Критика схоластического догматизма

Пропаганда и обоснование философского материализма у Гассенди начались с того же, что и у Бэкона и Декарта,— с критики схоластических учений о природе. Но если у Бэкона и Декарта эта критика дана как бы попутно в разных произведениях, то у Гассенди она вылилась в особый монументальный труд под названием «Парадоксальные упражнения против аристотеликов».

В этом своем произведении Гассенди говорит, что он ранее сам был аристотеликом, но затем отошел от философии Аристотеля и его последователей и перешел на позиции скептиков-пирронистов. На этом новом этапе философской деятельности его руководителями выступают Монтень, Шаррон, Вивес, Рамус.

Относительно этой первой работы Гассенди полезно сделать несколько предварительных замечаний.

Во-первых, скептицизм Гассенди, как и скептицизм его предшественников, на которых он ссылается, а также скептическое сомнение Декарта и многочисленные скептические оговорки французских материалистов XVIII в., доказывал не бессилие человеческого познания, а лишь научную несостоятельность схоластической философии. Это было отрицание схоластики ради того, чтобы расчистить дорогу новому естествознанию, свободному от сковывающих мысль догматических теорий. Поэтому скептические доводы Гассенди сочетаются с оптимистическим· призывом к изучению реальной природы и ее законов.

Во-вторых, Гассенди, как он сам говорит, критикует в своем трактате не столько Аристотеля, сколько аристотеликов. Правда, критикуя схоластических последователей Аристотеля, Гассенди часто очень резко отзывается и о самом Аристотеле и бывает в отношении к последнему неправ. Но это было обусловлено логикой борьбы: чтобы разбить аристотеликов, надо было критиковать их кумир — Аристотеля.

В-третьих, при чтении трактата Гассенди надо иметь в виду, что в нем критикуется всякое догматическое следование букве писаний априори принятого за основу

==18

авторитета.Гассенди выступает против того, чтобы наука вращалась вокруг одних и тех же неизменных догм теологии и физического учения, по его мнению, давным-давно устаревшего, против буквоедства, начетничества, цитатничества, словом, против всего того, что и по сей день подразумевается под схоластическим догматизмом.

Направленность против схоластического догматизма ставит это сочинение Гассенди в один ряд с самыми значительными произведениями философской мысли XVII-XVIII вв.

Гассенди не оспаривает величия Аристотеля. Но он справедливо подчеркивает вполне понятную ограниченность мышления античного философа уровнем знаний его эпохи. Аристотель многого не знал и по этой -причине, за отсутствием достоверных научных данных, часто делал ошибочные утверждения. Между тем аристотелики усвоили мысль, что Аристотель — всеведущий бог, который раз и навсегда изрек все истины, так что нового уже нельзя открыть ничего. У них наиболее образованным считается тот, у кого голова наиболее туго набита аристотелевскими текстами и кто наиболее часто прибегает к нему как к якорю спасения. Аристотелики более охотно готовы ошибаться вместе с Аристотелем, чем думать правильно вместе с другими.

По этой причине получилось, что Аристотель сковал свободу философской мысли, превратил философов в болтунов, людей, ведущих бесплодные дискуссии, крохоборов. Имеющиеся среди аристотеликов две партии — томисты и скотисты (реалисты и номиналисты) — ведут ожесточенную борьбу между собой, однако их борьба не является борьбой за истину. Истина не нужна этим обеим партиям, поскольку обе они считают все истины открытыми Аристотелем, а свою задачу видят лишь в толковании этих догматически принятых ими истин. Все диспуты и томистов и скотистов — это софистика, ни капельки не выходящая за пределы сказанного Аристотелем и ни на шаг не продвигающая науку вперед, совершенно чуждая новым эмпирическим данным, новым открытиям физики, астрономии, математики.

==19

Ленин говорит, что «схоластика и поповщина взяли мертвое у Аристотеля, а не живое: запросы,искания...» '. Работа Гассенди против аристотеликов именно и показывает, как схоластика и поповщина умерщвляют живое в Аристотеле и берут то, что мертво. Гассенди так же, как и Бэкон и Декарт, но только более обстоятельно, развернуто критикует схоластические учения о субстанциональных формах. Но главные усилия его направлены против логических учений схоластиков.

Скрупулезная критика перипатетической логики содержится в не опубликованной при жизни автора второй книге его работы против перипатетиков. Хотя она носит заглавие «Против диалектики Аристотеля», однако Гассенди критикует в ней не диалектику в современном смысле слова, а схоластическое искусство абстрактных словопрений, построенных на жестких основаниях не диалектической, а формальной логики. Диалектики в смысле логики противоречий Гассенди не касается, что и понятно, поскольку сам он обеими ногами стоит на почве формальной логики, внося только в нее некоторые коррективы. Это вытекало из научных задач его времени. Наука находилась на стадии собирания и описания фактов, методы, необходимые для этой цели, укладывались в рамки индуктивно-эмпирического, формально-логического метода исследования, строились ли они на принципах эмпиризма, как у Бэкона, Гоббса, Гассенди и Локка, или же на принципах рационализма и учения о рациональной интуиции, как у Декарта, Спинозы, Лейбница.

Это прежде всего необходимо иметь в виду при чтении второй книги разбираемой работы Гассенди.

