Материалы / Законы СМИ - 2017 / Европейский суд - решения / Прагер и Обершлик против Австрии

В словесном портрете судьи Й.[22] довольно-таки много места уделено случаю, когда судья Й. настойчиво — и без особой необходимости — продлевал срок предварительного заключения и, более того, не направил в соответствующие органы прошение заключенного о признании недействительным решения о содержании его под стражей. Судья Й. не счел нужным включать этот отрывок в свое частное обвинение, но он стал существенным, когда г-н Прагер заявил, что именно этот эпизод лежит в основе его оценочного суждения «menschenverachtende Schikane» (см. пункт 9 выше), и поэтому хотел его доказать. Его предложение было отклонено эйзенштадским судьей на том основании, что она считает абсолютно неправдоподобным, чтобы судья Й. сознательно и злонамеренно хотел продлить срок предварительного заключения.

12. Позволю себе еще один пример того же самого механизма, на этот раз в отношении пятого отрывка, выбранного судьей Й. В этом отрывке несомненно содержится утверждение о факте (фактах). Конечно же, вначале нужно установить, каких именно фактов. Это представляется мне весьма простой задачей. Г-н Прагер утверждает, что (по-видимому, какое-то время назад) судью Й. чуть было не назначили прокурором, намекая при этом, что тот не получил этой должности, потому что его имя снова[23] попало на страницы печати, в том числе в связи с подозрениями его в причастности к бесчестным махинациям[24]. Не отрицается ни то, что такие статьи действительно появились в печати, ни то, что в этих статьях были озвучены конкретные подозрения в отношении судьи Й. Тем не менее, эйзенштадский судья — опять же, без всякого рассмотрения возможностей иного толкования — усмотрел в этом отрывке утверждение, что такие подозрения все еще существовали на момент опубликования оспариваемой статьи. Однако далее она говорит, что несколько лет назад Венский апелляционный суд принял решение, по которому с судьи Й. снимаются все подозрения на сей счет. Она могла бы разъяснить, откуда г-н Прагер мог узнать об этом решении. Но сейчас я веду речь не об этом. Важно то, что здесь мы опять наталкиваемся на ту же самую систему, которая проявилась в пунктах 10 и 11 выше: сначала немотивированное и (мягко говоря) не самое очевидное, но зато уж точно самое неблагоприятное толкование, а затем на этой основе отклонение предложения г-на Прагера доказать exceptio veritatis (отвод посредством ссылки на действительные обстоятельства).

13. Пожалуй, можно задаваться вопросом, соответствует ли, и в какой степени, наложение на журналиста бремени доказывания в делах, подобных настоящему, статье 10[25], но поскольку этот вопрос не оспаривается, то я оставляю его открытым. Следует, впрочем, подчеркнуть, что постановление Апелляционного суда ясно показывает, что австрийское законодательство излишне требовательно в отношении предложения доказать exceptio veritatis. Обвиняемый должен точно указать, какие именно факты он хочет доказать. Более того, он должен не только в точности объяснить, почему эти факты служат подтверждением сказанного или написанного им и как эти факты могут быть доказаны с помощью предлагаемого свидетельства, но и, сверх того, должен с самого начала убедить суд в том, что с большой вероятностью эти факты будут доказаны.

14. Г-ну Прагеру не только (за одним исключением) не разрешили представить предлагаемое им свидетельство в отношении фактов, на которых основывались его оценочные суждения, но ему было указано, что в его действиях не прослеживалась надлежащая журналистская осмотрительность.

Данный упрек имеет под собой определенные основания, ибо всеми признается, что г-н Прагер не дал судье Й. возможности высказать свои комментарии по поводу чернового варианта статьи. Это действительно было серьезной ошибкой в том, что касается проявления должной осмотрительности[26], независимо от того — а это остается почвой для предположений, — воспользовался ли бы судья Й. этой возможностью для дачи соответствующих комментариев, или нет.

Однако, сколь бы серьезным ни было это нарушение журналистской осмотрительности, само по себе оно не оправдывает обвинения в «вопиющей небрежности», какое эйзенштадский судья выдвинул в адрес г-на Прагера. Верно, что она основывает это обвинение на двух дополнительных аргументах, но оба они некорректны, поскольку базируются на проанализированном в предшествующих пунктах одностороннем подходе.

