философия / Наука и религия / Хр-во и тех. цивил

Христианство и техническая цивилизация.

Даниеэлу. Пер.с французского диак. Головатского К. СПбДС, 2001.

Можно сказать, что нашей эпохе присущи два факта, которые выступают как ее основная характеристика. С одной стороны, наша эпоха есть век техники. Для этнологов орудие и ритуал определяют человека, и замечательно, что именно эти два пути позволяют его распознать. Вполне достоверно, что техника в современной цивилизации занимает особое место. Можно сказать, что она является знаком этой цивилизации благодаря одновременному своему применению к областям все более и более обширным, и все более и более стремительному ритму своего развития, а также благодаря своему распространению в широких массах: не большие части человечества, которые оставались ей чужды, сегодня к ней приобщаются, и наша задача увидеть, каковы миссионерские результаты такого распространения.

Другой факт, который характеризует современный мир, это атеистический гуманизм. Это специфически современный факт, совершенно чуждый древним цивилизациям притом совершенно чуждый и до нынешнего дня тем народам, которые остались вне зависимости от Запада. Но сегодня он становится фактом всеобщим вследствие чего завтра проблема миссии не будет (как на Западе, так и в Африке и на Дальнем Востоке), только проблемой древних религий, но и проблемой мира, отделенного от Бога. И вопрос в том, должен ли сегодня миссионер, посвятивший себя Китаю лучше изучать Конфуция или Карла Маркса. Очевидно, что сегодня, книги Карла Маркса были бы более важны, чтобы познакомиться с менталитетом которому придется противостоять.

Существует ли связь между этими двумя фактами? Вот в чем проблема. Техническая цивилизация ли порождает атеистический гуманизм? Последнее есть тезис Карла Маркса; и нужно признать, что во многих моментах она представляет некоторое правдоподобие. Имеется хронологическое соответствие в такой степени, что можно было бы задаться вопросом, не имеется ли таким образом, в технической цивилизации что-либо, что ставит преграду для религиозной позиции. Конечно, человек технической цивилизации испытывает перед религиозной позицией определенные трудности. Я уточняю: именно человек технической цивилизации, а не ученый. Это именно проблема технической цивилизации, пропитывающей всецело современный менталитет, но не проблема научного поиска как такового.

Должны ли мы, как некоторые, считать, что техническая цивилизации как таковая есть нечто проклятое, то есть что она как таковая конституирует некое отклонение, которое отворачивало бы человека от его сверхприродного призвания? Или мы можем, наоборот, полагать, что через кризис, который представляет сегодня ее развитие, она может стать связью с неким новым расцветом христианства, и при каких условиях? Это вопрос, который серьезен уже в теоретическом плане, но который ставит и практические проблемы, поскольку он касается проповеди вести Христовой в техническом мире.

Каковы же, изначально, те препятствия, которые техническая цивилизация несет для религиозной позиции; поклонения? Почему этот мир технической цивилизации может быть в конфликте с религиозной позицией? Для многих сегодня невозможно понять, как может быть человек 20 века, атомного века, еще и человеком религиозным. Религия кажется пережитком отжившего мира. Откуда такой взгляд?

Одна из особенностей, вследствие которой техническая цивилизация рискует обратить человека к поклонению - это то, что она заставляет жить человека в мире, который есть мир его собственных произведений. Человек технической цивилизации живет окруженный машинами, орудиями, инструментами, посредством которых он изменяет свою жизнь, пейзажами - больших современных городов с их огромными заводами. Таким образом, он находится окружены реальностями, которые ему отражают повсюду его собственный образ. А. Дюбарль отмечал как-то, что одна из черт, которая характеризует «человека техники», та, .что у него нет обычного контакта с природой в ее первичном состоянии, но всегда с силами природы, обработанными властью человека. В результате мир техники отражает человеку его собственное лицо, и в этом зеркале он сам является и тем, кто отражается, и тем, кто смотрит.

Это важно, чтобы понять ментальность большинства сегодняшней молодежи, увлеченной открытиями своего века. Стоит только увидеть ту мистику, которая создалась вокруг изобретения спутника, все надежды и одновременно все тревоги, связанные с атомной энергией. В этом смысле ученый выглядит для большинства современной молодежи великим героем современности, тем, кто держит в своих руках все секреты власти.

