных идеологий должны включаться в зрелую политическую практику.

Однако, на мой взгляд, целесообразен несколько иной, менее формальный и мировоззренчески более принципиальный подход к соотношению основных политико-идеологических типов. Этот подход предполагает, что фундаментальное мировоззренческое различие, которое лежит  в основе жизненного многообразия политико-идеологических позиций, обусловлено отношением «консерватизм – либерализм».

Данная дихотомия имеет метаполитический, метафизический характер. Она вытекает из диаметрально различных  вероисповеданий. Консервативная позиция обусловлена верой в Божественный Абсолют, в сверхчеловеческие начала бытия и смысла, проникнута стремлением сохранять духовно-смысловую идентичность, преемственность, органичность развития данной цивилизации вопреки всеразрушающей стихии времени и человеческого произвола. Либеральная позиция обусловлена верой в человека, в разум и волю индивидуального человеческого существа и в его право руководствоваться только своими личными предпочтениями. Тяготея к скептицизму относительно всех религиозных и национальных традиций, к субъективизму в отношении ценностей и к рационализму в плане социальной практики, либерализм нацелен на постоянные изменения и преобразования общества в свете каких-либо условных, умышленных проектов. 

Что же касается радикализма, то в идейном смысле это не столько вполне самостоятельная третья позиция, сколько психологическая установка на решительную и бескомпромиссную борьбу. Сия героическая установка порождает определенные учения и практики, способные служить как консервативным целям решительной защиты традиционных устоев общества от посягательств «слева», так и предельно понятым либеральным целям освобождения общества от всех традиционных авторитетов.

Возвращаясь теперь к образу трех богатырей, проведем аналогию не между радикализмом и каким-либо персонажем эпической троицы, а уподобим радикализм мечу, которым вооружен каждый богатырь. То есть, акцентируем смысл названного типа политического сознания как метода прямолинейного, волевого, порой насильственно-революционного достижения определенных социальных целей.

Радикальные течения, питаясь энергиями человеческого темперамента и социальных конфликтов, возникают и развиваются в рамках различных политических идеологий. Разновидностей радикализма можно выявить  столько же, сколько существует типов политических движений (к примеру – радикал-консерватизм, радикал-либерализм, революционный социализм, радикальное народничество, радикал-национализм). Не забудем также и религиозно мотивированные радикальные организации, связанные с движениями конфессионального «фундаментализма».

Чтобы не потерять принципиальную мировоззренческую линию водораздела в многообразии форм радикального сознания, целесообразно различать два противоположных типа радикализма: «правый», крайними средствами защищающий религию народа и его священные предания в чрезвычайных условиях, и «левый», стремящийся разрушить данную религиозную, национально-государственную и национально-культурную традицию ради хорошо известных нам «прогрессивных» кумиров «свободы», «равенства», «братства», «современности», «модернизации», «прав человека», рожденных в сфере гуманистического свободомыслия и концептуально оформленных философией французского Просвещения.

В данной связи уместно культурологически уточнить политически весьма условные понятия «правого» и «левого». К сущности «правого» следует отнести консервативную апологетику религиозной традиции, национальной самобытности, исторической преемственности в развитии данного общества, стремление сохранять естественно возникшие формы государственности и социально-экономической жизни при неприятии насильственного воздействия на бытие нации.

К сущности «левого» относится антирелигиозность, вера в человеческий разум и его способность более или менее совершенно организовать общество, ценностный релятивизм, превознесение неких произвольно определяемых «общечеловеческих» соображений над принципами традиционности и национальной самобытности, тенденция к навязыванию обществу тех ценностей и форм жизни, которые самими «левыми» считаются  наиболее «прогрессивными» и «передовыми», будь то либеральная демократия или тоталитарный социализм.

Поскольку в каждом конкретном обществе складываются свои традиционные устои, постольку идеологические критерии консервативности («правизны») или прогрессивности («левизны») должны определяться не отвлеченно, но в конкретном культурно-историческом контексте.

К примеру, для западных стран, со свойственной им традицией классового государства, индивидуализма, частной собственности, «правая», консервативная позиция включает ряд либеральных ценностей и выражается в защите социального неравенства и права частной собственности как некоего высшего, священного института. «Левая» же, «прогрессивная» – постулирует  приоритет общественных интересов и общественной собственности, тяготея к государственному патернализму. Однако в России, в силу православно-соборной основы русской культуры и глубоких традиций социального государства, подлинный консерватизм изначально ориентировался на приоритет общественно-государственного начала в социально-экономической жизни страны.