Далее Гассенди полагает, что не существует ничего объективно общего, что всякое общее есть лишь установленное людьми имя, реально же существует только особенное и единичное. Мы создаем имена, обозначающие общее, исходя из самих вещей, руководствуясь признаком совпадения некоторых реальных свойств вещей. Но тем не менее имена обозначают только мысли-

' В. И. Ленин.Полн. собр. соч., т. 29, стр. 326.

==20

мое — и не более того. Это единая позиция всей эмпирической философии XVII—XVIII вв., начиная от Бэкона и Гоббса и кончая Локком и Кондильяком.

Точка зрения Гассенди в данном случае утверждала материализм, и в этом состояла ее положительная роль. Но она шла еще от средневекового номинализма с его принципом «universalia sunt nomina» — «универсалии суть имена», и даже не только имена, но пустое сотрясение воздуха '. Это была ошибка, ибо в природе реально существует не только единичное, но и общее, род и вид, и потому правильно положение, что universalia sunt realia, разумеется не в смысле средневековых реалистов и не в смысле Гегеля², толковавших общее как мысль, но в материалистическом смысле: общее дано в самом объективном материальном мире. В природе и в человеческом обществе даны как конечные, индивидуальные, единичные вещи, так и их общее, объединяющие их предикаты и законы их функционирования, которые выражаются логиками в виде логических категорий. А потому и номиналистическую критику общего, отрицание его реального существования следует признать ошибочной. Эту ошибку в «Парадоксальных упражнениях» Гассенди подметил еще Л. Фейербах. Приведя большую выдержку из работы Гассенди, Фейербах справедливо говорит: «Конечно, существует всеобщее, но, поскольку оно существует, а не является простым мысленным существом, оно естьневсеобщее, а единичное, индивидуальное, так что можно с таким же правом сказать вместе с реалистами, что оно существует, как и с номиналистами, что его нет. Человечество существует в людях, каждый есть человек...»³

' О том, что средневековый номинализм впервые в эпоху средневековья пришел к материалистическому взгляду на мир, говорит К. Маркс в «Святом семействе» (см. К. МарксиФ. Энгельс.Соч., т. 2, стр. 142).

²«Законы движения небесных тел не начертаны на небе», а потому, хотя они реально существуют, они суть «лишь для духа и мысли»,—говорит Гегель в духе средневекового реализма (см.Гегель.Наука логики. Соч., т. I. M.—Л., 1930, стр. 49).

³Л.Фейербах.Избранные философские произведения, т. 2. M., 1955, стр. 866.

==21

Точка зрения рационалистов, например Спинозы, считавшего общее наличным в самой природе, была, пожалуй, ближе к истине, чем позиция философов-эмпириков. Но зато позиция последних более соответствовала задачам, стоящим перед естествознанием их эпохи, и потребностям развития физики и химии, переживавших период эмпирического накопления фактов.

В данной своей работе Гассенди со всей определенностью провозглашает себя последователем Пиррона, т. е. скептиком. Выше мы уже говорили, что скептицизм Гассенди ни в начале его литературной деятельности, ни впоследствии не был агностицизмом в духе Юма или Канта. Гассенди говорит преимущественно не о возможности или невозможности познания вообще, а о том, что разум знает или чего не знает на данной ступени его развития. Это тот же скептицизм, с которым мы сталкиваемся у Локка и у французских материалистов XVIII в.—у Дидро, и особенно у Робинэ.

Для Гассенди нет никакого сомнения в том, что вне человека и независимо от его сознания существуют вещи природы и что они материальны в смысле их физической структуры. Однако он утверждает, что наука еще не исследовала скрытые сущности вещей и в подавляющем большинстве случаев не может ответить на вопрос, почемунечто происходит так, а не иначе. Земля шарообразна, я это вижу, но почему — я не знаю. Я вижу, как устроена блоха, вижу ее члены, органы, но почему она устроена так, а не иначе — даже на этот вопрос я не могу дать ответа. Мы не знаем сущности лошади или фруктового дерева — не знаем, почему они устроены так или иначе, почему они так или иначе функционируют '. Гассенди считает, что мы знаем только кажимости вещей, а кажимости не выражают сущности. В шестой главе второго тома работы против аристотеликов он приводит целый ряд доводов в обоснование скептицизма. Доводы эти как две капли воды похожи на то, что впоследствии писал в своем «Опыте о происхождении человеческого знания» Локк, критикуя

' См. подобные мысли у Локка (Избранные философские произведения, т. I. M., 1960, стр. 302).

==22

теорию врожденных идей Декарта. Мы имеем в нашей науке правдоподобие знания, а не истину, доказывает Гассенди. Самое большое, что может дать диалектика,— это сформулировать то, что мы называем родом вещей, но не выявить их сущности.

Все это, по Гассенди, вовсе не противоречит тому, что существует наука, познание. Опытное знание есть знание видимости, но наука, которая собирает и описывает факты, полезна людям и помогает им в жизни.

Таковы те исторические предпосылки, которые служат Гассенди исходным пунктом для критики аристотелевских «Аналитик» и «Категорий». Возможно, Гассенди идет в своих скептических оговорках несколько дальше последующих французских материалистов. Многие историки философии отделяют скептический период в развитии философских воззрений Гассенди, представленный в работе против перипатетиков, от последующего периода, когда Гассенди отошел от пирронизма и твердо стал на почву материализма и материалистической метафизики. Мы полагаем, однако, что в материалистических учениях XVII—XVIII вв. материализм и скептицизм не были так резко отделены, как впоследствии, и скептицизм был оружием критики старой схоластической науки '.