Вопрос № 7. Министерство народного просвещения при с. С. Уварове. Университетский вопрос во второй четверти 19 века

С воцарением Николая I Уваров вошел в состав созданного в 1826 Комитета устройства учебных заведений во главе с министром на­родного просвещения.

Осмысление александровской эпохи = замысел широкомасштабного исследования о России, впоследствии до конца не осуществленного + выступление против возобновления либеральных тенденций начала минувшего царствования. От Николая Павло­вича Уваров получил разрешение через начальника III Отделения собственной императорской канцелярии графа А.Х. Бенкендорфа сообщать императору в письменном виде свои мысли и наблюде­ния о положении дел в стране. Новый император, называя себя в первые годы по вступлении на престол «простым бригадным генералом», которого царствовать не учили, любил работать с министрами, тщатель­но собирал мнения известных деятелей минувшего царствования, слушал их суждения, сопоставляя с ними собственный опыт «Будем надеяться, – писал Уваров Бенкендорфу, – что высокая мудрость Монарха просвещенного, справедливого и патриотично­го облегчит его стране путь развития в форме, наиболее соответс­твующей ее природе. Будем надеяться, что люди, призванные ему помочь, поймут, наконец, положение Государства, которое своей политической формой, своей организацией, своим положением оп­ровергает все теории, и для которого неприменимо почти ничего из того, что делается или задумывается в Европе».

Одну из своих за­писок – «О крепостном праве в России» – прежде, чем отправить императору, Уваров по собс­твенной инициативе прочитал председателю Комитета 6 декабря графу В. П. Кочубею. На отмену крепостного права, полагал Уваров, нельзя смотреть как на обычную административную меру. Внезапное упразднение укоренившегося института = непредвиденные процессы = обыкновенно завершаются всеобщим потрясением: «Хорошо, если бы на этом быстром спуске удалось бы избежать самого большого из бедствий, которое угрожает человечеству, бедствия, ставшего обычным в наши дни – революции... Было бы жалким ослепле­нием обещать, что этот элемент остановится голосом, который ему скажет: «Дальше ты не пойдешь». Уничтожение крепостной зависимости необходимо постепенно подготовить распростране­нием просвещения, развитием «цивилизации», под влиянием ко­торой помещики увидят «моральную невозможность продолжать отношения, которые противоречат их чувствам», а их крепостные достигнут состояния, когда свобода станет для них «естественной необходимостью».

Назначению Уварова главой ведомства народного просвещения предшествовал вопрос императора, сделанный че­рез начальника III Отделения графа А.Х. Бенкендорфа: желает ли Уваров принять министерство? На вопрос Уварова: «Не слишком ли поздно?» император ответил: «Я убедился, что вы – единственное возможное орудие, которому я могу доверить эту попытку, и которая будет последней... Это воп­рос совести, – добавил он, – посоветуйтесь со своею и рассчиты­вайте на меня». Через два-три месяца Уваров был назначен това­рищем министра князя К.А. Ливена, по отставке последнего стал управляющим министерством, в 1834 г. был утвержден официаль­но министром народного просвещения.

Пессимизм, выказанный наедине с императором, не был наигранным: «Мы, то есть люди девятнадцатого века, в затруднительном положении: мы живем среди бурь и волнений политических. Народы изменяют свой быт, обновляют­ся, волнуются, идут вперед. Никто здесь не может предписывать своих законов. Но Россия еще юна, девственна и не должна вку­сить, по крайней мере теперь еще, сих кровавых тревог. Надобно продлить ее юность и тем временем воспитать ее. Вот моя поли­тическая система... Если мне удастся отодвинуть Россию на пять­десят лет от того, что готовят ей теории, то я исполню мой долг и умру спокойно».

Лозунг министерской деятельности Уварова = «Православие, Самодержавие, На­родность» = перифразированный старинный военный девиз «За Веру, Царя и Отечество!». Смысл формулы = в двух докладах императору Николаю I – отчете о ревизии Московского учебного округа 1832 г. и докладе в качестве управляющего Ми­нистерством народного просвещения от 19 ноября 1833 г., а впос­ледствии повторил в юбилейном отчете «Десятилетие Министерс­тва народного просвещения. 1833-1843»:

– несмотря на сильное увлечение русских образованных слоев ев­ропейскими идеями, разрушающими традиционные общества, еще сохраняется возможность удержать Россию от губительного скольжения по наклонной общественных катастроф и кровавых междуусобиц, благодаря некоторым спасительным началам, иско­ни ей присущим: «Успеем ли мы включить их в систему общего образования, которая соединяла бы выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и надеждами будущего? Как учредить у нас народное воспитание, соответствующее на­шему порядку вещей и не чуждое Европейского духа? По какому правилу следует действовать и в отношении к Европейскому про­свещению, к Европейским идеям, без коих мы не можем уже обой­тись, но которые без искусного обуздания грозят нам неминуемой гибелью?».