Эйзенштадский судья не приняла во внимание статью в целом и, более того, отнеслась к двум изолированным предложениям из краткого изложения, указанным в пункте 9 выше, как если бы они составляли основную часть статьи, посвященной исключительно судье Й.

Из статьи в целом становится вполне очевидно, что она основывается на личных наблюдениях автора за продолжительный промежуток времени, а также на опросах таких свидетелей, которые благодаря своему профессиональному опыту хорошо знают этот конкретный суд и его судей — адвокатов по уголовным делам, судебных репортеров и сотрудников службы пробации. Эйзенштадский судья дает понять, что результатом таких опросов являются только свидетельства, основанные на слухах, в истинности которых возникают большие сомнения, но, по моему мнению, использованные г-ном Прагером методы сами по себе не могут считаться нарушением стандарта надлежащей журналистской осмотрительности.

Тот аргумент, что г-н Прагер самолично не присутствовал на судебных заседаниях под председательством судьи Й., звучит неубедительно, ибо — если только не трактовать неправильно краткое изложение как фактические утверждения о судье Й. — нигде в статье г-на Прагера не критикуется манера судьи Й. вести судебные заседания. Пожалуй, есть лишь одно исключение — краткий рассказ об увещевании быть лаконичным (см. пункт 10 выше), но я не думаю, что журналиста можно обвинить в нарушении должной осмотрительности, если он руководствовался при этом рассказом того самого адвоката, к которому было обращено это увещевание, особенно с учетом того, что оно полностью соответствовало тому корпоративному духу, который наблюдал он сам и о котором ему рассказывали многие другие свидетели.

15. Это приводит меня еще к одному ключевому моменту. Эйзенштадский судья установила «очевидность» того, что г-н Прагер действовал со злым умыслом опорочить судью Й. Она пошла дальше и назвала злой умысел г-на Прагера «усиленным». Однако единственными ее обоснованиями было то, что образовательный уровень г-на Прагера выше среднего и, более того, он — опытный журналист. Таким образом, продолжает она далее, г-н Прагер должен был отдавать себе отчет в том, что пять отрывков касательно судьи Й. были излишне негативными и должны были произвести соответствующий эффект.

А это, по моему мнению — критерий, с которым невозможно согласиться. Не буду отрицать, что бывают случаи, когда одного лишь высказывания о поименованном лице оказывается достаточно, чтобы вынести заключение, что оно сделано со злым умыслом опорочить. Однако несовместимо с правом на свободу выражения мнения делать такой вывод на основании формулировок всего лишь пяти изолированных отрывков из длинной статьи в серьезном журнале по вопросу, представляющему большой общественный интерес. Не говоря уже об одностороннем истолковании этих пяти отрывков, лежащем в основе оспариваемого заключения, просто нельзя допустить, чтобы одной лишь формулировки критического комментария по вопросу, представляющему большой общественный интерес, было достаточно для того, чтобы квалифицировать этот комментарий как сделанный со злым умыслом опорочить. Это означало бы, что суды могли полностью игнорировать стремление автора инициировать общественную дискуссию; это означало бы, что de facto во внимание принимались бы только интересы истца, а свобода выражения мнения была ограничена до недопустимой степени. Напоминаю, что «статья 10 защищает не только содержание высказываемых идей и информации, но также и форму, в которой они сообщаются»[27]. По этим причинам я считаю, что по меньшей мере там, где речь идет о критическом комментарии по вопросу, представляющему большой общественный интерес, даже очень преувеличенные высказывания и язвительные описания сами по себе не оправдывают вывода о наличии злого умысла опорочить.

Решающий критерий должен быть таким: может ли оспариваемая формулировка, сколь бы дерзкой, резкой или грубой она не была, тем не менее быть признана исходящей из откровенного мнения по рассматриваемому вопросу — какой бы неумеренной или недостойной эта формулировка не могла показаться, — или же единственным возможным выводом будет то, что исключительным или главным стремлением было оскорбить человека.

