9. Эти философы верят во всем только одному Аристотелю

Ты, правда, увидишь, что очень многие из аристотеликов похваляются, будто они кое в чем отстаивают собственное суждение. Но если ты внимательно присмотришься, ты заметишь, что суждение, свободу которого они отстаивают, гласит, что следует безусловно доверять суждению Аристотеля. Ведь они рабски подчинились ему, носят его имя и доверяют его суждению не то что во многом, а во всем без исключения. Они полагают, что Аристотель — это пробный камень, при помощи которого должна быть определена истина, или мерило и весы, к которым должно быть подогнано все на свете. Достаточным основанием для защиты какого-нибудь мнения как несомненной истины они считают его принадлежность к догмам перипатетической школы: достаточно для этого, чтобы в произведениях самого Аристотеля имелась для этого хоть малейшая точка опоры. Всецело полагаясь на этот оплот и нисколько не опасаясь, что там может содержаться что-нибудь ложное, они готовы воевать и выступать в качестве противников, что бы им ни противостояло. К сожалению, 'в данном случае они не слушаются Аристотеля, высказывающего такую разумную мысль: Нужно, чтобы те, кто собирается правильно судить об истине, были судьями, а не противниками.И еще:Бесспорно, больше годится в судьи тот, кто выслушивает, словно тяжущиеся стороны, все противоречивые аргументы обеих сторон⁶¹.Однако общепризнанно, что, когда Аристотель предлагает нашему вниманию нечто правильное и полезное для истины, это игнорируется его приверженцами, которые в то же время во всем остальном слепо подчиняются его авторитету, как ослы недоуздку, и привязаны к его учению, как слепой скот к мельничному жернову. Может показаться, что я несколько сурово обрушился на этот авторитет, но ведь

==54

именно на такое подчинение авторитету некогда жаловался он сам, как на помеху для тех, кто желает учиться или познать истину. Ведь ясно, что аристотелики уже не стараются иметь свое собственное суждение по вопросу, который они 'считают решенным, коль скоро здесь уже высказал суждение тот, чей авторитет они безоговорочно признают. Это то, что нависло над нами, словно тяжелая глыба Этны. И если истина и раньше была от нас скрыта, то теперь грозит немалая опасность, что под этой глыбой она будет похоронена •навсегда. Бесспорно, старания философов-аристотеликов извлечь ее из этой бездны были бы напрасной мукой, раз 'они считают, что истина давно уже установлена Аристотелем. По этой причине они изучают не самое природу, а лишь сочинения Аристотеля. Ведь они полагают, что из них они легче могут почерпнуть истину. Напоминай им сколько угодно, что следует, напротив, направить свой взор на те предметы, которые доследовал сам Аристотель, тебя лишь высмеют, потому что никто, мол, не может видеть зорче самого Аристотеля.

10. Они отказываются от познания не исследованных Аристотелем вещей

Разве не скажешь, что эти философы похожи на спутников Одиссея, которые после того, как они были обращены в свиней, не пожелали вернуть себе человеческий вид и природу?⁶²Ведь они обрели ту грязь, в которой можно валяться, и, довольные собой, они оплевывают и презирают более топкие приемы. Они похожи на гребцов и нищих, которым их привычные ссадины и язвы настолько приятны, что они предпочитают их достойному и порядочному образу жизни. Каждый раз, когда я вспоминаю об этом, мне представляется, что я вижу перед собой слишком усердных подражателей того императора, который целыми днями в запертой опочивальне охотился с иглой в руках за мухами и находил в этом занятии величайшее удовольствие. Ведь наши философы, годами запертые в ограде Ликея⁶⁸, величайшее удовольствие

==55

находят лишь в том, чтобы при помощи тонких трюков охотиться за пустыми химерами. Такова эта чесотка, в расчесывании которой они находят столь великое удовольствие, что из-за нее не желают выходить из своих заточений. Ведь они не позволяют себе посетить Академию платоников, Портик стоиков или Сады эпикурейцев⁶⁴. Они выбирают лишь некоторые мнения упомянутых школ, мнения искаженные или просто выдуманные, и эти мнения они пронзают и прокалывают, словно заколдованные пни. Они не удостаивают внимательно всмотреться и увидеть, что заключают в себе эти школы приятного и разнообразного. По-видимому, они боятся, как бы, серьезно ознакомившись с этими школами, не образумиться и не оказаться вынужденными предстать перед Радамантом⁶⁵, чтобы понести наказание за безрассудство. Не удивительно поэтому, если пыль Ликея их так возбуждает, что они ее вдыхают часто до хрипоты. Они вообразили, что их школа равна целому миру, более того, что она сама представляет собой весь мир наук и искусств. Они мечтают из Аристотеля сделать энциклопедию. Следовательно, в этом мире у них свое солнце и свои звезды. И, как бы насладившись приятнейшим оном, они считают сказками все, о чем говорится где-либо за оградой Ликея. Жалкие душонки! Они напоминают жену Гелона Сиракузското⁶⁶, которая на вопрос, почему она никогда не говорила мужу о скверном запахе, исходящем из его рта, ответила, что никогда не целовалась с другим человеком и потому была убеждена, что у всех людей столь же зловонное дыхание. И хотя женщина эта достойна похвалы за такую скромность, однако мужчины, по крайней мере философы, достойны хулы за подобную ограниченность.