– православная вера – для России первое и основное. С ее ослаблением творческие силы народа обречены на угасание: «Без любви к Вере предков, народы, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру, то же самое, что лишить их крови и вырвать сердце. – Это было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении».

– Самодержавие является оптималь­ной формой нашего государственного бытия, «представляет главное условие политического существования России… Русский ко­лосс упирается на самодержавии, как на краеугольном камне; рука, прикоснувшаяся к подножию потрясает весь состав Государствен­ный. Эту истину чувствуют неисчислимое большинство между Рус­скими; они чувствуют оную в полной мере, хотя поставлены между собой на разных степенях и различествуют в просвещении и в об­разе мыслей, и в отношениях к Правительству. Эта истина должна присутствовать и развиваться в народном воспитании».

– Понятие «народность» осталось достаточно неопределенным = «все затруднение заключается в соглашении древних и новых понятий... Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид свой по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Безумно было бы противиться сему периодическому ходу вещей...». С другой стороны, нелепо, забыв самих себя, бросаться в погоню за «мечта­тельными призраками», фетишами иноземной культуры, «сле­дуя коим, нетрудно... наконец утратить все остатки Народности не достигнувши мнимой цели Европейского образования».

В Уварове, как в государственном деятеле, воля и характер сочетались с устой­чивым пессимизмом: «Дано ли нам посреди бури, волнующей Европу, посреди быстрого падения всех опор Гражданского общества, посреди печальных явлений окружающих нас со всех сторон укрепить слабыми руками любезное Отечество на верном якоре, на твердых основаниях спасительного начала? – Разум, испуганный при виде обломков прошедшего, падающих вок­руг нас, и не прозревая будущего сквозь мрачную завесу событий невольно предается унынию и колеблется в своих заключениях». В черновом наброске на французском язы­ке доклада 19 ноября, он вместо «Православие» написал «Народная вера».

Ко времени назначения Уварова на пост министра народно­го просвещения министерство существовало уже треть века, в представлениях правительства о роли и значении деятельности этого ведомства для государства сложились определенные тради­ции:

– Возведя в ранг особой отрасли государственного управления и реорганизуя систему образования народного (в целом предназначенного для постепенного просвещения всего народа), правительство стремилось казенными учебными заведениями вытеснить частные.

– правительство добивалось привлечения в государственные учебные заведения дворянского сословия. Однако образованность в России не была обязательным атрибутом благородства. Предпоч­тение отдавалось опыту, приобретаемому продолжительной госу­дарственной службой, и сопрягавшемуся с ним кругу специаль­ных знаний и навыков. Тяга дворянства к получению образования оказывалась недостаточна. Поэтому правительство согла­шалось допускать в гимназии и университеты представителей не только высшего, но и других сословий, за исключением крепост­ных.

– В рескрипте императора министру А. С. Шишкову в 1827: «...Необходимо, чтобы повсюду предметы учения и самые способы преподавания были по возможности со­ображаемы с будущим вероятным предназначением обучающих­ся, чтобы каждый... не быв ниже своего состояния, также не стремился чрез меру возвыситься над тем, в коем, по обыкно­венному течению дел, ему суждено оставаться» = в учебные заведения от гимназии и выше разрешалось прини­мать представителей только «свободных состояний». Крепостные, в том числе дворовые, могли быть допущены лишь в приходские и уездные училища, как казенные, так и соответствующей ступени частные.

– власть стремилась за счет при­тока образованных людей радикально обновить чиновничество, поднять качество государственной службы, общую культуру адми­нистрации: невыполнимость правил 1803 г. (разрешавших за­нимать штатную должность в государственных учреждениях толь­ко лицам с дипломами) и указа 1809 г. (об обязательных экзаменах для претендующих на чины 8 и 5-го класса) = путь предоставления отдельных привилегий в чинопроизводстве выпускникам различных казенных учебных заведений = в 1834 г. утверждена система деления всего чиновничества на разряды по скорости производства: сроки выслуги ставились в прямую зависимость от уровня образования.

