философия / Классики(запад) / Новая / Локк / Послание о веротерпимости

 

==114

быть запрещено гражданским законом в религиозном культе и в местах, где он совершается.

Ты скажешь: а что, если какая-то церковь оказывается идолопоклоннической? И в этом случае правитель должен терпеть ее? Отвечаю: а можно ли предоставить правителю какое-нибудь право подавлять языческую церковь, которое бы в свое время и в соответствующем месте не обратилось бы и против ортодоксальной? Ибо не следует забывать, что гражданская власть везде одинакова и для каждого правителя его церковь ортодоксальна. Поэтому, если бы в делах религии гражданскому правителю была бы предоставлена власть, подобная той, которая в Женеве кровавым насилием стремится искоренить религию, почитаемую ею за ложную или языческую13, то очень скоро он с таким же правом обрушится на ортодоксальную, а в Индии — на христианскую. Гражданская власть либо может изменить все в религии согласно со взглядами государя, либо не может изменить ничего. Если будет позволено что-то вводить в религии силою закона, принуждением, страхом наказания, напрасно тогда искать меру: с помощью того же оружия будет позволено все подводить под ту мерку истины, которую сам правитель сотворит себе. Ни один человек не должен за свои религиозные взгляды лишаться своих земных благ, и американцы14, оказавшиеся подданными христианского государя, не должны лишаться жизни или имущества за то, что они не принимают христианской религии. Если они верят, что, исполняя отчие обряды, они будут угодны богу и обретут спасение, то следует предоставить их самим себе и их богу. Я изложу этот вопрос с самого начала. В языческую страну прибывает маленькая и бессильная горстка христиан, не имеющая ничего; чужестранцы просят у местных жителей, как люди у людей, что вполне естественно, помощи; им дают все необходимое, предоставляют место для поселения, оба племени сливаются в один народ. Христианская религия пускает корни, распространяется, но еще недостаточно сильна; уважаются мир, дружба, верность, сохраняются и равные права; наконец, христиане стали сильнее благодаря тому, что правитель принимает их сторону; и вот тогда-то попираются договоры, нарушаются права, с тем чтобы уничтожить идолопоклонство; ни в чем не провинившиеся против добрых нравов и гражданского закона добродушные и справедливейшие язычники должны лишиться жизни, имущества, дедовских земель, если не согласятся оставить древние свои обряды и перейти к чуждым им и незнако-

 

==115

мым. Здесь, наконец, становится совершенно ясным, на что толкает церковный фанатизм, соединенный с жаждой господства, и как удобно грабеж и честолюбие прикрываются религией и видимостью заботы о спасении души.

Если ты считаешь, что идолопоклонство где-то должно искореняться законами, страхом наказания, огнем и мечом, то «лишь имя стоит тебе изменить — не твоя ли история это?..»15. Ибо язычники в Америке лишаются своего имущества ничуть не с большими основаниями, чем в каком-нибудь европейском королевстве христиане, не согласные в чем-то с придворной церковью; ни тут ни там в одинаковой степени по религиозным причинам нельзя попирать или пересматривать право.

Ты скажешь: идолопоклонство есть грех, а потому не должно быть терпимо. Отвечаю: если бы ты сказал, что идолопоклонство есть грех, а поэтому его должно всеми силами избегать, ты бы был совершенно прав, но если — что это грех и поэтому оно должно быть наказано правителем, то ты был бы не прав, ибо не дело правителя наказывать по закону или обнажать меч против всего, что он считает грехом перед Господом. Жадность, нежелание помочь нуждающемуся, безделье и множество других такого же рода вещей суть, по всеобщему убеждению, грехи. Но кто и когда считал, что они должны караться правителем? Поскольку никакого ущерба чужим владениям не наносится, поскольку не нарушается общественное спокойствие, то даже там, где все это признается за грех, они не преследуются законом; о лжецах, мало того, об обманщиках законы повсюду молчат, за исключением некоторых определенных случаев, когда принимается во внимание не оскорбление божества, не омерзительность преступления, а неправые действия, направленные или против государства, или против ближнего. Ну а если, например, какому-нибудь государю, язычнику или магометанину, покажется, что христианская религия является ложной и не угодна богу, разве в таком случае на том же основании и с тем же правом не должны быть уничтожены и христиане?