Здесь опять я полагаю, что австрийские суды применили критерии, которые не соответствуют принципам статьи 10, и здесь опять я (по меньшей мере) задаюсь вопросом, а не пришли бы ли они к иному заключению, если бы применили правильный критерий. Как я уже указывал, я убежден, что г-н Прагер был искренне потрясен увиденным в Венском земельном суде. И не просто потрясен, но и переполнен искренним негодованием, если не сказать гневом. Он полностью осознавал, что изливает свой гнев в необычайно сильных выражениях, но в своем гневе он чувствовал, что единственно важным было довести до читателей свое сообщение, независимо от чувствований девяти судей, на которых была нацелена его критика. По его мнению, они не заслуживали снисходительности[28]. Такая позиция может быть морально, а возможно, и юридически предосудительной; по моему мнению, она не составляет злого умысла.

16. Все вышесказанное я суммировал бы следующим образом:

(a) Австрийские суды приняли во внимание только пять конкретных изолированных отрывков, проигнорировав их контекст. Правительство утверждает, что они не могли поступить иначе, так как по австрийскому уголовному законодательству они были связаны рамками частного обвинения. Я не считаю этот аргумент убедительным: статья 10 Конвенции обязывает принимать во внимание контекст, а поскольку в Австрии Конвенция имеет тот же самый ранг, что и конституционное право[29], то австрийские суды должны были не обращать внимания на те положения уголовно-процессуального права, которые делают невозможным рассмотрение статьи журналиста в целом.

(b) Австрийские суды трактовали эти пять отрывков очень односторонне и, во всяком случае, не привели никаких оснований, почему они решили не принимать других возможных и более благоприятных истолкований.

(c) Такая односторонняя трактовка и чрезмерно суровые австрийские нормы в отношении возможности представления доказательства exceptio veritatis привели к тому, что г-н Прагер практически был лишен возможности представить такое доказательство[30].

(d) Вышеуказанные недостатки повлияли и на решение суда Эйзенштадта по вопросу о надлежащей журналистской осмотрительности; более того, примененный им при решении этого вопроса критерий является частично неприемлемым.

(e) Критерий, примененный при установлении наличия у г-на Прагера соответствующего злого умысла, является неприемлемым.

(f) Совокупный эффект от всех этих упущений таков, что de facto внутренние суды полностью пренебрегли требованием об установлении надлежащего баланса между требованиями защиты репутации и требованиями свободы слова.

17. Осуждение и наказание г-на Прагера составляют серьезное вмешательство в право прессы на свободу выражения мнения. Эйзенштадский судья недвусмысленно заявила, что тем самым она собирается дать урок г-ну Прагеру и его собратьям-журналистам.

Чтобы быть приемлемым для Суда по правам человека, такое намеренное вмешательство на основании статьи в серьезном периодическом издании по вопросу, представляющему большой общественный интерес, должно быть очень убедительно обосновано. По причинам, изложенным выше и резюмированным в пункте 16, я утверждаю, что решения австрийских судов не удовлетворяют этому критерию.

Соответственно, я полагаю, что осуждение и наказание заявителей составляют нарушение статьи 10[31].

 

(с) Перевод Института проблем информационного права, 2005.

 

[1] Делу присвоен номер 13/1994/460/541. Первое число означает порядковый номер дела в списке дел, переданных в Суд в соответствующем году (второе число). Последние два числа указывают на порядковый номер дела в списке дел, переданных в Суд с момента его создания, и в списке соответствующих входящих жалоб в Комиссию.

[2] Регламент A применим ко всем делам, переданным в Суд до вступления в силу Протокола № 9 (P9), а после этого — только к делам, касающимся государств, не подписавших этот Протокол (P9). Он соответствует Регламенту, вступившему в силу 1 января 1983 г., с учетом вносимых в него несколько раз поправок.

[3] Примечание Секретаря: по практическим соображениям это приложение появится только в печатном варианте постановления (томе 313 Серии A Публикаций Суда), однако копию доклада Комиссии можно получить в Секретариате Суда.

[4] Постановление Суда от 25 марта 1985 г., Серия A, т. 90, стр. 25, п. 55.