Сохраняя стремление дать «перевес отечественному воспита­нию над иноземным», Уваров старался снизить значение частных училищ:

– в 1833 г. было принято постановление «О мерах против умножения пансионов и частных учебных заведе­ний» = открытие новых таких пансионов в Петербурге и в Москве приостанавливалось, в других городах дозволялось в виде исклю­чения и только с разрешения министра. Содержателем и препода­вателем частных заведений отныне мог быть только русский под­данный.

– в 1834 г. введено положение о взымании штрафов с преподавателей, не имевших специально оформлен­ного разрешения от училищных начальств.

– в 1835 г. для наблю­дения за частными училищами была создана особая инспекция.

– созданные в 1826 пансионы для детей дворян и чиновников при гимназиях не нашли авторитета у высшего сословия. В 1832 г. Уваров ходатайствовал перед императором о создании особых бла­городных пансионов как сословных средних учебных заведений, которые бы полностью содержались на средства самого дворянс­тва. В том же году открылось 6 таких пансионов. В 1835 было 25 благородных пансионов, в 1838 – 36, в 1842 г. их насчитывалось уже 42. С конца 40-х гг. дворянское рвение к учреждению пансионов ослабло: с 1849-го по 1863 г. откры­лось всего 4 новых. «...Помещение в гимназию... – вспоми­нал Головачев, – было тогда исключением, и дворяне избегали его как заведения куда допускались дети всех сословий, следовательно как общества неприличного будто бы для молодых дворян. Это са­мое смешение сословий заставляло их неблагоприятно смотреть и на университет; военная служба путем юнкерства считалась для дворянина более нормальною карьерой чем гимназии или универ­ситеты; уважались только заведения исключительно основанные для благородных детей». Среди гимназистов дети дворян и чиновников абсолютно преобладали: в 1833 г. их чис­ленность составляла 78,9 % от общего числа учащихся, в 1843 – 78,7 %.

Влияние польского вопроса на политику Министерства народного просвещения.

– Н. М. Карамзин императору в 1811: «Пусть иноземцы осуждают раздел Польши: мы взяли свое». «Полонофильство» Алек­сандра I = православный народ Правобережной Украины и Белоруссии, имевший позади более чем двухсотлетнюю историю борьбы за Православие, перед продолжавшимся нажимом польского католического духовенства и полонизаторскими устремлениями местных секуляризованных деятелей просвещения остался без поддержки госуда­ря и правительства империи, в которой Православная церковь офи­циально имела статус господствующей.

– организованный А. Чарторыйским Виленский учебный округ = звено в цепи планов по реставрации Речи Посполитой. Ф. А. Петров: «главное учебное заведе­ние округа – Виленский университет – оставался – еще в большей степени, чем Дерптский – неинтегрированным в общероссийский образовательный процесс вплоть до своего закрытия в 1832. Да­рование широкой университетской автономии на территории, ме­нее, чем десять лет назад присоединенной к Российской империи, было смелым шагом, если учесть сколь сильным было здесь ка­толическое влияние и антирусские настроения польской шляхты».

– сменивший в 1824 Чарторыйского на посту попечителя округа Н. Н. Новосильцев при первой ревизии университета пришел к выводу: вся система образования в нем имеет целью внушить юношеству «надежду на восстановление прежней Польши». В официальных документах Виленского учебного округа родным языком всего населения Литвы, Белоруссии, Правобережной Укра­ины, среди которого поляки составляли абсолютное меньшинство, именовался польский. Исключительно на нем велось все преподавание в университете, уездных училищах – везде, кроме учебных заведений Киева. Мысль преподавать в Виленском университете российскую историю Чарторыйский отверг с самого начала. Русский язык везде был отнесен к второстепен­ным предметам, преподавался как иностранный. Учащиеся православного вероиспо­ведания принуждались начальством к участию в католических бо­гослужениях. В 1812 г. Виленский университет приветствовал вошед­шие в город наполеоновские войска. Французская оккупационная администрация находила себе помощников среди про­фессоров и преподавателей, среди студентов – добровольцев для вспомогательных вооруженных формирований. После изгнания Наполеона и амнистии, дарованной Александром I, политическое брожение среди учащих и учащихся продолжалось.