Ты скажешь: по закону Моисееву16 идолопоклонники должны быть уничтожены. Это верно, но речь идет о законе Моисея, который никак не связывает христиан. Ведь и ты сам не приводишь в качестве примера всего, что установлено этим законом для иудеев, да и не будет для тебя никакой пользы упоминать это всем известное, но в данном случае совершенно бесполезное разделение на моральный, судебный и ритуальный законы. Ибо закон,

==116

каким бы он ни был, не обязывает никого, кроме тех, для кого он установлен. «Слушай, Израиль...» достаточно ясно ограничивает действие закона Моисеева лишь этим народом. Одного этого было бы достаточно, чтобы возразить тем, кто хочет по закону Моисееву установить для язычников смертную казнь. Однако мне хочется несколько подробнее развить это доказательство.

В отношении идолопоклонников иудейское государство поступало двояко. В первом случае это были те, кто, будучи посвящены в таинства Моисеевой религии и получив гражданство этого государства, отказались от почитания бога Израиля. Они подлежали наказанию как предатели и мятежники по обвинению в государственной измене. Дело в том, что государство иудеев сильно отличалось от прочих государств, ибо основывалось на теократии и в нем никогда не было и не могло быть никакого различия между церковью и государством, как это существует после Христа. Законы о почитании единого и незримого божества были частью гражданского и политического управления, где сам бог являлся законодателем. Если ты можешь где-нибудь найти государство, основанное на тех же началах, я готов согласиться, что в таком государстве церковные законы становятся гражданскими, а меч правителя и может и должен отвращать всех подданных от чуждого культа и чуждых обрядов. Но Евангелие не является таким законом ни для одного христианского государства. Я признаю, что есть немало королевств и других государств, принявших христианскую веру и сохранивших без изменения былую форму государственного правления, о которой Христос в своем законе не говорит ничего. Он научил нас, какой верою, какими нравами каждый может обрести жизнь вечную, но он не создал никакого государства, не учредил никакой новой специальной формы гражданского правления для своего народа, ни одного правителя не вооружил мечом, дабы побуждать людей к той вере или к тому культу, которые дал он своим последователям, или отвращать их от установлений другой религии.

Во-вторых, чужестранцы и те, кто не был гражданином государства израильского, никогда не принуждались силой перейти в религию Моисееву; но в том же самом параграфе, который грозит идолопоклонникам смертью (Исх. 22, 20—21), говорится и о том, что закон запрещает кому бы то ни было угнетать и притеснять чужестранца. Я согласен, что семь племен, владевших землей, обещанной израильтянам, были обречены на полное уничтожение, как

 

==117

и произошло, но не потому, что они были идолопоклонниками (ведь будь это так, почему же были пощажены моавитяне и другие народы, которые тоже были идолопоклонниками?), а потому, что бог еврейского народа являлся его царем и не мог потерпеть в своем царстве, т. е. в земле Ханаанской, поклонения другому божеству; ведь это было бы, собственно, преступлением против государства, а такого рода открытое отпадение от веры никоим образом не могло сосуществовать с властью Иеговы, имевшей в тех краях характер чисто политический. Поэтому из пределов государства должно было быть совершенно изгнано всякое идолопоклонство, которое вопреки законам власти признавало другого царя, так как признавало другого бога. Изгнаны должны были быть и жители, чтобы израильтянам достались во владение незанятые и нетронутые земли; именно на этом основании были изгнаны потомками Исава и Лота два народа — эмимы и хорреи, а территория их по тому же праву была отдана богом захватчикам, в чем каждый сможет легко убедиться, прочитав вторую главу Второзакония17. Таким образом, хотя из пределов земли Ханаанской всякое идолопоклонство было изгнано, однако не все идолопоклонники были наказаны. Иисус [Навин], по договору, пощадил всю семью Раавы, целый народ гаваонитян. Пленные идолопоклонники жили всюду среди евреев. Даже за пределами земли обетованной, вплоть до Евфрата, все области были покорены Давидом и Соломоном и обращены в провинции. И из всей этой массы рабов, из всего множества народов; находившихся под властью евреев, никто никогда, как мы знаем из книг, не был наказан за идолопоклонство, в котором, конечно, их всех можно было обвинить, никто не был принужден силою и угрозой наказания перейти в религию Моисееву и чтить истинного бога. Если же какой-нибудь прозелит желал получить гражданство, то он одновременно принимал и законы государства израильского, т. е. его религию; но делал он это по собственной воле, а не вынужденный силой повелителя, он как бы сам просил себе привилегию, а не получал ее вопреки собственному желанию как свидетельство покорности. И как только становился он гражданином, он обязан был подчиняться законам государства, которые запрещали идолопоклонство в пределах земли Ханаанской. О других же землях и народах, живущих за этими пределами, в этом законе не говорилось ничего.