Вследствие тесной связи с традиционалистским типом мировоззрения «правый» радикализм внутренне ограничен безусловными религиозными и этическими нормами. Он не может, не изменяя консервативной ориентации, быть столь же экстремален, в смысле применение силы и силового проведения своей программы, как «левый» радикализм ^[1]. Именно «левое» мировоззрение оказывается радикальным par excellence, поскольку ставит задачу коренной переделки органически выросшего общества и замены его искусственным образованием, созданным на основе определенной, зачастую утопической концепции.

Правда, следует заметить, что все без исключения политические идеологии – концептуальные построения, которые появляются вследствие утраты обществом изначального, органически-традиционного религиозного и национально-ментального единства. В частности, политический консерватизм возникает как реакция на разлагающее воздействие рационалистического просвещения и субъективизм индивидуального творчества. Поэтому всякое консервативное мировоззрение отстоит далеко от органического мировосприятия, от наивно-вероисповедного типа сознания и с необходимостью содержит в себе критические, интеллектуализированные элементы, необходимые для компенсации ослабевающей органичности традиционного общества.

Любой развитый консерватизм по своему мировоззренческому содержанию приобретает смысл просвещенного традиционализма, предполагающего творческое переосмысление исторического наследия, интеграцию органических и критических начал социально-культурной жизни. Полемизируя с прогрессистскими учениями, консервативная идеология волей-неволей учится у них современности, динамичности, порой радикальности в постановке и решении социальных проблем. Крайне упрощенно было бы подходить к консервативному направлению общественного сознания как к фактору застоя и реакции, препятствующему общественным изменениям, свободам и правам личности.

Конечно, косная охранительность, нечувствительность к современности, неумение ее осваивать, оседлывая «духов времени» – ахиллесова пята консервативного сознания. Однако эти его издержки говорят не столько о каких-то фатальных недостатках самого консервативного мировоззрения, сколько о человеческих несовершенствах его отдельных представителей.

В своем существе различие между консерватизмом и либерализмом определяется не столько отношением вообще к обновлению, правам и свободам, сколько к проблеме объективных ценностей, к смыслу обновления, к содержанию и направленности человеческой свободы. Мыслящий консерватор может иметь в составе своих воззрений некоторый радикальный и даже либеральный компонент. Но консервативное миросозерцание будет качественно отличаться от миросозерцания либерала, тем более, «левого» радикала безусловной верностью объективным ценностям традиции, твердым сознанием их сверхличного характера, стремлением к самоограничению индивидуума и защите культурной преемственности народа.

Либерализм же отрицает понятие объективных ценностей традиции. Он выдвигает на первый план идею безусловных прав личности и приоритет индивидуальной свободы над интересами нации, общества, государства. Тем самым, культивируя дух произвола, он способствует развитию «левого» радикализма, который, наряду с отрицанием традиционных начал веры и отечества, отрицает ценность прав и свобод человека, а потому доходит до крайних форм идеологического принуждения и политического насилия ^[2].

С другой стороны, неизбежное исчерпание энергий «левого» радикализма (который в силу своего противостояния органике социальной жизни нуждается в больших идеологических и психических ресурсах, требует внутренней напряженности и самоотдачи от человека, а потому не может претендовать на исторически долгосрочное идейное господство) обусловливает весьма естественное сползание общества на позиции либерального мировосприятия. Для перехода же социума, ментально истощенного леворадикальным режимом, к консервативному мировоззрению требуется время, чтобы возродить историческую память, накопить должный ресурс традиционализма и осуществить своего рода радикальный переворот в ценностных устоях общественного сознания.

Завершая первую часть этой статьи, подчеркну, что, на мой взгляд, основная мировоззренческая борьба в культурной и общественно-политической жизни России с XIX века по сию пору шла и идет между почвенно-консервативным мировоззрением и либерально-западническим прогрессизмом, которые обладают глубоким духовным различием. Ибо либерализм пронизан духом гуманистического превознесения эмпирической личности, постулируя высшую ценность ее прав и свобод независимо ни от каких иных ценностей ^[3]. Консерватизм, напротив, руководствуется принципом служения сверхличному, безусловно ценному, идеей защиты объективной истины от произвола частных мнений и самодовлеющей свободы.

Радикальный же тип сознания и практики в нашей истории зачастую оказывается довольно парадоксальным явлением – гибридом, возникшим в результате «скрещивания» влияний прогрессистского исповедания с влияниями традиционалистской ментальности вне ценностной сферы русского консервативного мировоззрения.