– повальное участие польской учащейся молодежи в мятеже 1830-1831 гг. = после разгрома восстания вся система образования царства Польского перестала существовать; преподавание в Виленском учебном округе прекратилось; правительственные указы о закрытии Варшавского университета, Виленского университета и всего округа с другими учебными заведениями следовали за свершившимися фактами.

– Русской администрации пришлось все организовывать заново:

а) Важнейший шаг, направленный к обеспечению развития в Западном крае русской образовательной традиции = учреждение в 1834 в Киеве Университета Св. Владимира. Уваров: «Новый университет... –должен был по возмож­ности сглаживать те особенные характеристические черты, кото­рыми польское юношество отличается от русского, и в особеннос­ти подавлять в нем мысль о частной народности... сближать его с русскими нравами... передавать ему общий дух русского народа и поселять в нем чувство признательности к Государю... Соединение польского юношества с русским в Киеве, в этом некогда первопре­стольном граде России, основательное изучение русского языка и словесности, знакомство с учреждениями и установлениями рус­скими: вот главные средства, которые были в виду для достижения этой цели... Слияние политическое не может иметь другого начала кроме слияния морального и умственного».

Б) не оттолкнуть местное дворянство от созданного университета = введены профессора из упраздненного Волынского лицея: Императорский указ Сенату 8 ноября 1833 объявлял, что Волынский лицей переводится в Киев и пе­реименовывается в университет. Первоначально преподавание поль­ского языка было сохранено для желающих. До того, как при университете был устроен православный храм, министр по пред­ставлению попечителя округа разрешил католические богослужения. Затем, в течение ближайших двух лет, Уваров удалил из Киевского университета прежних профессоров (выслуживших положенный срок уволил с надлежащим пенсионом, остальных пе­ревел на другие должности по ведомству народного просвещения). Император сохранил Университет Св. Владимира и после того, как в 1839 было обнаружено участие 35 студентов в польском политическом заговоре. Университет был закрыт лишь временно, сроком на год, с сохранением жалования профессорам и права за студентами быть принятыми в любой российский университет с зачетом времени обучения в Киеве. Преподавание польского язы­ка по возобновлении обучения было прекращено.

Вывод = в отличие от Александра, Николай рассматривал Западный край не как ареал доминирования польской культуры, но как исторические русские земли – древнее наследие Киевской Руси.

В) в 1830-е гг. император обращал внимание министра на не­обходимость «усилить способы русского женского воспитания, без которого другое по духу края не будет достаточно» = в начале 1840-х в Западном крае были закрыты все учебные заведения при женских католических монастырях, но содержательницами частных пансионов оставались сплошь представительницы местного польского дво­рянства. Такую ситуацию при условии надзора учебной админист­рации Уваров предпочитал домашнему образованию; возможность вытеснения польских содержательниц русскими исключена из-за отсутствия кадров.

Г) Министерство разработало устав для гимназий и училищ низших ступеней на основе общероссийского устава 1828. Учебные пла­ны были приведены в соответствие с общеимперской программой обучения, в числе общеобязательных предметов были польский язык и словесность. В 1841 Министерство завершило работу по пересмотру и изданию всей необходимой учебной лите­ратуры. Гимназии царства Польского ориентировались теперь на подготовку к поступлению в русские университеты и другие учеб­ные заведения. В Московском и Петербургском университетах в 1840 было учреждено по две кафедры польского частного права. Открытые тогда же при варшавской гимназии юридические курсы просуществовали до 1846: воспитанники оказались замешаны в антирусских политических заговорах. «...Вместо притеснительно­го, безусловного повеления о введении русского языка, я старался, удовлетворяя справедливым требованиям местности, поселить в умах уважение к русскому образованию, доверие к видам правительства и точное, хотя и не яв­ное, сознание добрых намерений Министерства».

Д) начальное образование, а также практически все женское, ос­тавалось вне унификаторских усилий правительс­тва = в руках римско-католического духовенства и частных лиц на­ходилось свыше тысячи школ и пансионов, в которых в 1840-х воспитывалось без учета женщин примерно 56 тысяч человек. В казенных же училищах тогда насчитывалось только 8 тысяч уча­щихся.

