9)«Экзотические» новеллы Мериме.

Проспер Мериме (1803-1870) – один из крупнейших французских писателей XIX века.

вершиной литературной деятельности Мериме, бесспорно, является его новеллистика. Лаконичность изложения, строгая продуманность композиции, четкость сюжетного развития, зримость описаний – вот черты, отличающие такие рассказы и повести Мериме, как “Этрусская ваза” (1830), “Двойная ошибка” (1833). “Венера Илльская” (1837), “Коломба” (1840), “Арсена Гийо” (1844), “Кармен” (1845) и др.

В них ярко выразились существенные черты его миропонимания. Рассказывая историю, случившуюся на Корсике (“Маттео Фальконе”), или обращаясь к драматическому эпизоду из жизни вождя африканского племени (“Таманго”), писатель в очередной раз обнаруживает устойчивый интерес к жизни чужих стран и народов, к их нравам, порядкам и обычаям, который был присущ ему на протяжении всей писательской биографии – от книги “Гусли” (1827), где воссоздается “экзотический” мир западных славян, до последней новеллы “Локис” (1869), действие которой разворачивается в далекой Литве.

Этот интерес к “чужой жизни” у Мериме – вовсе не чисто личное любопытство к разным историческим или этнографическим диковинностям и курьезам. В своих “этнографических” произведениях писатель ставит целый ряд острых, зачастую болезненных, проблем, с которыми столкнулась западноевропейская цивилизация в первой половине XIX века. Одной из них была проблема культурного самосознания западного общества в его отношении к иным культурам и к иным мировосприятиям.

В силу целого комплекса социальных и исторических причин такой “коллективный эгоцентризм” на протяжении многих веков являлся одной из примечательных особенностей западноевропейской культуры. Он ярко проявился уже в отношении средневековой Европы к арабскому (шире – “восточному”) миру; он недвусмысленно напомнил о себе полнейшим непониманием со стороны испанских конквистадоров индейских цивилизаций Америки; и наконец, он с особой силой дал о себе знать уже на новой исторической почве, в ХIХ столетии, когда западное общество активно начало вторгаться в жизнь африканских и азиатских народов.

Мысль о том, что “свой”, европейский, мир есть мир культуры и разума, а “их” мир – это мир дикости, варварства и примитивных инстинктов, была настолько очевидной для европейского обывателя, что свои собственные представления о жизни он превращал в абсолютный масштаб ценностей. Отсюда тот комплекс самоуверенности, превосходства и высокомерия по отношению ко всему непохожему и непривычному, который отличал обыденное европейское сознание в первой половине XIX века.

Разоблачению этого “комплекса” как раз и посвящены многие произведения Мериме; среди них видное место занимает новелла “Таманго”. В ней – и здесь заключена одна из существенных, и оригинальных сторон замысла писателя – не только мир африканцев показан глазами белого человека, но и сделана попытка мир европейцев увидеть с позиции черного туземца. Поэтому в новелле присутствуют три повествовательных точки зрения: точка зрения капитана Леду, точка зрения Таманго и, наконец, резюмирующая точка зрения автора-рассказчика. Напряженное взаимодействие этих точек зрения и создает столь характерный для новеллы “Таманго” драматизм повествования.

Для понимания смысла новеллы важную роль играет позиция капитана Леду, его восприятие и понимание происходящего. Главным здесь является то, что Леду вполне сознательно относится к африканцам как к “черному дереву”. Но, подчеркивает Мериме, такое отношение отнюдь не является проявлением чисто личной, психологической жестокости или бесчувственности капитана. Если в своем обращении с неграми Леду не многим лучше других работорговцев, то он и не хуже их. Он – рядовой представитель своей профессии, общественной группы, страны. Тем показательнее его отношение к “черным”.