О внешнем культе сказано достаточно. Теперь следует сказать о вере. Среди догматов церкви одни имеют харак-

 

==118

тер практический, другие — спекулятивный, и хотя те и другие имеют своей целью познание истины, однако вторые ограничиваются областью интеллектуально-мыслительной, первые же имеют отношение к воле и нравственности. Что касается спекулятивных догматов, или, как их называют, символов веры, не требующих ничего, кроме одной только веры, то гражданский закон никоим образом не может вводить их в какую-либо церковь: ибо к чему санкционировать законом то, что невозможно сделать даже при всем желании? Ведь от нашей воли не зависит поверить в истинность того или другого. Но об этом уже сказано достаточно. «Пусть он заявит, что верует!» Значит, нужно, чтобы он солгал богу и людям ради спасения своей души? Поистине великолепная религия! Если правитель хочет таким именно образом спасти души людские, то он, по-видимому, плохо понимает, в чем состоит путь к спасению; если же он делает это не ради их спасения, то почему символы веры столь беспокоят его, что он даже прибегает к силе закона?

Далее. Правитель не должен запрещать ни одной церкви исповедовать любые спекулятивные догматы и учить им, потому что они не имеют никакого отношения к гражданским правам его подданных.

Если какой-нибудь католик верит, будто то, что другой называет хлебом, в дейст,вительности является телом Христовым, он этим не причиняет никакого вреда своему ближнему. Если иудей не верит, что Новый завет есть слово божие, он тем самым не ниспровергает гражданских установлений. Если язычник не признает ни Старого, ни Нового завета, то это не значит, что он должен быть наказан как преступник. Верит во все это кто-нибудь или не верит — в любом случае ни власть правителя, ни имущество граждан не подвергаются никакой опасности. Я охотно соглашаюсь, что это ложные и нелепые взгляды, но законы заботятся лишь об обеспечении и сохранности имущества как каждого гражданина, так и всего государства, а не о том, истинны или нет чьи-либо воззрения. И совершенно не следует жалеть об этом. Для истины было бы хорошо, если бы иной раз ее предоставляли самой себе. Мало пользы принесло ей, да и никогда не принесет, господство власть имущих, которым истина всегда была неведома и неприятна. Правда не нуждается в силе, чтобы проложить путь к умам людей, и слово закона не может повлиять на нее. Помощь заемных и внешних сил нужна только царству заблуждений. Если же истина не может

 

==119

привлечь к себе разум собственным светом, внешняя сила ей не поможет. Однако об этом достаточно. Теперь нам следует обратиться к догматам, имеющим практический характер.

.Нравственность (_rectitudo morum), составляющая немалую часть религии и подлинного благочестия, имеет также отношение и к гражданской жизни, и от нее зависят в равной мере и спасение души, и благо государства. Поэтому _моральная сторона поступков относится к компетенции двух судов- внешнего и внутреннего- и подлежит власти как гражданского, так и домашнего владыки, т, е. государя и совести. Здесь, следовательно, может возникнуть опасность, как бы одно право не потеснило другое и не возникла бы тяжба между стражами мира и души. Но если правильно оценить все, что было сказано выше о границах власти того и другого, мы легко разрешим всю эту проблему.