«Правильный путь, – уточнял ми­нистр, – лежит между двумя крайностями: между ультрарусским, понятным, но бесплодным и бесполезным, чувством явного пре­зрения к народу, имевшему доселе мало прав на наше сочувствие, и между ультра-европейскою наклонностью сделаться в глазах это­го народа предметом слепого энтузиазма. Тут, как и во всех почти действиях государственных средняя стезя являла твердость и обес­печивала успех». За организацию Варшавского учебного округа Уваров был награжден орденом Св. Владимира 1-й степени.

За шестнадцать лет своей министерской де­ятельности Уваров:

– завершил формирование учебных программ на основе классического образования.

Университетский устав 1835 г. создавал универси­тет, соответствующий модели Гумбольдта.

Новый устав устранил черты, не соответствующие функциям «клас­сического университета»:

– от него было отделено управление учебным округом, теперь окончательно перешедшее к попечителю;

– исчез университетский суд как пережиток корпоративного строя (с правом студенческой независимости от городских властей было покончено раньше, указом от 1 сентября 1827, подчинившим сво­екоштных студентов надзору городской полиции и сопровождавшимся резолюцией Николая I, что «сему иначе и быть не может»);

– не оправдавшей себя была сочтена прежняя структура факультетов. Устав 1835 возвращался к традиционной структуре из юридического, медицинского и философского факультетов. При этом новый юридический фа­культет был специально приспособлен к нуждам российского правоведения, а философский получал иной смысл = в нем сосредотачивалось преподавание всего круга «чистых наук», разделенных на два отделения (на одном были сосредоточены гуманитар­ные, а на другом – естественные предметы). Именно такое видение философского фа­культета, представлявшего науку в целом, было свойственно гумбольдтовской модели и реализовано в Берлинском университете.

– Устав 1835 повышал научные требования к занятию кафедр, предписывая про­фессорам обязательно иметь степень доктора, а адъюнктам – магистра (§ 76).

– внимание к самому процессу защиты диссертации: министр требовал заблаговременной публикации и рассылки текстов, чтения перед защитой поступивших отзывов.

– принцип регулярной ротации преподавательских кадров = избежать «старения» университета. Еще ле­том 1833 им было разработано и утверждено вошедшее затем в § 83 устава положе­ние о статусе «заслуженного профессора» (после 25 лет пребывания в должности), ко­торый увольнялся на пенсию с возможностью продолжать преподавание только в случае отсутствия подходящей замены.

– одновременно были значительно увеличены оклады профессоров.

– повышены были требования к желающим поступить в университет. Уваров предлагал допускать сюда студентов, полностью готовых для восприятия высших наук, для чего были проведены реформы гимназий и ужесточение требований к их аттестату.

– § 80 устава допускал не только выборы профессора или адъюнкта на вакантное место, но и прямое назначение туда министром «людей, отличных ученостью и даром преподавания, с требуемыми для сих знаний учеными степенями». Но именно прямое назначе­ние профессоров правительством практиковалось в немецких университетах XIX в. и приносило превосходные результаты.

– Эффективность этой меры в России сам Уваров доказал, занимаясь распределением на университетские кафедры молодых ученых, прошедших заграничные стажировки, придав новый им­пульс развитию всех российских университетов. Из 120 человек, отправленных в 1830-1840-е гг. за границу по ведомству народного просвещения, около 90 будущих отечественных профессоров учились или проходили стажировку в Берлинском университете; кроме того, они посещали все крупные не­мецкие университеты. Можно сказать, что русские ученые сами отчасти участ­вовали в становлении «немецкого классического университета». Химик Н. Э. Лясковский изучал свойства белков и протеинов в Гиссенском университете в знаменитой лаборатории Ю. Либиха – первой университетской научной лаборатории в Германии – и даже получал от Либиха настоятельные просьбы остаться там для продолжения на­учной работы. Командировки проводились как за счет Министерства народного про­свещения, так и отдельных российских университетов, но в обоих случаях инициатором командировок часто выступал сам Уваров. Характерен его циркуляр от 18 декабря 1842, в котором министр указывает на значительное количество еще ос­тающихся праздными кафедр в отечественных университетах. Предписывает «избрать же­лающих из окончивших с отличными успехами университетский курс» для отправле­ния «в чужие края для усовершенствования по разным частям университетского пре­подавания» за счет экономических сумм университетов. Попечители откликнулись на это предложение, в результате чего в немецкие университеты была отправлена группа из 11 молодых ученых – самая многочисленная в 1840-е гг. «Молодая наука», представителями которой были Грановский, Кавелин, Куторга, Рулье, Зинин и многие другие, определила облик рос­сийских университетов 1840-х гг., приве­ла к рождению первых отечественных научных школ.