Именно это важно, поскольку, если небеса воспевают славу Бога, то машина воспевают славу человеку: современный человек, можно сказать, подвергается своего рода колдовству - колдовству этого чудесного мира, который он видит появляющимся под своими пальцами - с верой сегодня почти фантастической. Все это придает ему, в его собственных глазах важность и величие все более и более значительные и отбрасывает для него реальность творений Божиих на задний план; так что они ему практически безразличны, тем самым его внимание сконцентрировано всецело на творениях человека. Следовательно, с этой точки зрения можно сказать, что мир техники проявляется как отвращающий человека от Бога.

Но имеет место не только этот аспект. Помимо аспекта величия, мир техники порождает в человеке ощущение своей власти. То, что в действительности, характеризует этот мир – так это возрастающее господство, которое человек приобретает над силами природы и которое позволяет ему поставить их себе на службу. Когда мы сравниваем положение первобытного человека, задавленного природными силами с положением современного человека, мы понимаем, что последний имеет чувство, что постепенно он забирает обратно все, что некогда отдавал Богу, просто потому, что он не был хозяином всего этого и что это заполучение может - и некоторые аспекты сегодняшней науки дают здесь все поводы надеяться - расширяться беспредельно.

“Еще несколько десятилетий, отмечает П. Дюбарль, и человек закончит основное продвижение по захвату технической власти над инертной материей». Итак, еще несколько десятилетий, и можно будет сказать, что человек действительно станет властелином инертной материи, подразумевая под этим не только земной шар, но даже, в последствии и звездные миры. «И, продолжает А. Дюбарль, будет близиться к завершению то, что он начал в отношении живой материи». Это полагает новое направление, где прогресс может идти очень быстро, здесь человек смог бы стать господином самой своей биологической судьбы, так что этот таинственный мир жизни, который был главным образом тем, что не поддавалось захвату, был бы постепенно подчинен; это подчинение, как начинают говорить некоторые философы-материалисты, предусматривает и постепенную возможность продления жизни. Таким образом, человек испытывавший прежде чувство зависимости и прибегавший к некому deus ex machina чтобы достичь освобождения, теперь думает, что он сам способен освободиться от этой зависимости и совершить свое собственное спасение.

И он ощущает, что обращение к некой внешней форме есть именно своего рода «лень», что нужно посвятить все силы человека борьбе за свое освобождение, что человек будет демиургом человека, что он создаст счастливое и свободное человечество завтра. Этот миф лежит в основе марксизма, но он выражает систематическим образом то, что существует в более или менее латентной форме в массовом сознании.

Наконец, существует третий аспект, который позволяет считать, что мир технической цивилизации создает препятствие для религиозной жизни: этот мир приучает разум к действиям, существенно отличным от действий, через которые религиозный мир может быть приближен: для него важна более эффективность, нежели ценности истины. В процессе научного открытия нет нужды, собственно, говорить об истине; имеются только гипотезы, которые могут быть заменены другими гипотезами и которые варьируются их конкретной эффективностью. Итак, этот критерий стремится установить меру всех вещей; и духовные реальности разоблачаются как не имеющие эффективности в том, что касается конкретной трансформации человеческого существования. Это возражение, которое мы обыкновенно встречаем: христианство ничего не дает нам для того, что нам нужно делать на практике, и что служит изменению материальных условий человека.

С другой стороны, научный подход сочетает критерии достоверности с конкретными экспериментальными возможностями, чего нет в религиозной области: это вызывает ощущение того, что религиозные убеждения имеют необоснованный характер, не несут того самого качества достоверности, которое допускает эксперимент. Из этого следует, что для многих ученых, даже христианских, религия есть главным образом субъективное дело, которое относится к чувству и не может обосновываться объективно и рационально. Мы будем уважать религиозное чувство – жизнь так печальна, скажет кто-то, не нужно лишать людей утешения в религии, но будем считать, что трезвый разум должен быть способен обходиться без этой помощи и признавать истину в ее неумолимой суровости.

Отметим еще, что научный демарш есть главным образом демарш изобретений. Он состоит в том, чтобы всегда идти вперед, к прогрессу. Мир науки есть мир непрерывных открытий. Перед лицом этого, утверждение религией слова, сказанного один раз для всех, истины абсолютно постоянного характера, легко изобличается как противоречащее жизни разума. Это замечание так же как и предыдущие, не было бы истинным для тех, кто знает пределы науки, но я себя помещаю на уровень ученика технической специальности, рабочего специалиста, ибо именно здесь устанавливается тот менталитет, который создает экран в отношении религии, поклонения.

