75 группа 2 вариант / Философия / учение ксенофана

Учение Ксенофана
Различные данные о времени жизни Ксенофана очень просто приводятся ко взаимному согласию, если принять, что время, когда он начал свою жизнь странника, имея, по его собственному показанию, 25 лет, совпадает с нашествием персов при царе Гарнаге (546).
Возможно также, что оно укрывалось от него самого вследствие неопределенности хода его мыслей, подобно тому, как это было у Анаксимандра.
Он свидетельствует, что скитальческая жизнь длится уже 67 лет, он дожил, таким образом, по меньшей мере, до 92 лет. Обеднев при выселении, если только он не был уже ранее без средств (что менее вероятно), он поддерживал свою жизнь, исполняя, в качестве рапсода, свои собственные стихотворения. В старости он поселился в Элее, основание которой беглыми фокейцами в 537 г. он воспел в 2000 двустиший. Судя по сохранившимся отрывкам, его поэтическую деятельность надо отнести, главным образом, к гномической поэзии. Свое философское учение он наложил в дидактическом стихотворении, написанном гекзаметром, от которого остались лишь немногие отрывки.
Итак, учением Ксенофана, каким бы несовершенным не являлось оно, все-таки была раскрыта недостаточность развитого милетцами понятия о первоначале. В смене единичных вещей или за ней должно было искать порождающую их всех, остающуюся, однако, при этом одинаковой, мирооснову. Но как только эту последнюю представляли себе в самом деле вполне неизменяемой и смотрели на нее в то же время, как на единственную, всеобъемлющую действительность, то становилось непонятным, как она могла быть способной к такому безостановочному превраще ию в единичные вещи.
Таким образом разъединились те умственные мотивы, которые, оба сразу, лежали в основании понятия первоначала: это — с одной стороны, размышление об основном факте происхождения, изменчивости, бывания, с другой — основное предполоивние пребывающего, неизменяемо определенного в себе, бытия. Чем труднее казалось их соглашение, тем более понятным является, что юная наука, в распоряжении которой еще не находилось обилия посредствующих форм отношения, и которая, с другой стороны, действовала еще с наивной необдуманностью, прежде всего напала на выход — продумать каждый из обоих мотивов в отдельности до конца, не принимая другой во внимание.
Эта смелость односторонности, которая не отступала и перед парадоксальными выводами, породила обе большие метафизические системы, противоположность которых определила последующее мышление: учения Гераклита и Парменида.