– Пропагандистом новых представлений об университетском образовании в эпоху Уварова явился основанный им в 1834 «Журнал Министерства народного просвеще­ния».

– создал централизованную сис­тему управления учебными округами с ограниченной университетской автономией, ввел обязательные заграничные стажировки за казенный счет для выпускников, предназначенных к преподава­нию в высших учебных заведениях. Профессорские кафедры заня­ло общим числом 113 молодых ученых, прошедших зарубежную стажировку.

– после принятия университетского устава 1835 г. в два с половиной раза выросло жалование профессорско-преподава­тельскому составу. При этом количество профессоров в универси­тетах увеличилось, в среднем, на треть. До уровня окладов уни­верситетских профессоров, в среднем, возросло жалование членов Академии наук.

– русским профессорам и преподавателям не дано было права заниматься дисциплинарными и финансовыми вопро­сами своих университетов, но они могли строить свою профессио­нальную деятельность и готовить собственные научные кадры для России, ориентируясь на самый высокий европейский академичес­кий стандарт.

Росту уровня преподавания в высших учебных заве­дениях способствовала деятельность Академии наук. В.И. Вернадский: «Только с назначением президентом Сергея Семеновича Уварова Академия наук окончательно вошла в рамки государственных учреждений России и получила в них то высокое положение «первенствующего ученого сословия», которое являлось для нее идеалом и необходи­мостью… Счастливым случаем было в истории Академии, что Уваров... неизменно оставался в ней до нового царствования – до эпохи Великих реформ... Состояния, в котором он нашел Академию в 1818 и в каком она была в 1849 были несравнимы, и в этом огромном росте Академии роль Уварова была первостепенной. Отнюдь не преувеличением и не искаже­нием истины в официальных юбилейных речах и некрологах были те указания, какие делались в заседаниях Академии наук в 1843, в 25-летие его президентства, и в 1855 в поминание его после смерти. Президентство Уварова действительно составило эпоху в истории Академии».

А) Одно из достижений – осуществле­ние масштабной исследовательской программы в области русской истории и языкознания = со време­ни образования Отделения русского языка и словесности русский язык впервые вошел в употребление в качестве официального в заседаниях Общего соб­рания Академии наук, в I и III Отделениях еще продолжал господс­твовать французский язык. Во второй четверти XIX в. усилиями Академии наук наряду с научны­ми журналами, сборниками на иностранных языках появляются аналогичные периодические издания на русском языке. Отделение русского языка и словесности появилось в составе Академии наук в 1841 в результате включения в нее по распоряжению императора Российской Академии после смерти ее президента А.С. Шишкова. По инициативе Уварова в состав II Отделения вошли прославлен­ные поэты – И. А. Крылов, В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, видные историки и филологи – М. П. Погодин, П. М. Строев, И. И. Срезневский, православные иерархи – величи­ны в области словесности церковной – митрополит Филарет (Дроз­дов), епископ Иннокентий (Борисов). Членами-корреспондентами Отделения стали известные лингвисты В. И. Даль, П. Шафарик.

Б) Академия наук, как и университеты, сохраняла право самостоятельной цензуры своих изданий и право бесцензурного по­лучения изданий зарубежных. Уваров поддерживал развитие в России научного славяноведения. Поводом для трений с ведомством иностранных дел служили его обращения к русским дипломатическим миссиям за содействием посылаемым за грани­цу русским ученым-славистам. Духовные, культурные, научные связи России с зарубежными славянами Уваров брал под защиту, подчеркивая их глубокие ис­торические корни: «...Славянский вопрос имеет две стороны: одна – вздор­ная, опасная, полуреволюционная, другая – упорядоченная, мир­ная, инстинктивная и, поэтому, нерушимая. Использование этого важного различия было уже и будет в тех предметах, которые не­посредственно меня касаются: у нас есть кафедры славянских язы­ков во всех наших университетах; наша молодежь с жаром преда­ется соответствующим исследованиям, не только университетская молодежь, но и множество писателей, представители духовенства этими исследованиями занимаются. Мы посылаем за границу, в частности, в страны, населенные славянскими народами, молодых людей, обязанных готовить себя к преподаванию славянских наре­чий, столь важных для нас. Мы публикуем большие сборники по ис­тории и древностям, исследования о происхождении славян, с дру­гой стороны – молитвенники, требники, священные сосуды идут за границу, снабжая обедневшие церкви наших единоверцев; все это движение – коренное, связанное с нашими традициями, которое объемлет все предметы нашего почитания и нашей любви. Надо ли ему мешать, прерывая его то в одной форме, то в другой из-за того, что оно возбуждает недоверие за рубежом? Надо ли мало по­малу парализовывать, если не запрещать, эти вековые отношения из-за того, что тому или иному иностранному кабинету понравит­ся искать под оболочкой исторического и религиозного братства братство политическое?» Впоследствии темой своей магистерской диссертации Сергей Семенович избрал происхож­дение болгар. Свое имя он писал на церковнославянский лад «Сергий».