С точки зрения Леду, ни в их нравственности, ни в их образе жизни нет ни одной черты, которая делала бы их похожими на европейцев: у них нет никакого понятия о ценности индивидуального человеческого существования (невольники на корабле растерзывают белого переводчика, не сделавшего [43-44] им ничего дурного, с той же легкостью, с какой Таманго убивает женщину-негритянку в первой сцене новеллы); они не знают никаких развлечений, кроме дикого, бессмысленного пьянства; герой новеллы, Таманго, не задумываясь отдает себе подобных в обмен на куски ситца, картонные табакерки, порченые ружья и т. п. Мериме последовательно вводит в кругозор капитана те черты быта и нравов африканских туземцев, которые непреложно доказывают ему, что не быть европейцем – значит не быть человеком. Для Леду негры только внешне похожи на людей, по существу же они представляют собою животных, наделенных сознанием. Вот почему в глазах капитана его собственное поведение по отношению к африканцам не является ни бесчеловечным, ни безнравственным.

Однако точка зрения Леду не является господствующей в новелле. Мериме ненавязчиво, но упорно остраняет эту точку зрения, время от времени показывая происходящее глазами самого Таманго, сталкивая его взгляд на вещи с позицией капитана Леду.

Все дело именно в этом противоречии: африканец сам себя отнюдь не ощущает ни “дикарем”, ни “животным”; Леду же видит в нем только великолепный экземпляр рабочей скотины. В сущности, вся коллизия новеллы построена на этом глубочайшем взаимном непонимании представителей двух разных миров, двух “цивилизаций”. Воспринимая европейские нравы как единственно нормальные, Леду не умеет увидеть в непривычных для него формах жизни проявление иной культуры (он видит в этих формах лишь “не-культуру”, “дикарство”). Поэтому, в частности, захватывая в плен Таманго, он не чувствует себя ни предателем, ни подлецом, ибо берет в плен всего лишь сильное и красивое животное. Но ведь и для Таманго образ жизни негритянских племен представляется таким же естественным, как для Леду – европейский. Таманго в принципе не может понять, на каком основании его воспринимают не как суверенного владыку, а как “дикаря”. Поэтому, будучи захвачен капитаном Леду, он в первую очередь ощущает свое право на бунт.

Таким образом, повествование в новелле в значительной мере строится на взаимном чередовании и взаимном освещении точек зрения Леду и Таманго (шире – европейцев и африканцев), вскрывающем неполноту и своеобразную [44-45] ограниченность каждой из них, ограниченность, которая и привела к кровавому результату.

Мериме (в отличие от своего персонажа, капитана Леду) не воспринимает собственную культуру как единственную, отвечающую человеческой природе; но он все же воспринимает ее как “лучшую” по сравнению с остальными. Поэтому он готов понять, но не принять, как равновеликие, чужие социальные общности. Отсюда его ирония по отношению к Таманго и ко всем [45-46] африканским невольникам. Так, истые религиозные верования африканцев рассматриваются Мериме не в качестве проявления особого типа человеческого мышления, а как свидетельство обыкновенного невежества – прямого порождения примитивности.

В новелле “Таманго”, как и в других подобных произведениях, Мериме стремится столкнуть не эпохи и не культуры как таковые, но прежде всего – психологически понятые человеческие характеры.

Именно “характер” как “надапохальная” величина позволяет Мериме сопоставлять людей, обладающих совершенно различным культурным самосознанием, и критерием здесь оказывается цельность и целеустремленность этого характера, а не категории культуры, в которых мыслят ее представители.

“Маттео Фальконе” – новелла не менее знаменитая, чем “Таманго”. Ее проблематику легко понять в свете сказанного ранее. Мериме и здесь чувствует себя в положении просвещенного европейца, с оттенком удивления и любопытства взирающего на нравы корсиканцев, среди которых убийство врага или соперника из-за угла считается в порядке вещей, а укрывательство человека, преследуемого законам, является делом чести. Такие нравы, с точки зрения Мериме, бесспорно нуждаются в “усовершенствовании”. Но для писателя важнее всего та абсолютная внутренняя порядочность корсиканцев, которая нашла предельное выражение в характере Маттео Фальконе