Но существует и противоположное мнение: тот факт, что техническая цивилизация, самим своим развитием, касается неких пределов и что это начинает осознаваться некоторой частью наших современников. Речь не идет о крахе технического мира, но о его пределах и его недостаточности. Мы уже сказали, что мир техники характеризует то, что человек в нем вновь находит самого себя. Но, точнее говоря, он находит в нем себя таким образом, что в конце концов он испытывает своего рода чувство зависимости от него. Мир техники запирает человека в человеке и в возможностях человека. И он начинает испытывать чувство удушья от него, которое заставило восклицать святую Терезу де Кладель: «Окно, окно, окно, чтобы выйти из вечной суеты». Ибо, если мир техники наполняет бесконечно тюрьму, в которой заперт человек, то он не побуждает человека выйти из него; он продлевает существование вещей в их порядке, но не заставляет перейти к другому порядку.

Это уже истинно в отношении плана познания. Возьмем пример наук о человеке. Можно сказать, что это сегодня одна из областей, в которой мир техники будет развиваться в наибольшей степени. Но, конечно, когда все объяснили о человеке, когда доказали все законы, остается “не знаю что и почти ничего”, то есть, в конечном счете, когда объяснили все, остается основное, то, что есть человек в своем последнем основании и что остается недоступным науке; нужно будет перейти в этот момент, к другому порядку способа исследования. То, что является истинным в порядке познания, является также истинным в порядке существования, то есть имеется зависимость, от которой техника может освободить человека. Она в значительной степени уменьшила бремя человеческого существования, и в этом смысле, ее дело велико. Я имею в виду все, что сделали медицина, хирургия, чтобы облегчить человеческие страдания и в отношении чего можно выражать огромную признательность. Но здесь однако существуют пределы. Техника предохраняет от поверхностной неисправности, то есть от того, что остается на определенном уровне и не сможет никогда превзойти этот уровень. Имеется некое главное бедствие, от которого техника никогда не сможет освободить человека, - бедствие смерти и греха. Только Христос снизошел к этому духовному бедствию, когда он спустился в преисподнюю, когда он и разрушил корень зла.

Чтобы проиллюстрировать это, в качестве примера, можно назвать важнейшую характеристику, предельная проблему, с которой мы все сталкиваемся – проблему смерти. Техника имеет в виду это проблему. Ее дело не было бы цельным, если бы она не приступала к этой проблеме. Следовательно, она может попытаться продлить существование и отсрочить смерть. В пределе, она бы смогла это совершать бесконечно. Но существование, которое бы она продлевала бесконечно, оставалось бы однако всегда существованием смертным и тленным, где человек обращался бы без конца в цикле биологического существования. Наоборот жизнь, которую несет нам Христос, есть переход к другому порядку существования, и жизни нетленной, преображенной действием Духа и освобожденной от биологической связанности.

Здесь мы подходим к вопросу о страхе человека перед своей собственной властью. Я имею в виду Опенхейнера, который отдает себе отчет в том, что он воплощает власть смерти, и что следствия могут быть трагическими. Человек техники испытывает страх. Он страшится, так как располагает, действительно, сегодня такими средствами власти, что они дают ему возможности не имеющее никакого сравнения с теми, которыми располагал человек прошлого, и что реальность космических катастроф, инструментом которых человек мог бы явиться, становится вполне вероятным.

Таким образом, сегодня существует проблема моральной ответственности ученого. Эта проблема, впрочем, характерна не только для сегодняшнего дня. Леонардо да Винчи, который был инженером, отказался обнародовать рисунки подводной лодки, которую он изобрел, так как он считал в высшей степени вероломным атаковать без предупреждения врага, который вас не видел. Это предполагает, что средства техники относятся к другому ценностному порядку, который может быть только порядком абсолютного добра или зла, порядком моральным, человеческим, в соответствии с чем техника единственно может усвоить себе свой смысл.

Наконец, исключительно технический способ рассмотрения самого материального мира лишает его морального значения. Ибо космос есть не только совокупность сил, которые мы можем постараться поставить себе на службу. Мир также обнаруживает для нас нечто, что находится по ту сторону его самого. Вселенная, которая была бы миром чистой техники, была бы подобна заброшенному, опустевшему храму. Однако священное как таковое, религиозное измерение мира является тем, в чем современный человек вновь начинает испытывать своего рода жизненную жажду. И действительно, поклонение Богу - это неустранимая потребность так же как и создание техники. Человек, совсем не поклоняющийся Богу, не есть человек.