Вместе с тем Уваров склонен был ограничивать свободу на­учного изучения остроактуальных исторических тем. В 1842 Н.И. Костомаров подготовил к защите и, как тогда требовали правила, опубликовал магистерскую диссертацию «О причинах и ха­рактере унии в Западной России». С соискателем пожелал позна­комиться епископ Харьковский Иннокентий (Борисов). Ряд суж­дений диссертанта показался иерарху недостаточно взвешенным или неверным. По рассказу Костомарова, Преосвященный указал ему место, «где о споре Константинопольского патриарха с папою было сказано, что властолюбие иерархов посеяло вражду и раз­двоение в миролюбивой Церкви Христовой». Вызвало возражение утверждение историка о «безнравственности духовенства в Запад­ной Руси перед унией, о тяжелых поборах, которые брал с русских Константинопольский патриарх» и заключение о том, что «уния принесла отрицательную пользу Православию». Произошел на­учный спор. Диссертация могла дать материал для антиправославной полемики, ведшейся на Западе. «Иннокентий, увидевши меня потом в церкви, – вспоминал Костомаров, – при­гласил к себе и начал толковать снова, советуя мне после защиты диссертации ехать в Петербург и посвятить свои труды на более дельную и ученую разработку вопроса об унии». Епископ пред­ложил руководству учебного округа отложить защиту для предва­рительного оповещения министра. Уваров же поручил экспертный разбор диссертации Н. Г. Устрялову. Отзыв уважаемого Уваровым эксперта был категоричен и резко отрицателен. Доверившись заключению, министр распорядился отменить защиту, уничтожить весь тираж диссертации, а Костомарову предложить выбрать дру­гую тему для работы. Новую диссертацию историк успешно за­щитил в 1844.

Задача Министерства – создать возможность притока на государственную службу кадров с наилучшей общей подготовкой, «возвысить университетское учение до рациональной формы», «поставить его на степень, доступную лишь труду долговременно­му и постоянному», «воздвигнуть благоразумную преграду преждевременному вступлению в службу молодежи еще незрелой».

Суть проблемы = величи­на и характер устанавливаемых законом преимуществ по служ­бе для лиц с образованием:

деление чиновников на разряды по уровню образования, введенное в 1834

+ в 1837 был издан указ, обязывающий дворян и тех, кто по образованию имел право на классный чин, в начале карьеры про­служить три года «в местах губернских или им равных в столицах или вне оных»

+ в числе исключений были лица, имевшие право на 8 и 9 класс. Это могли быть выпускники с отличием Царско­сельского лицея, Училища правоведения, магистры и доктора наук.

+ в 1846 был учрежден из всех товарищей министров Коми­тет по пересмотру Устава о службе гражданской. Конечной целью император поставил ему «уничтожение гражданских чинов». Уваров отреагировал на это запиской 7 ноября 1848 г. «О системе чинов в России»: последняя если и устарела по форме, то по своему главному принципу не является анах­ронизмом; в руках правительства система чинов есть исключительное по своему значению средство воспи­тания в народе духа служения государству, ее уничтожение неми­нуемо повлечет моральную деградацию чиновничества, снижение дееспособности государственного аппарата: «Мысль общая за полвека, что каждый Русский под­данный должен служить Престолу, мысль, которая благоговейно руководит целыми поколениями, с уничтожением Табели о рангах несомненно ослабеет... образуется новый разряд людей... менее привязанных к Правительству, а более занятых своими выгодами... людей без прошедшего и будущего... совершенно похожих на класс пролетариев, единственных в России представителей неизлечимой язвы нынешнего европейского образования». В итоге работа Ко­митета фактически приостановилась, но предположение об унич­тожении деления чиновников на разряды по уровню образования было сформулировано и получило некоторый ход.