Каждый смертный обладает бессмертной душой, которая обретает или вечное блаженство, или вечное страдание и спасение которой зависит от того, совершал ли человек в этой жизни должное и верил ли в то должное, что необходимо для умилостивления божества и предписано самим Господом. Отсюда, во-первых, следует: человек прежде всего обязан соблюдать именно эти требования и должен все свои усилия, все старания, все стремления направлять прежде всего на то, чтобы познать и исполнить их, ибо в нашей смертной природе нет ничего, что могло бы сравниться с бессмертием и вечностью души. Во-вторых, из сказанного, следует, что коль скоро человек, следуя ложному культу, никак не нарушает право других людей, коль скоро он не наносит обиды другому за то, что тот не разделяет его правоверных религиозных взглядов, и его погибель не причиняет ущерба благополучию других, то забота о собственном спасении есть только дело каждого в отдельности. Я бы не хотел, чтобы мои слова были поняты так, будто я готов отказаться от всех милосердных увещеваний и от стремления порицать заблуждения, что составляет важнейший долг христианина. Каждый имеет право сколько угодно наставлять и убеждать ради спасения ближнего, но~ необходимо исключить всякое .насилие и принуждение, здесь ничего нельзя делать по приказу. Никто в этом деле не обязан повиноваться чужим наставлениям или авторитету в большей степени, чем ему самому представляется нужным. Собственное суждение о собственном спасении является для каждого высшим и оконча-

 

К оглавлению

==120

тельным судьей, а так как дело идет только о нем самом, то чужие интересы от этого пострадать никак не могут.

Кроме бессмертной души человеку в этом мире еще дана жизнь, быстротечная, неведомой продолжительности, для поддержания которой необходимы материальные средства, добываемые трудом и усердием или уже добытые. Ведь то, что необходимо для счастливой и спокойной жизни, не рождается само собой. Поэтому вторая забота у человека — об этом. А так как люди в большинстве своем бесстыдно предпочитают пользоваться тем, что добыто чужим трудом, вместо того, чтобы добывать своим собственным, человек вынужден объединяться с другими ради сохранения того, что добыто, т. е. богатства и всякого рода средств, и того, благодаря чему это добывается, т. е. свободы и телесного здоровья, дабы со взаимной помощью, объединенными усилиями обеспечить каждому спокойное владение как его частной собственностью всеми этими необходимыми для жизни вещами, предоставив в то же время каждому в отдельности заботу о своем вечном спасении, ибо ни достижение его не станет легче от усилий другого, ни утрата его не причинит ущерба ближнему, ни надежда на него не может быть отнята никакой силой. А так как люди, объединившиеся в государство и договорившиеся о взаимной защите того, что обеспечивает им жизнь, могут тем не менее лишиться своего имущества либо в результате грабежа и обмана, чинимого своими же согражданами, либо в результате нападения внешних врагов, то спасением от этого последнего зла является оружие, мощь и численность граждан, а от первого — законы; попечение же и управление всем этим поручены обществом правителям. Именно таков источник происхождения, такова цель установления, таковы границы законодательной власти, являющейся верховной в каждом государстве. Задачей ее, таким образом, является забота о частной собственности отдельных граждан, а тем самым о всем народе и о его общих интересах, о том, чтобы он процветал и рос в мире и богатстве и чтобы по возможности собственными силами мог защитить себя от иноземного вторжения.

Исходя из сказанного выше легко понять, какой целью руководствуется правитель в своей законодательной деятельности — только земным, т. е. мирским, общественным благом, которое в то же время является единственным основанием для организации общества, единственной целью создания государства. Не менее легко понять, с другой стороны, какова та свобода, которая остается дл

 