Каковы же тогда пути, на которых современный мир техники представляет возможности освящения? Я скажу, для начала, что на мой взгляд, техника несет для религии определенное очищение. В той мере в какой она получает от человека в доверие некие сверхприродные реальности, она освобождает религиозное и сверхприродное от бремени псевдо- сверхприродного и псевдорелигозного. Первобытный человек повсюду видит сверхъестественное, но по большей части по причине своего невежества. Происходит очищение подлинного религиозного относительно такой деградации, в том исследовании, которое человек совершает исходя из совокупности своих возможностей.

Существует, таким образом, в этом смысле совершенно позитивное привнесение мира техники в мир религиозный.

Во-вторых, мы считаем, что техника дает человеку сознание своей власти, вследствие чего человек стал воспевать славословие человеку, а не Богу. Однако, в конце концов, не сводится ли это прославление человека к прославлению Бога? Мы не страшимся того, что человек будет слишком велик. Необязательно принижать Севера, чтобы превознести Полиевкта. Некоторые думают, что нужно принизить человека, чтобы возвысить Бога. Я же считаю, что чем более великим будет являться человек, тем еще более великим будет являться Бог, и в этом смысле, у нас нет никаких оснований усомниться в том, что действительно дано человеку.

Вот почему мы без колебаний придаем Жене, Деве Марии, такое необыкновенное величие, что некоторые нас в этом упрекают, под предлогом, что возвеличивая Святую Деву, мы чего-то лишаем Иисуса Христа. Последнее нам кажется абсолютно ложным, так как, все, что мы придаем Деве, Она получает только от Иисуса Христа, и так как Иисус Христос явится для нас тем более великим, чем больше Он даст Деве Марии. Чем более человек явится для нас великим, тем лучше мы поймем, насколько еще более велик Тот, от Которого он получил свое величие; и в этом зеркале современного человека можно усмотреть новый образ Бога. Даже тот мир, который создан техникой, может быть освящен, нет никакого основания не построить тот храм, в котором будет обитать Бог, так что этот храм он должен быть посвящен Богу. Мы убеждаемся, как, исходя из возможностей современной архитектуры и новых материалов, создается религиозная архитектура, являющаяся выражением современной души и первыми началами того, чем может быть освященный мир техники. С другой стороны, можно сказать, что тот способ, которым человек сегодня открывает меры пространства и времени и овладевает ими, заставляет нас понять, что пространство и время еще более обширны, чем мы себе воображали. Я не знаю ничего, что давало бы более великий образ Бога в его проявлении в мире, чем эти огромные звездные пространства, существование которых нам сегодня позволяют усмотреть астрономия и физика; и этот расширенный мир предоставляет нам особые образы, через которые выражается Бог.

Как это часто происходило на других этапах истории, ныне существуют силы, проявляющиеся в начале как препятствия, ибо они новые, еще незрелые. Некогда город являлся тем, что проклято; и кочевые израильтяне думали, что спасение возможно только в свободной жизни в пустыне. Однако мы видим момент, когда история поворачивается, когда Давид строит святой град, Иерусалим, и когда он вводит туда Бога прежде, чем человека. Мы также живем на одном из исторических виражей, в один из тех моментов, когда существуют новые силы, которые до настоящего времени появились большей частью вне сферы влияния Евангелия, но о которых нельзя сказать, что они не могли бы быть отмечены знаком Креста. Мы должны рассмотреть пути, на которых этот мир техники перестает быть препятствием поклонения, чтобы стать наоборот миром, который приведет к поклонению.

Итак, нам нужно вновь открыть священное, как основной момент человеческой души, в тех измерениях, в каких предстает сегодня космос, и поэтому одна из главных проблем будет в том, чтобы открыть (как новую символику, как некий образ отличия той вселенной, которую мы в настоящий момент изучаем), новые религиозные горизонты. Существуют средневековая космология, космология Галилея, мы же сегодня вступаем в третью космологию, и проблема таким образом, заключается в том, чтобы обновлять понятия и рамки, не объединять основные данные религии с отжившими понятиями, изобретать, вечно, для постоянного возвещения религии, формы выражения, которые соответствуют изучению человеком вселенной.

