3. Рецидивы языческого сознания (или "наши новые зилоты")

Приведенные выше рассуждения должны помочь понять типологию периодически пробуждающегося языческого (родоплеменного) сознания.

Социологический анализ, проведенный Всероссийским центром изучения общественного мнения (июль 1996 г.), ясно обнаружил то, что, в общем-то, угадывалось и ранее, например, в ходе последней президентской избирательной компании весной 1996 г., когда некоторые священники призывали голосовать за коммуно-патриота Г. Зюганова^[16]. Анализ показал, что "наиболее воцерковленные среди россиян, усиливая общегосударственнические ориентации (более свойственные признающим себя православными, чем неверующими) до державных, склоняются к оппонирующим нынешней власти коммунистам и патриотам"^[17]. Интересно также отметить, что посещающие церковные службы несколько раз в год за коммуниста Зюганова голосовали реже (чаще за Б. Ельцина), чем определившие себя православными, но вообще не посещающие церковных служб^[18]. То есть умеренная религиозность (посещение церковных служб несколько раз в год и реже) способствует нетоталитарной политической ориентации или, по крайней мере, в меньшей степени ей препятствует, чем иной тип религиозного поведения^[19]. Таким образом, специфически религиозный фактор, насколько его удалось выделить, способствует известной "шатовщине"^[20], оказавшейся удивительно живучей в российских условиях.

С социальной точки зрения, лишь относительно низкий процент таким образом "воцерковленных" не дает оснований для серьезного беспокойства^[21]. Но самое серьезное беспокойство должен у нас вызвать сам характер такого рода "духовности".

Конечно, далеко не все из подобных "фундаменталистов" голосовали за Зюганова, являющегося прямым наследником преступной коммунистической организации, но здесь важна опять же типология, тем более что новые "шатовцы" довольно активны, уверены в себе, в своей православной идентичности, бодро цитируют тенденциозно подобранные цитаты из святых отцов, вообще не скрывают своих убеждений в отличие от немногочисленных священников и мирян, симпатизирующих христианскому единству, а в политической сфере — демократии, но предпочитающих помалкивать. Эти новые "шатовцы", естественно, молчавшие во время коммунистической диктатуры, не вызывавшей у них особого протеста по причине ее силовой языческой природы, часто без всякого благословения со стороны священноначалия (хотя они считают себя очень церковными людьми), которое их даже побаивается^[22], организуют издание и продажу в церковных киосках всевозможной черносотенной и получерносотенной литературы, раскрывающей "мировую закулису", "новый мировой порядок", "всемирный масонский заговор" против России, мондиализм и т.п. Заодно "достается" и всем другим христианским конфессиям и иностранным миссионерам, якобы "нахлынувшим к нам". Свои коммунисты-атеисты, которые сейчас переквалифицировались в "политологов" и "религиоведов", у них не вызывают такого психологического отторжения именно потому, что они "свои", так сказать, "родные"^[23].

Подобного рода языческий "зилотизм" наблюдается и на государственно-политическом уровне. Попытки установления хороших отношений с Ираном и объединение с Белоруссией невозможно объяснить чисто рациональными причинами. Здесь проявляется прежде всего ориентация на архаическую патерналистскую социальную модель. Коллективистско-интегристское сознание типологически ближе большинству российских политиков, да и молчаливому большинству населения России, чем западная либеральная демократия, которая до сих пор многим россиянам кажется либо чем-то слишком абстрактным, либо вполне конкретным "зеленым" светом для криминальных элементов. Здесь, конечно, сказывается "коммунистическое" наследие, которое так и не было по-настоящему осмыслено и осуждено. Призрак коммунизма еще не покинул окончательно Россию, и его персонификация еще дремлет в мавзолее-зиккурате на Красной площади в Москве.

Важно понять, что дело здесь не только в "политике". Консервативно-редукционистская ориентация касается буквально любого вопроса. Известно, что подобным образом воцерковленные люди более других настроены против экуменизма, русификации богослужения, а в политической сфере — против демократии; более склонны связывать религиозный фактор с национальным и державным в духе той же до конца еще психологически не изжитой уваровской триады "Православие, Самодержавие, Народность", хотя очень незначительная часть определивших себя православными способна открыто выразить симпатии монархии. Место монархии занимает некий смутный образ "державности", ассоциирующийся с "порядком", которого действительно в России очень не хватает.

Вообще, существуют определенные взаимозависимости между типом религиозности, личной и социальной этикой, политическими предпочтениями (что убедительно показал еще М. Вебер); и лишь отсутствие в современном православном российском богословии, да и вообще церковном мироощущении психологического и социального измерений (через которые как-то слишком легко перескочили, считая все это "душевностью") как бы не позволяет говорить на эти темы. Считается; что психология и тем более социология — это все для "внешних", а верующим людям (духовным) следует все это "отсекать". Вообще как бы "не подобает" касаться этих предметов и использовать их методологию. В результате не развивается критическое мышление, и болезни переходят в хроническую стадию.

Большинство же священнослужителей, похоже, мудро (мудро ли?) хранит нейтралитет, почти никто не решается защищать принципы "свободы совести", "прав человека", которые все еще продолжают казаться какой-то "абстракцией".