Глава XXVI о возникновении права и справедливости

Но если вникнуть в вопрос этот глубже и начать, как говорится, ab όνο, то, по-видимому, право, или справедливое, и уважение людей к справедливости столь же древни, как сами общественные отношения.

Ибо хотя вначале, когда люди бродили, как дикие звери, и терпели разные невзгоды как от зверей, так и от суровости климата, некоторая естественная взаимная склонность (обусловленная сходством внешнего вида, душевных качеств и нравов) и приводила к тому, что они сходились и в известной степени принимали меры против указанных бедствий (строя хижины, воздвигая укрепления против зверей и строения для защиты от холода), однако так как каждый из них отдавал предпочтение своим интересам перед интересами других людей, то между ними часто возникали раздоры из-за пищи, женщин и других преимуществ, которые они друг у друга отнимали, пока не поняли, что не могут жить удобно и в безопасности, если не заключат между собой договор о том, чтобы не чинить друг другу обид, включив в него также условие, что все должны наказывать того, кто учинит кому-нибудь другому обиду.

==380

Таким образом, первая общественная связь основывалась на том, что каждый может иметь что-то собственное, что он может назвать своим; [такая собственность] приобреталась путем первоначального захвата, либо как дар, покупка, изделие собственного искусства, или еще каким-нибудь образом, и это стало для всякого юридической нормой. Но такое обязательство, или соглашение, было не чем иным, как всеобщим законом, соблюдение которого было обязательно для всех и который предоставлял или присваивал каждому определенное право, или полномочие пользоваться своим имуществом, в силу чего и самый закон был, как я уже сказал, своего рода универсальным правом общества.

Я не стану упоминать здесь о том, как общество в целом передало свое полномочие наказывать и принуждать некоторым немногим мудрым и добродетельным своим членам или даже одному, считавшемуся самым мудрым и добродетельным. Замечу только, что честными и соблюдавшими справедливость в обществе считались лишь те его члены, которые, довольствуясь имеющимися у них правами, не вторгались в чужие и, таким образом, не чинили никому обиды; несправедливыми же и учиняющими беззакония считались те, кто, не довольствуясь своими правами, узурпировали чужие права и, совершая грабежи, убийства и всякие другие вредные деяния, способствовали развитию несправедливости.

Итак, люди жили безмятежно и счастливо, особенно под управлением нескольких (или же одного) правителей, или царей, из числа самых мудрых и порядочных людей, которые, целиком отдаваясь заботе о пользе и безопасности общества, издавали и утверждали с согласия народа законы, с помощью которых либо предотвращались могущие возникнуть среди народа раздоры, либо улаживались уже возникшие. Однако, как это обычно бывает в человеческом обществе, в конце концов власть перешла к принцепсам и царям не столь порядочным, после чего, когда эти последние были свергнуты или даже убиты, верховная власть снова перешла к народу, что привело к междоусобной борьбе между разными партиями, добивавшимися власти;

==381

такое положение продолжалось до тех пор, пока народ, утомившись от вражды и раздоров и устав от вечного насилия, не захотел восстановить власть магистратов, или принцепсов. Однако если раньше большей частью законом был произвол принцепсов, то теперь народ выговорил себе именно те законы, которым он желал подчиняться, и, таким образом, снова подпал под власть законов, т. е. строгого права.

Но, не вдаваясь здесь в рассмотрение позднейших времен и касаясь лишь самого важного, а именно того, что относится к защите жизни, безопасность которой (как самое драгоценное благо) люди с самого начала старались обеспечить себе с помощью соглашений или общеобязательных законов, мы должны сказать, что, когда упомянутые мудрейшие и лучшие законодатели занялись жизнью общества и взаимными отношениями людей, они объявили, что убийство человеком человека запретно, и установили для убийцы необычно позорное наказание (например, связанное с ограничением прав). Отчасти их побуждало к этому указанное нами выше взаимное обязательство, связывавшее людей, в силу которого они не должны были быть в той же мере склонны к убийству подобных себе живых существ, в какой они склонны губить непохожие на них создания, убийство которых дозволено; отчасти же —и главным образом — они руководствовались тем соображением, что люди должны уклоняться от того, что не может принести никакой пользы в жизни, а может лишь способствовать возникновению вражды.