Это, кстати, уже на пути своего осуществления. Современный религиозный подъем не совершается в среде философов, писателей, которые сегодня по большей части являются пленниками той декадентской интеллектуальности, которую я разоблачал только что; религиозный подъем сегодня совершается в основном в среде ученых; именно здесь сегодня замечательная веселая молодежь входит в контакт с тем, что есть наиболее воодушевляющего в современном мире, а именно с великолепными достижениями техники и испытывает потребность продолжить эту техническую экспансию, на основании гуманизма, который ей придает ее смысл. Как мы сказали, наука сегодня соединяется с человеком, она соединяется с ответственностью, она охватывает сознание средствами, которые использует из необходимости поставить их на службу человеку; она ищет видение, которое позволяет этому замечательному взлету науки проявиться как сосредоточенному на расцвете человека и в конечном счете на последнем смысле истории, которая заставляет его снова обрести абсолют. Здесь нужно отметить очень важный в современной Франции факт влияния творчества Тейяра де Шардена; можно оспаривать тезисы Тейяра де Шардена; речь здесь не идет о каком-то новом богословии; это произведения, которые обозначают сегодня самые плодотворные пути развития для появления религии, рождающейся из самых недр технической вселенной.

Замечательно, что президент сенегальского правительства, Леопольд Сенгар, в конституции Сенегала вдохновляется главным образом философией Тейяра де Шардена. Можно отметить, что это единственная мысль, которую африканское государство сегодня могло бы противопоставить марксизму как конструктивную идею цивилизации. Я думаю, что здесь мы действительно присутствуем при обгоне марксизма, обгоне конечно неполном, однако определенном. Также удивительно, что сегодня французские коммунисты пытаются присоединить к себе Тейяра де Шардена, так как они очень хорошо понимают, что это фактически форма мысли, которая им наиболее вредна, потому что она содержит все, что имеется основательного в отношении технического расцвета, но в смысле духовном и религиозном, который делает идею цивилизации более богатой, вместо того, чтобы ее обеднять, как это делает марксизм, сводя ее к устаревшему философски позитивизму.

В этой перспективе, мы присутствуем при реабилитации разума; я указал, что разум был болен; разум интеллектуалов, о котором я рассказывал только что, болен: это разум, который считает, что он ничему не может служить, и что он неспособен достичь истины. Однако, мысль научная верит в разум и одновременно отыскивает сегодня пределы научного разума; согласно старой формуле Аристотеля, через физику мы открываем пути метафизики; именно через развитие научной мысли мы придем к философии, которая заслуживает этого имени, то есть которая не будет некоей культурой субъективности, упражнением разума, который вращался бы в самом себе, но будет поиском истины в полноте ее выражения, и так через это мы обретем быть может, блаженство.

Также один из путей обновления религии, - то, что религиозное чувство появляется сейчас в сердце человека, мы слишком сделали из религии нечто отделенное, я ужасаюсь концепции религии частных дел. Это хорошо знакомо тоталитарным государствам, которые убеждаются всегда в начале, в качестве исходной позиции в необходимости вернуть религиозную сферу в рамки чистого упражнения культа и отделить от нее все области жизни интеллектуальной, жизни общественной, жизни политической; но, это разрушает, в действительности религию, в конечном счете отрывая ее от ее человеческой укорененности. Однако сегодня происходит наоборот; религия рождается из самой основы человеческой деятельности, как некий горизонт человеческого существования. Она проявляется в научной мысли, в той мере, в какой последняя через свое описание космоса, имеет нужду в самой себе идти навстречу религии; она рождается внутри города, в той мере, в какой поклонение, присутствие Божие являются сегодня как сущность столь же необходимая городу, как экономическая жизнь, научное развитие.

Здесь то, в чем человек сегодня будет убеждаться все больше и больше; существует некоторая ложная светскость, радикальное отделение человеческой деятельности с одной стороны, от Бога с другой, которое есть одновременно разрушение религии и человека; и наоборот, дело нахождения этого основополагающего места религиозности в самом сердце человеческой деятельности есть обнаружение того, чем будет завтрашний мир. Поклонение столь же необходимо городу, как труд, экономика; созерцательные монастыри столь же необходимы городу как заводы; человек, человеческое общество не может больше обходиться без хлеба Небесного, как оно не может обойтись без человеческого хлеба и я думаю, что в этой жизненной перспективе будут рождаться и быть может там, где мы этого не ждем, то есть именно в мире, который был слишком долго лишен Бога - , - эти новые источники религиозности.

9