==121

частных граждан в делах, касающихся жизни будущей, а именно право каждого делать то, что, по его убеждению, угодно богу, от воли которого зависит его спасение. Ибо прежде всего должно повиноваться богу, а потом уже — законам. Но ты скажешь: а что, если правитель прикажет своим эдиктом делать то, что совести отдельного человека представляется—непозволительным? Отвечаю: если государство будет управляться добросовестно и помыслы правителя будут действительно направлены на общее благо граждан, то подобное едва ли случится; ну а если все же случится, в таком случае я считаю, что каждые человек обязан воздержаться от действия, которое по велению .его совести представляется ему недопустимым; но ему самому придется подвергнуться наказанию, которое не является незаконным. Ибо любое частное суждение о законе, принятом ради общественного блага и касающемся вопросов государственных, не уничтожает обязательной силы закона и не может быть терпимо. Если бы закон касался вещей, находящихся за пределами компетенции правителя, например принуждал бы народ или какую-нибудь часть его перейти в другую веру и принять чуждые обряды, то этим законом инакомыслящие не были бы связаны, поскольку политическое общество создается только ради обеспечения каждому частному лицу владения тем, что необходимо в этой жизни, и ни с какой иной целью; забота же о собственной душе и о царствии небесном, которая не имеет отношения к государству и не может подлежать его власти, есть личное дело каждого отдельного человека. Дело государства — попечение о жизни и обо всем, что к этой жизни относится, и обязанность правителя — сохранение собственности за ее владельцами. Следовательно, эти мирские вещи не могут по произволу правителя быть отняты у одних и переданы другим, и даже по закону не может произойти среди сограждан перераспределение их частной собственности на основании, не имеющем к этому никакого отношения, а именно из-за религиозных взглядов, которые, будь они истинные или ложные, не наносят остальным гражданам никакого ущерба в делах мирских, а только последние и входят в компетенцию государства.

Но ты скажешь: а что, если правитель убежден, что это на пользу общественному благу? Отвечаю: подобно тому как чье-либо частное суждение о законе, если оно окажется ложным, не освобождает того от обязательств, налагаемых законом, так и частное, если так можно сказать, суждение правителя не дает ему нового права издания законов

 

==122

для своих подданных, которое не было и не могло быть предоставлено ему самим государственным устройством и уж тем более если правитель делает это, желая за счет других обогатить и наградить своих приспешников, принадлежащих к его секте. Ты спрашиваешь: а как быть, если правитель убежден, что его повеления вполне правомочны и полезны для государства, подданные же убеждены в противоположном? Кто будет им судьей? Отвечаю: один только бог, ибо между законодателем и народом нет судьи на земле. Повторяю: только бог в этом случае единственный судья, который на Страшном суде воздаст каждому по делам его, по тому, стремился ли он горячо, по чести и совести к общественному благу, к миру и благолепию. Ты скажешь: так что же делать? Отвечаю: первая забота должна быть о душе, и всеми силами нужно заботиться о мире, хотя и мало найдется таких, которые, видя опустошения, поверят, что это мир. Есть два способа решать спорные вопросы между людьми: или обращаясь к праву, или — к насилию; по своей природе они таковы, что там, где кончается одно, начинается другое. Рассматривать, как далеко простираются права правителя у различных народов, не входит в мою задачу; я знаю только, что обычно происходит, когда в споре нет судьи. Ты скажешь: значит, правитель будет поддерживать то, что сочтет для себя более полезным? Отвечаю: ты прав, на сейчас нас интересует мера справедливости деяний, а не мера успеха.

Чтобы перейти к более частным вопросам, я начну с того, что никакие догматы, враждебные и противные человеческому обществу и добрым нравам, необходимым для сохранения гражданского общества, не должны быть терпимы правителем. Но примеры такого рода в любой церкви редки: никакая секта не может дойти до такого безумия, чтобы проповедовать в качестве догматов своей религии принципы, очевидно подрывающие основания общества и потому осуждаемые всем родом человеческим, ибо это грозило бы ее же собственному благополучию, спокойствию и репутации.

Во-вторых, существует другое, более замаскированное, но и более опасное для государства зло, творимое теми, которые себе и приверженцам своей секты присваивают некое особое преимущество по отношению к гражданскому праву, прикрываемое для видимости соответствующей риторикой. Пожалуй, нигде не найдешь таких, которые грубо и открыто проповедуют, что не нужно соблюдать

 

