8.5. Система образования и ее роль в культуре.

Сначала это были классические средневековые Университеты, произвольно расположившиеся в общем неустойчивом пространстве разнородных обучающих и воспитывающих субъектов. В этом многообразии ученые авторитеты, школы, лицеи, да и университеты спонтанно возникали и так же непредсказуемо исчезали. Но в целом все это пространство было местом, где велся диалог и культивировались рациональность, вместе с ее оборотной иррациональной стороной, где рефлектировалась граница между ними, и где роль конфигуратора играл Университет.

C XVIII в., в тот момент, когда высшей ценностью культуры становится именно образование, от классических Университетов отделяются «индустриальные», ориентированные прежде всего прагматически. В них на первое место выходит поначалу юриспруденция, обеспечивавшая правовое и политическое оформление национальных государств и их колоний, вместе с характерной для них системой управления. А затем приоритет юридической науки сменяется приоритетом естествознания и технических наук. Вместо теологии, в Университете начинает господствовать рационалистическая философия, ориентирующая все пространство образования и связанных с ним слоев на развитие и применение методологий познания и самовыражения, и технологий практики.

Индустриальный Университет оставался, прежде всего, Университетом, он продолжал производить типы рациональности, востребованные в политических и торгово-промышленных кругах, проще говоря, он по-прежнему занимался наукой, но уже, по преимуществу, юридической, естественной и технической, и обучал европейских предпринимателей и правителей.

Что до классического Университета, то он в условиях промышленного бума определяется как «гуманитарный». В его основе сохраняется философия, со временем, развертывающаяся в спектр гуманитарных наук и превращающаяся в их методологию: экономика, политика, право, история, литература, искусство составляет предмет его занятий. В основе же индустриального Университета развивается «естественная философия» (физика), и европейская рациональность оказывается бивалентной: гуманитарной, и одновременно прагматической.

Наконец, в XIX-XX веках дивергенция наук и практических задач привела к появлению на основе индустриального Университета группы узкопрофильных учебных учреждений и к формированию системы высшего образования.

Заметим, что система образования, это в своей основе социальный институт, в то время как Университет представляет собою свободную корпорацию, или своеобразный профсоюз интеллектуалов. Институт легко поглощается государством, а свободная корпорация тяготеет к составляющим ее индивидам. При этом власть тоже персонифицирована в индивидах, а значит взаимоотношение власти с Университетом напрямую обусловлено индивидуальными культурами сотрудников Университета и государственных чиновников. Оно может быть диалогом, но может стать и монологом власти, обладающей, сравнительно с Университетом, большими возможностями.

Стоит обратить внимание на то, что высшее образование как система формируется на базе индустриального, а не гуманитарного Университета. Последний же оказывается отчасти в оппозиции к этой системе из-за явной прагматической неочевидности его «продукции» (гуманитарных знаний и выпускников с некоммерческой специальностью историка, философа, филолога, в какой-то мере и экономиста, и юриста, и т.д.). Оппозиционное положение гуманитарного Университета ведет к тому, что система образования и ему стремится придать узкопрофильный технологический характер, например, превратить его в «пединститут», выпускающий исключительно школьных учителей.

Система образования отличается от средневековой многоголосицы тем, что она представляет собою рационализированное пространство, юридически узаконенное как целое и сросшееся с государством, ставшее одним из его институтов. Отношение Университета с системой образования регулируется инструкциями соответствующего Министерства, которое, вместе со всем правительством, испытывает давление со стороны господствующих социальных слоев и их интересов.

В цивилизации Просвещения рациональная форма культуры распознается как технология. Образование становится технологией мышления, методология – технологией познания, появляется технология массового промышленного производства, затем инструкция по эксплуатации как технология утилитарного использования товаров и т.д.

В классическом Университете технологии мысли были неотрывны от «мыслящей практики», от интуитивного творческого поиска, опирающегося на оформленный технологиями экзистенциальный, жизненный опыт ученого. Гуманитарный Университет по-прежнему формирует интеллигенцию, понимая под нею те слои, кто способен создавать и внедрять новые идеи и технологии (образовательные, политические, промышленные и пр.), воспроизводит живой разум, для которого – технология лишь форма.

В отличие от него, система образования, в силу своей принадлежности к государственной институции, отдаляется от жизненного опыта и интуиции. Технология мышления в ней превращается в абстрактную от жизненного опыта и творческого поиска Инструкцию. Для нее технология, не форма, а само содержание мышления во всей полноте. Цель Инструкции в том, чтобы предписать цели и правила образования, взятые не из реальности, а из расчетов создателей Инструкции, действующих во имя известных только им «государственных интересов». И система образования понимает под интеллигенцией слои, ориентированные не на разработку новых, а в лучшем случае, на коммерческое внедрение уже разработанных технологий, чаще же тех, кто соответствует заложенным в инструкциях нормативам. В классическом Университете, по-прежнему, ценятся ум, знания и способности к творчеству новых идей, что не доступно для «точного измерения» в позитивных единицах. В системе же образования им на смену приходят легко замеряемые профессия и квалификация.

Можно заметить, что интеллигенция в понимании классического Университета и системы образования – разные слои, с различными ценностями и жизненными ориентирами. Для Университета, это – те, кто создает ценности будущего и новые рабочие места, а для системы образования, это – те, кто воспроизводит Инструкцию и занимает уже готовые рабочие места. И цели реформации у них разные. Для Университета, это – создание финансово-экономических, предметных и организационных условий, обеспечивающих творчество новых ценностей и подготовку специалистов, способных их внедрять. Для системы же образования, реформа – это упрощение и упорядочивание образовательного процесса, достижение его однородности путем ограничения свободы и творческих порывов, усложняющих управление. Без такого упрощения Инструкция оказывается малодейственной, доступной для интерпретаций.

Конечно, этот анализ, как и любой другой, ведет к излишней абстрактности результатов. На самом деле, один и тот же специалист может работать в государственной лаборатории или частной компании, а преподавать в Университете. Без всякого сомнения, умное управление системой образования, в том числе, и Университетом, необходимо. Однако замечу, что при всех прочих уточнениях у Университета и системы образования разные и не всегда совместимые задачи: Университет нацелен на разработку нового, а система образования – на воспроизводство старого и внедрение разработанного, Университет готовит интеллигенцию как субъекта будущего культуры, а система образования – просто хорошо обученных узких специалистов. Очевидно, что подготовленный в узкопрофильном институте специалист, уже в силу любопытства, может самостоятельно получить широкое образование, вкус к новому знанию и стать интеллигентом самой высокой университетской культуры, но это будет его личным желанием, а не задачей подготовившего его института.

Собственно говоря, получается, что если, например, современный российский Университет не насытит страну юристами, то не сложится и правовая культура, а если он, опережая время, не воспитает критическую массу экономистов, то не появится и рыночная экономика современного типа.