[5] См., в качестве наиболее свежего источника, постановление Суда (Большой палаты)  по   делу  Йерсилд против Дании от 23 сентября 1994 г., Серия A, № 298, стр. 26, п. 37. См. также более ранние постановления: «Аутроник АГ» против Швейцарии от 22 мая 1990 г., Серия А, т. 178, стр. 26-27, п. 61, и «Информационсферайн Лентиа» и другие против Австрии от 24 ноября 1993 г., Серия A, № 276, стр. 15, п. 35.

[6] См. в особенности пункт 38: «…оспариваемое вмешательство не представляется Суду несоразмерным преследуемой правомерной цели. Поэтому его можно признать «необходимым в демократическом обществе».

[7] Жаль, что недоступен полный перевод этой статьи; читатель постановления Суда вынужден довольствоваться сделанным Судом конспективным изложением (пункты 8-11 постановления Суда), которое хотя, и не является неверным, однако в ряде мест несет на себе отпечаток общей оценки статьи Судом и, во всяком случае, не может дать правильного представления об оригинальном тексте на тринадцати страницах.

[8] Следует отметить, что в Суде Правительство даже не пыталось опровергать эти выводы.

[9] По словам заявителя, сбор фактов занял у него шесть месяцев; на протяжении по меньшей мере трех с половиной месяцев он ежедневно посещал судебные заседания.

[10] См., в качестве выражения той же самой идеи, пункт 34 постановления Суда.

[11] Я согласен с важностью общественного доверия к судейскому корпусу (см. пункт 34 постановления), но не согласен с тем, что такое доверие должно поддерживаться обращением к уголовному преследованию для осуждения критики, которую тот же самый судейский корпус может посчитать «деструктивной».

[12] См. пункт 18 постановления Суда.

[13] Перевод отрывков, на которых основывается частное преследование, см. в пункте 14 постановления Суда.

[14] Суд заявлял так неоднократно, однако данная выдержка, как впрочем,  и  предыдущая, взята из вышеупомянутого постановления Большой палаты  по   делу  Йерсилда, стр. 23-24, п. 31.

[15] Из первого подпункта пункта 36 постановления можно сделать вывод, что право решать, как квалифицировать обжалуемое высказывание — как фактическое утверждение или как оценочное суждение — в принципе предоставлено внутренним судам, которым должна быть оставлена определенная свобода усмотрения. По моему мнению, такой вывод противоречит правилу, согласно которому Суд должен убедиться в том, что национальные власти применяли нормы, соответствующие принципам статьи 10  и , более того, что их применение основывалось на приемлемой оценке обстоятельств, относящихся к  делу  (см. в тексте выше); к тому же, это — заслуживающий сожаление отход от таких постановлений Суда, как  по   делу  Лингенса (Серия A, № 103),  Обершлика  (Серия A, № 204)  и  Швабе (Серия A, № 242-B).

[16] Текст этого краткого изложения см. в пункте 9 постановления Суда.

[17] Мимоходом отмечу, что в отношении второго отрывка австрийские суды даже не приняли в рассмотрение целый отрывок в тексте:

Сошлюсь при этом на полный текст в пункте 9 постановления Суда.

В полном тексте говорится:

«Некоторые судьи австрийских уголовных судов способны на всё; все они способны на многое: всё это вошло в систему».

Не вдаваясь в смысл этого текста в целом, австрийские суды предположили, что фраза «некоторые судьи австрийских уголовных судов способны на всё» может быть истолкована как порочащее судью Й. высказывание.

[18] Предложенный заявителем перевод таков: «презрительная софистика»; Суд сделал свой выбор в пользу «необузданной заносчивости».

[19] В настоящем  деле  самым важным  решением  можно считать решение судьи Земельного суда Эйзенштадта. Не было новой апелляционной жалобы; Апелляционный суд рассмотрел только основания для апелляции заявителей; обозрение им доводов эйзенштадского судьи было весьма кратким; однако, он одобрил их и отклонил апелляционную жалобу.

[20] Я не недооцениваю того факта, что эйзенштадский судья, истолковав пять оспариваемых отрывков указанным мною образом, так резюмировала свое решение по вопросу, были ли эти пять отрывков действительно диффамационными:

«Следовательно, не может быть сомнений, что пять отрывков, инкриминируемых автору статьи в частном обвинении, как взятые по отдельности, так и рассматриваемые в контексте статьи, являются диффамационными в смысле статьи 111 Уголовного кодекса».

