1.2.Ответственность за доведение до самоубийства в зарубежном уголовном праве

Проблема самоубийства волновала человечество на протяжении всей его истории, однако именно в последнее столетие это явление стало принимать все более массо­вые масштабы.

Особенно тревожная ситуация с суицидами сложилось в нашей стране. Согласно опубликованным недавно отчетам Всемирной организации здравоохранения по чис­лу самоубийств Россия занимает первое место в мире (на втором — США, на треть­ем—Япония).

В настоящее время ежегодно кончают с собой около 50 тыс. россиян, 30 тыс. аме­риканцев, 23 тыс. японцев. Всего на земле ежегодно кончают жизнь самоубийством более 800 тыс. человек.

Явление массового добровольного ухода из жизни обусловлено весьма сложным комплексом причин, исследованием которых занимаются философы, социологи, социологи, культурологи, представители ряда других наук. Однако суицид имеет правовые (прежде всего. уголовно-правовые) аспекты.¹⁰

Если само самоубийство или покушение на него в большинстве современных стран рассматривается как социально негативное явление, то иначе обстоит дело с поведением третьих лиц, способствующих совершению самоубийства. Такое поведение ( в той или иной форме) почти повсеместно в мире признается общественно опасным и иногда даже приравнивается к убийству.

В большинстве человеческих культур самоубийство находилось под религиозным и правовым запретом уже в древности ( исключение составляли, например, Япония и Индия до относительно недавних времен). Еще в Древнем Риме при Императоре Андриане суицид был приравнен к преступлению – за него полагалось конфискация имущества, запрет на траур и предание тела земле. В средневековой Европе суицид резко осуждался христианством, считавшим его тяжким грехом (решения церковных соборов 452,533, 563 гг.). исходя из такой позиции церкви, законодатель устанавливал суровые кары не только за покушение на самоубийство, но даже за само (успешное) самоубийство. В последнем случае труп жертвы, как правило, лишался христианского погребения, а нередко подвергался публичному надругательству (выставление напоказ, волочение по улицам и т.п.). Имущество самоубийцы конфисковывалось в пользу казны.

В Англии, начиная с XIII в., самоубийство рассматривалось как «тяжкое убийство самого себя» (self-murder), соответственно, любая помощь самоубийце трактовалась как соучастие в тяжком убийстве.

Среди стран Запада первой отменила уголовную ответственность самоубийц Франция. Произошло это в конце XVIII в., во время Великой Французской революции.

В современных уголовных законодательствах преступления, связанные с самоубийством. Можно разделить на три основных группы: 1) покушение на самоубийство; 2)подстрекательство и помощь в совершении самоубийства; и 3) доведение до самоубийства.

Практически во всех странах составы преступлений, связанных с самоубийством, относятся к группе преступлений против личности (преступлений против жизни и здоровья).

Самоубийство и покушение на самоубийство

Самоубийство и покушение на самоубийство в настоящее время уголовно наказуемо лишь в немногих странах, хотя еще в начале XX в. Эти составы были достаточно распространенны. Уголовное законодательство Нью-Йорк считало, например, покушение на самоубийство преступлением до 1919 г. Англия полностью отменила уголовную наказуемость за самоубийство только в 1961 г., до этого самоубийца лишался обряда церковного погребения; покушение на самоубийство каралось тюремным заключением. Еще в 1955 г. на Британских островах состоялся процесс, по итогам которого подсудимого приговорили к двум годам тюрьмы. Вслед за Англией покушение на самоубийство было декриминализировано в некоторых из ее бывших колоний (например, в Канаде это произошло в 1972 г.)

Тем не менее, в целом ряде стран английского общего права попытка суицида остается уголовно наказуемым деянием. Так, в соответствии с УК Брунея (ст.309), Индии( ст.309), Нигерии 1916 г.( ст. 327), Сингапура (ст. 309), Судана( ст.133) это деяние карается тюремным заключением сроком до одного года или штрафом или же обоими вышеупомянутыми наказаниями одновременно. По УК Тонги (ст.100) покушавшемуся на свою жизнь грозит до 3 лет тюрьмы.

