Глава XXIII омужестве перед лицом печали нашего духа '

Я уже сказал, что печаль, испытываемая нашим духом, имеет обычно своим источником то, что считается внешним злом, в противоположность благам, к которым мы страстно стремимся. Принято говорить о несчастье и процветании, или преуспеянии; и можно наблюдать, что одна и та же слабость, или малодушие, характеризуют как того, кто приходит в уныние от неблагоприятных обстоятельств, так и того, кто становится заносчивым при благоприятных. Вот почему то, что следовало бы сказать здесь специально о зле, вызывающем печаль, перед лицом которой требуется мужество, должно быть понято [читателем] из того, что мы сказали о благах, вызывающих страсти и требующих и отношении себя воздержания.

Здесь достаточно сказать в общем виде то, на что мы уже мимоходом обратили внимание, а именно что печаль обусловлена не природой зла, а лишь мнением о нем, вследствие чего печаль непременно испытывают все, кто полагает, что находятся в беде, потому ли, что они заранее предвидят для себя бедствия и ждут их, или потому, что эти бедствия уже приключились. Ибо как объяснить иначе тот факт, что человек, у которого убит сын, но который об этом не знает, не менее радостно настроен, чем если бы его сын был в живых? Это относится и к случаям, когда человек не знает о нанесенном ему оскорблении, о краже его имущества и т. д. Разве это не обусловлено исключительно мнением? Ведь если бы печаль порождалась самой природой внешних бедствий, то чувство утраты должно было бы возникнуть в отцовском духе в самый момент смерти

==372

сына; то же самое относится к потере доброго имени и

имущества.

Вот почему для того, чтобы чувство печали возникло в душе, требуется вмешательство мнения, а не природы. Чтобы не сомневаться в этом положении, тебе стоит лишь допустить случай, когда отец считает подкинутого ему ребенка своим, своего же родного сына таковым не считает. И вот известие о смерти родного сына нисколько не волнует такого отца, известие же о смерти подкидыша повергает его в величайшее горе. Дело в том, что и то и другое обусловлено не природой, а

исключительно мнением.

Отсюда можно с достоверностью установить по крайней мере следующее: обстоятельства, причиняющие нам горе, на самом деле для нас не зло, ибо эти обстоятельства находятся вне нас и сами по себе нас не затрагивают; лишь наше мнение превращает их в наше внутреннее зло; вот почему мы раньше сказали, что именно разум делает жизнь приятной и блаженной, потому что он искореняет те мнения, из-за которых наш дух охватывает смятение. Именно горе есть то, что приводит в смятение дух и изгоняет из него веселость

и безмятежность.

Но каким же образом может разум искоренить эти мнения? Разумеется, точно таким же путем, каким, по нашему представлению, мудрец делает себя неуязвимым для прихотей судьбы. Ведь внешние вещи, которые мы считаем благами и утрата которых приводит к печали духа, называются также благами судьбы, так как они и в самом деле от нас не зависят, а существуют или не существуют в зависимости от произвола судьбы.

Вот почему и для мудреца эти блага скорее нечто чуждое, чем свое, и он не настолько ими владеет, чтобы не быть подготовленным к их утрате. Ибо он отказался от ложного мнения, в силу которого эти блага считаются собственными, такими, которых нельзя утратить; вместо этого он придерживается мнения, в силу которого он убежден, что блага эти ненадежны и ничтожны, каковы они на самом деле и есть, и, таким образом, он заранее решает, что он будет делать в случае их утраты; именно, говорю я, решает заранее и не томится напрас-

==373

ной тоской, а хладнокровно относится к тому, что судьба требует обратно то, что она ему лишь одолжила.

В самом деле, с теми, кто считает, что быть лишенным такого рода благ — это зло, случается то величайшее несчастье, что действия, которые могли бы быть по крайней мере смягчены предварительным размышлением и как бы уменьшены давностью, на самом деле предварительным размышлением усугубляются, причем возникает нелепая мысль о зле, которое может случиться, а может и не случиться. Разумеется, в этом случае бывает достаточно тягостным всякое зло, когда оно приключается. Если же оно случайно не приключается, то человек совершенно напрасно подверг себя добровольным мучениям. Таким-то образом и бывает, что иной человек всю жизнь мучается либо ожиданием зла, либо мыслью о нем. Ведь если кто-либо вечно думает о том, что его ожидает что-то злое и неприятное, то самая эта мысль становится для него источником вечного зла.

С мудрецом также может случиться, что вследствие привычки пользоваться благами судьбы он не совсем еще отказался от ложного мнения, и в силу этого судьба, по крайней мере иногда, идет против него; он может тогда впасть по крайней мере в умеренную печаль, и может даже случиться, что он станет плакаться; средство к облегчению этой печали содержится в тех двух моментах, которые были упомянуты несколько раньше по поводу телесного страдания, а именно в отвлечении от мысли о неприятности и о причине, ее вызвавшей, и в том, чтобы направить свою мысль на вещи, заведомо приятные и радующие наш дух.

Ведь дух мудреца может быть послушен его разуму¹⁶⁵и следовать за ним, куда бы он его ни вел. Разум же запрещает думать о том, что вызывает и усугубляет беспокойство, и, таким образом, он отвлекает дух от мучительных мыслей и побуждает его думать о будущих или прошлых благах, особенно о таких, которые, как ему известно, доставят нашему духу радость.

И хотя тягостные, неприятные мысли легко возвращаются, однако надо усердно стремиться отвлекаться и

==374

изменять направление своих мыслей. Ибо систематическим отклонением своего ярма дух приучается как бы его снимать. Да и время постепенно смягчает печаль именно тем, что представляются разнообразные поводы отвлечь дух [от горестных мыслей] и приучить его постепенно не думать и как бы забыть о том, что послужило причиной его печали.