Очень внимательно изучив ее решение и отметив для себя, что это первый и последний раз, когда в нем упоминается «контекст статьи», я не могу расценивать поставленные мною в кавычки слова иначе как неискренние уверения в преданности принципу, который de facto она полностью проигнорировала.

[21] О требованиях к предложению доказать exceptio veritatis, см. пункт 13 ниже.

[22] См. пункт 11 постановления Суда.

[23] «Снова» потому, что, как также рассказывает г-н Прагер, оно уже выплывало на поверхность в связи с довольно отвратительным инцидентом с проституткой.

[24] Чтобы не создалось впечатление, что г-н Прагер намекает здесь на то, что судья Й., возможно, подозревался в ужасных вещах, отмечу, что в оригинальном тексте недозволенное поведение, о котором идет речь, называется словом «Winkelschreiberei», которое — как было нам разъяснено — означает, что судья Й. подозревался в предоставлении юридической консультации, что запрещено делать судье.

[25] По прецедентному праву Верховного федерального суда ФРГ, когда пресса затронула вопросы, представляющие общественный интерес, и показала, что она проявила при этом должную журналистскую осторожность, бремя доказывания ложности возлагается на истца: см., например, J. Soehring, «Die neue Rechtsprechung zum Presserecht», NJW 1994, стр. 16 и далее.

[26] Довод австрийского правительства, что вследствие этого упущения со стороны г-на Прагера его статья не может быть признана вкладом в критическое обсуждение вопроса, представляющего значительный общественный интерес, очевидно является нелогичным заключением.

[27] Эта выдержка также взята из постановления Суда по делу Йерсилда (стр. 23-24, п. 31); см. сноску 2 выше. Когда Правительство утверждало, что г-н Прагер мог облечь свое сообщение в менее агрессивную формулировку, оно очевидно не обратило внимания на ту доктрину Суда, которая обязывает пересмотреть привычный подход внутренних судов, задающихся вопросом, а не мог ли автор изложить свое мнение в «более умеренных» выражениях, и признающих его виновным, если они посчитают, что на этот вопрос можно дать положительный ответ.

[28] Это не одностороннее толкование с моей стороны. В статье есть по меньшей мере одно высказывание, которое недвусмысленно подкрепляет мой тезис. Г-н Прагер дает комментарий по поводу приговора по делу, в котором смертельно больной художник был признан виновным в налоговых нарушениях. Очевидно, он считает этот приговор излишне суровым. Он приписывает эту суровость желанию не допустить и мысли, что к некоторым людям можно относиться более снисходительно, чем к остальным. Это желание, по-видимому, также является достойным презрения, ибо далее он задает риторический вопрос: «а вправе ли рассчитывать на понимание судьи и работники судебных учреждений, действующие с таким уровнем 'правильного' непонимания».

[29] См., в числе прочих источников: М. Новак, «Реализация положений Европейской конвенции по правам человека в национальных законодательствах», Материалы Четвертой копенгагенской конференции по правам человека, 28-29 октября 1988 г., стр. 33 (M. Nowak in «The Implementation in National Law of the European Convention on Human Rights», Proceedings of the Fourth Copenhagen Conference on Human Rights).

[30] Поэтому я весьма удивлен указанием Суда (пункт 37), что осуждение заявителя было обоснованным, поскольку «в отсутствие достаточной фактической основы» его обвинения «отличаются высокой степенью предвзятости»!

[31] Во избежание недоразумений отмечу, что данный вывод не означает автоматически, что статья г-на Прагера удовлетворяет требованиям этого положения; он означает лишь, что решения австрийских судов не удовлетворяют этим требованиям. Иными словами: я не утверждаю, что любой судебный иск, основывающийся на оспариваемой статье, неизбежно провалился бы, так как любое решение в пользу истца нарушило бы статью 10; я всего лишь говорю — и я не обязан говорить большего – что рассматриваемые здесь решения нарушили эту статью.

 

© Перевод Института проблем информационного права (г.Москва), 2005