Министр народного просвещения как глава цензурного ведомства

Не найдя общего языка с редактором «Московского телеграфа» Н.А. Полевым, Уваров стал добиваться закрытия журнала. В 1834, несмотря на то, что Полевому покровительствовал шеф жандармов А.Х. Бен­кендорф, министр, улучив момент – появление отрицательной рецензии на понравившуюся царю драму Н. В. Кукольника «Рука Всевышнего Отечество спасла» – добился своего. «Московский телеграф» был закрыт. В истории с запрещением издания «Теле­скоп» Н. И. Надеждина, другого московского журнала, главную роль сыграло III Отделение. Уваров приложил к нему руку, подав докладную записку, где, доносил, что в Москве господствует не искорененный после 14 декабря оппозиционный дух.

Но министр понимал недостаточность репрессивных, запретительных мер. В то же самое время в Петербурге он требовал от цензоров гибкости: «...действуйте так, чтобы публика не имела повода думать, будто правительство угне­тает просвещение». Цензурный устав не запрещал цензорам другие занятия. Министр привлекал в цензурные комитеты ученых и литераторов, но туда шли неохотно. «...Возиться в навозной куче не для того, чтобы отыскать бриллиант, а для того, чтобы выудить, что больше всего в ней воняет», – так отзывался об обязанностях цензоров шеф жандармов граф А.Ф. Орлов.

Не только III Отделение, но и министерства (военное, финансов, внутренних дел, иностранных дел, императорского двора), Почтовый департамент, II Отделение с. е. и. в. канцелярии могли вмешиваться в дела цензуры Министерства народного просвеще­ния. Уварову приходилось защищать перед шефом жандармов цензоров от нападок. «Свидетельствуя о нас, то есть о Куторге и мне, как о лучших цензорах и профессорах, – рассказывал А.В. Никитенко об одном таком случае, – министр заявлял, что находится ныне в большом затруднении относительно цензуры. Люди благонадеж­ные не хотят брать на себя этой несчастной должности, и если мы с Куторгой еще остаемся в ней, то только по просьбе его, министра».

Уваров пытался поощрять частноиздательскую деятельность «в духе правительства». С 1832 для издания нового частного журнала требовалось разрешение царя. В 1836 было даже временно запрещено ходатайствовать об этом. Уваров сумел получить 26 декабря 1837 разрешение для М. П. Погодина издавать «Москвитянин». Император на докладе министра на­писал: «Согласен, но со строгим должным надзором». «Москви­тянин» был последним литературным журналом, разрешенным в Москве в царствование Николая I. В 1844 Уваров рекомендовал разрешить профессору Т. Н. Гра­новскому издавать журнал «Московское обозрение», ссылаясь на одобрительный отзыв попечителя С.Г. Строганова. Грановский принадлежал к поколению профессоров, начавших научную и пре­подавательскую деятельность уже при Уварове: «духа 14 декабря» министр в нем не подозревал. Николай I отказал с характерной для него резолюцией: «И без нового довольно».

Меры, направленные на придание цензуре большей гибкости = В 1843 Уваров в докладной записке царю предложил «разделить в периодических изданиях ответственность между цензором и издателем», то есть чтобы цензоры являлись одновременно от­ветственными издателями того журнала, который они подвергают цензуре. «...Я соображал, что люди благонаме­ренные, которым в точности известны требования правительства и дух, в каком должна действовать журнальная литература, будут и благонамеренными издателями повременных сочинений». Такая мера, делая более тесными контакты авторов и цензоров, объек­тивно вела бы к облегчению положения журна­листики. Но царю Уваров преподносил ее иначе. Он убеждал его, что желает «усилить власть цензурного начальства некоторыми временными мерами». Предложение министра Николай I отклонил. Тогда Уваров решился под свою ответственность ввести эту меру для двух периодических изданий. В 1846 он разрешил А. В. Никитенко быть ответственным издателем и цензором част­ного литературного журнала «Современник». А через год позво­лил А. Н. Очкину редактировать издаваемые при Академии наук «Санкт-Петербургские ведомости» и одновременно нести за них цензурную ответственность.