==123

данного кому бы то ни было слова, что любая секта может низвергнуть государя с его трона, что власть должна принадлежать только им. Подобные вещи, высказанные столь обнаженно и откровенно, сразу бы возбудили гнев правителя и тотчас обратили бы взоры всего государства на это зло, пригревшееся у него на груди, заставив позаботиться о том, чтобы оно не распространилось дальше. Однако находятся такие, которые другими словами говорят то же самое. Ибо что иное имеют в виду те, кто утверждает, что не следует соблюдать честного слова, данного еретикам? Иными словами, они хотят получить привилегию нарушать вообще всякое честное слово, поскольку всех не принадлежащих к их сообществу объявляют еретиками или объявят таковыми, если им представится случай. А что означает требование лишать власти королей, отлученных от церкви? Конечно же намерение присвоить себе право лишать королей их власти, ибо право отлучать от церкви они хотят оставить только за своей иерархией18. Тезис «владение основано на милости божьей» в конце концов приведет к передаче любого владения защитникам этого тезиса, которые до такой степени самоуверенны, что не хотят даже ни доказывать, ни утверждать свое благочестие и свою правоверность. Поэтому они и им подобные, которые требуют для людей верующих, религиозных, ортодоксальных, т. е. для самих себя, каких-то привилегий в сравнении с остальными смертными и влияния в делах государства, которые под предлогом религии присваивают себе некую власть над людьми, не принадлежащими к их церковному сообществу и никак с ним не связанными, не могут иметь никакого права на терпимость со стороны правителя, равно как и те, кто отказывается призывать к терпимости по отношению ко всем не разделяющим их собственных религиозных взглядов. Ибо чему иному учат они и все им подобные, как не тому, что при любой представившейся возможности они обрушатся на права государства, на свободу и достояние граждан? И разве не требуют они только одного от правителя: предоставить им безнаказанность и свободу, пока не наберется у них достаточно сил и средств, чтобы отважиться на подобное?

В-третьих, не может получить право на терпимость к себе правителя та церковь, всякий вступающий в которую самим фактом своего вступления переходит на службу и в подчинение к другому государю. Ведь в таком случае правитель в своей стране, в своих городах предоставил бы место чужеземной власти и сам бы позволил из своих

 

==124

граждан готовить воинов против своего же государства. И ничем не может помочь этому злу то ничтожное и обманчивое различие, которое существует между церковью и двором, потому что оба они равно подчинены абсолютной власти одного и того же человека, который может в религиозных или имеющих к ним какое-то отношение делах под страхом вечных мучений в геенне огненной потребовать от людей своей церкви, более того — навязать им, все, что ему угодно19. Напрасно кто-то станет уверять, что он только по религии магометанин, в остальном же — верный подданный христианского правителя, если он признает в то же время, что обязан слепо повиноваться константинопольскому муфтию, который и сам беспрекословно noвинуется оттоманскому султану , изрекая сочиненные ему в угоду оракулы своей религии. Впрочем, иной раз живущий среди христиан турок более откровенно отрекается от христианского государства, признавая, что один и тот же человек возглавляет и церковь его, и государство.

В-четвертых, и, наконец, последнее: те кто признает существования божества, не имеют никакого права на терпимость. Ибо для атеиста ни верность слову, ни договоры, ни клятвы, т. е. все, на чем держится человеческое общество, не могут быть чем-то обязательным и священным, а ведь если уничтожить бога даже только в мыслях, то все это рухнет---И кроме того, разве может требовать для себя какой-то привилегии терпимости в делах религии тот, кто вообще своим атеизмом ниспровергает всякую религию? Что же касается остальных практических мнений, даже и не свободных от каких-то заблуждений, но если приверженцы их не требуют себе ни господства, ни безнаказанности в государстве, то не может быть каких-либо оснований отказать в терпимости той церкви, в которой они проповедуются.

Остается сказать несколько слов о тех сборищах, которые обычно считаются главным препятствием для доктрины веротерпимости, поскольку их обычно рассматривают как благодатную почву для мятежей и рассадник заговоров; да иной раз они такими и были, но не в силу каких-то особенных, только им присущих свойств, но из-за того невыносимого положения, к которому приводили подавление свободы или ее недостаточность. Эти обвинения сразу бы прекратились, если бы был закон, предоставляющий право веротерпимости тем, кому это нужно, закон, который все церкви должны были бы проповедовать и положить в основание своей свободы, закон, который бы гласил, что

 

==125

следует проявлять терпимость к несогласным с тобой в вере, что никто не должен в делах религии испытывать принуждение со стороны закона и вообще подвергаться какому бы то ни было насилию. Если бы такой закон был установлен, то исчез бы всякий повод для раздоров и восстаний во имя свободы совести. А как только исчезнут эти причины волнений и вражды, не останется ничего, что делало бы эти собрания менее миролюбивыми, чем остальные, и мешало бы им быть далекими от всяких политических смут. Но рассмотрим все пункты обвинения.