Любуясь цельными и сильными характерами, Мериме, однако же, ищет их в странах и эпохах, удаленных от современной ему Франции. Ведь сама “усовершенствованность” западной культуры и заключается для него прежде всего в “смягчении нравов”, то есть в наложении на человеческое поведение целого ряда запретов и ограничений, сковывающих человеческую личность, препятствующих ее свободному, непосредственному выявлению. Не случайно многие персонажи-европейцы, изображаемые Мериме, нравственно в чем-то похожи на Альфонса де Пейрорада из новеллы “Венера Илльская”, красавца атлета, закованного в наимоднейший костюм, как в панцирь, в котором он не может даже повернуться. “Смягчив нравы”, подчинив свою жизнь здравому смыслу, трезвому расчету и благопристойности, европейцы, по мысли Мериме, утратили дар любви и ненависти, искренних и непосредственных чувств. Образ измельчавшей Европы – в явной или в неявной форме, но всегда по контрасту – присутствует во всех новеллах Мериме, написанных на “экзотическом” материале. Поэтому в изображении таких личностей, как Таманго и Маттео Фальконе, ясно чувствуется глубокая и настойчивая тоска писателя по энергичным, мужественным характерам, которых он не находил в рамках западной цивилизации.

. Десятилетний сын Матео Фальконе, прельстившись обещанными ему карабинёрами часами, выдаёт бежавшего бандита, спрятавшегося от погони в стоге сена. Отец, потрясённый предательским поступком сына, который до последнего времени был единственной гордостью и усладой, без колебаний расстреливает его в овраге со словами: «Он умер христианином».

В повести «Коломба» Мериме снова возвращается к корсиканским нравам, где кровная месть истребляет целые семьи, как это произошло с семьёй Барричини, один из членов которой убил отца главного героя Орсо дела Реббиа, который покинув родной край почти забыл его жестокие обычаи, но настойчивое требование в частности со стороны сестры, Колобмы, заставляет его вновь включится в древний ритуал Вендетты.

Особой поэтической силой обладает «Кармен», », в которой писателю удалось воссоздать один из « мировых образов», подобных Гамлету, Дон – Кихоту, - образ гордой цыганки Кармен, для которой свобода дороже жизни. Кармен уже давно истолковывается как романтический персонаж, а большие этнографические описания, включённые в новеллу, как чисто стилистический приём ( для контраста записок учёного повествования с описанием страстей Кармен и Хосе). Между тем, « Кармен», - высшая точка в разработке писателем жанра эллипсной новеллы, и этнографическое обрамление есть не что иное, как второй скрытый центр структуры произведения, определяющий его реалистическую ориентацию: автора интересует Кармен не как исключительная личность, а как носительница типичных черт, присущих национальным особенностям цыганского народа. Кармен призвана подчеркнуть его главные особенности, разгадать его загадку. Трагическое столкновение Кармен и Хосе – следствие не только их индивидуальных качеств: в их лице сталкиваются два взгляда на мир, присущие разным народам.

Под влиянием оперы Бизе в обыденном сознании Кармен и Хосе ассоциируются с испанцами. На самом деле, она – цыганка, а он – баск, и сближает их лишь общая ненависть к испанцам. Но разница жизненных укладов – патриархальных басков крестьян, и цыган, чья мораль основана на понятии свободы, настолько велика, что страстная любовь Хосе и Кармен закономерно должна завершиться катастрофой. В финале Хосе, оплакивая убитую им Кармен, произносит знаменательные слова:» Бедное дитя! Это калес ( цыгане) виноваты в том, что воспитали её так!». Отсюда объективная манера повествования, воплотившая идею: измена, убийство лишь кажутся результатом своеволия исключительных страстей, здесь не мелодрама, а трагедия, и нельзя встать на чью-либо сторону, потому что это означало бы не осудить личность, а уклад жизни целого народа. Между тем, ни один народ нельзя ставить над другим, все народы достойны равного уважения.-