В самом деле, те люди, которые с самого начала уразумели пользу общественного порядка, не нуждались ни в каком ином стимуле, чтобы воздержаться от вышеуказанных деяний. Тех же, кто не в состоянии был постигнуть всю важность установленного порядка, удерживал от безрассудных взаимных убийств страх сурового наказания. То и другое действительно и для нашего времени. В самом деле, люди, понимающие пользу подобного общественного порядка, подготовлены к его постоянному соблюдению; тех же, кто не способен к такому пониманию, заставляет соблюдать [установленный порядок] страх наказаний, которыми угрожают

==382

законы и которые отдельные более благоразумные люди с одобрения большинства народа установили против тех, кто не понимает пользы порядка.

Ведь с самого начала ни один из писаных или неписаных законов, которые до нас дошли и которые должны были быть переданы потомству, не основывался на насилии, а, как я уже сказал, зиждился исключительно на согласии тех, для кого они издавались. Дело в том, что законодатели, добившиеся принятия этих законов народом, выделялись из толпы не телесной силой или властным требованием покорности, а силой ума, и им это удалось благодаря тому, что они сумели направить внимание некоторых людей на пользу их начинаний (чего раньше те как следует не понимали); в других же они вселили страх суровостью обещанных наказаний. В самом деле, ведь не было иного средства воздействия на тех, кто не понимал [общественной] пользы, кроме страха перед предписанным законом наказанием. Ведь и теперь страх наказания — это единственное, что держит обыкновенных людей в должных границах и удерживает их от какого бы то ни было покушения на частные или общественные интересы.

Таким образом, если бы все люди могли совершенно одинаково иметь ясное представление и помнить о том, что полезно, то они совершенно не нуждались бы в законах и по собственному побуждению остерегались бы делать то, что они запрещают; они старались бы делать то, что законы предписывают, ибо уже одно знание того, что полезно и что вредно,— это достаточный и, вдобавок, подходящий [стимул] для того, чтобы избегать последнего и стремиться к первому. Однако угроза наказания необходима в отношении тех, кто не видит того, что полезно. Ибо нависшее наказание заставляет таких людей обуздать свои стремления, толкающие их на порочные поступки, и принуждает их делать — пусть неохотно — то, что разумно.

Вот почему законодатели правильно установили, чтобы даже непреднамеренное убийство не было совершенно свободно от штрафа. Это было решено, конечно, не из опасения, что в противном случае был бы дан повод тем, кто замыслил убийство, преднамеренно под-

==383

ражать тому, что другие сделали неумышленно, а с той целью, чтобы люди проявляли достаточную осторожность и предусмотрительность в подобных случаях, ибо иначе было бы слишком много убийств, в самом деле совершенных нечаянно. Это было не бесполезно по тем же причинам, по которым было запрещено умышленное убийство человека человеком. Поскольку из убийств, совершающихся нечаянно, одни происходят вследствие непредвиденной и недоступной вниманию человека причины, другие же — вследствие нашей небрежности и беспечности в отношении нависшей опасности, то законодатели, желая искоренить эту беспечность, которая может иметь своим следствием гибель ближних, постановили, чтобы даже и непреднамеренное деяние не сходило совершенно безнаказанно с рук, и сделали, таким образом, с помощью угрозы наказания невозможным частое повторение такого рода преступления.

Мало того, я считаю, что известные нам обычные обряды искупления и очистительные жертвы за дозволенные законом убийства были введены (и это по зрелом размышлении тех, кто впервые ввел эту разумную меру) не по какой-либо иной причине, но лишь потому, что надо было отучить людей от слишком частых умышленных убийств.

Так как для людей толпы всегда требовалась какая-нибудь мера, которая удерживала бы их от безрассудных поступков, то первые законодатели, поняв это, не только установили наказания, но, сверх того, внушили людям и другой страх, основание которого было не очень ясно: а именно, они объявили, что всякий, какого бы рода убийство он ни совершил, будет считаться нечистым, пока он не принесет очистительную жертву.

И действительно, неразумная часть души, та, в которой помещаются аффекты, или страсти, словно перестроившись, прониклась повсеместно ныне царящей кротостью; это стало возможным благодаря тому, что люди, управлявшие толпой, с самого начала применили против натиска звериных страстей то самое искусство приручения, в которое входило умение запрещать людям убивать друг друга без различия.

==384