За пределами семьи английского общего права данный состав уже почти не встречается. Уголовные кодексы Гондураса и Коста-Рики содержат специальные статьи (соответственно, 124 и 114) о покушении на самоубийство, однако они предусматривают не наказание, а применение к покушавшемуся мер безопасности в виде психиатрического лечения.¹¹

Подстрекательство к самоубийству и помощь в самоубийстве

Подстрекательство к самоубийству и помощь в самоубийстве уголовно наказуемы в подавляющем большинстве стран мира. Как правило, оба указанных деяния объединяются в одну статью уголовного кодекса.

В частности, уголовная ответственность за подстрекательство и помощь в самоубийстве предусмотрена в УК таких стран, как Австрия, Алжир, Андорра, Аргентина, Боливия, Бразилия, Бруней, Вануату, Великобритания, Венгрия, Венесуэла, Гватемала, Гондурас, Замбия, Индия, Исландия, Испания, Италия, Канада, Кирибати, Колумбия, Коста-Рика, Куба, Макао, Мальта, Мексика, Нигерия, Никарагуа, Нидерланды, Панама, Норвегия, Парагвай, Польша, Перу, Румыния, Португалия, Сальвадор, Сан-Марино, Сингапур, США, Калифорния, Соломоновы Острова, Тонга, Тувалу, Уругвай, Фиджи, Швейцария, Эквадор.

В УК Болгарии, Федерации Боснии и Герцеговины, анклава Брчко, Литвы, Македонии, Республики Сербской ответственность за подстрекательство и помощь в самоубийстве предусмотрена наряду с ответственностью за доведение до самоубийства.

В целой группе стран наказуема только помощь самоубийству, но не подстрекательство к нему. К таким государствам относятся Дания, Литва, США, штат Нью-Йорк и некоторые другие, Тунис, Филиппины, Чили.

Только подстрекательство к самоубийству наказуемо во Франции.

Наконец, в Беларуси, Кыргызстане и Туркменистане криминализированы склонение к самоубийству и доведение до самоубийства.

Особенностью рассматриваемого состава преступления является то, что его общественная опасность может варьироваться от весьма незначительной до исключительно высокой в зависимости от мотивов виновного и объективных обстоятельств дела. Одним из наиболее часто встречающихся на практике случаев содействия в совершении самоубийства является помощь врача или близкого лица безнадежно больному, страдающему от невыносимых болей, спокойно и достойно уйти из жизни. С объективной точки зрения этот акт ничем не отличается от эвтаназии – убийства из милосердия. Как и в случае с эвтаназией, во многих странах мира (Европа, США, Канада, Австралия) набирает силу общественную движение за декриминализацию подобных деяний как вообще лишенных признака общественной опасности.

Совершенно иную степень общественной опасности имеет подстрекательство и содействие самоубийству со стороны религиозных и иных фанатиков. Организация массового суицида на религиозной почве была обычным явлением в прошлом (например, массовые самосожжения русских староверов в XVII-XVIII вв.) и вновь стала набирать масштабы в конце XX в.

Так, 18 ноября 1978 г. в поселке Джонстаун (Гайана) по приказу руководителя американской религиозной секты «Народный храм» Джима Джонсона 912 сектантов покончили с собой или были убиты( не менее 700 человек из 912); 276 из погибших были несовершеннолетними. 19 апреля 1993 г. в Уэйко ( штат Техас, США) после 50-дневной осады полицией поместья религиозной секты « Ветвь Давидова» около 100 ее членов, в том числе не менее 25 детей, совершили самосожжение или были убиты по приказу лидера секты Дэвида Кореша. 5 октября 1994 г. в швейцарских кантонах Вале и Фрибург сожгли себя или были сожжены 53 члена религиозной секты «Орден храма Солнца», в том числе не менее 10 детей. 26 марта 1997 г. в Сан- Диего (штат Калифорния, США) 39 человек из секты «Небесные врата» совершили самоубийство, приняв яд и т.д.

Очевидно, что в отношении организаторов подобных чудовищных акций вполне уместно применение тех же уголовных санкций, что и за квалифицированное убийство.

Отсутствие вышеописанного состава преступления в уголовном законе России и большинства других стран СНГ представляется очевидным и неоправданным пробелом. Представляется, что Российскому законодателю необходимо криминализировать хотя бы подстрекательство и содействие самоубийству несовершеннолетних и невменяемых. Тем более, что примеры подобного законодательного решения имелись и в советском прошлом.

При конструировании объективной стороны подстрекательства и помощи в самоубийстве в национальных уголовных законодательствах используются различные термины, которые, тем не менее, имеют в целом общий смысл. Наибольшее терминологическое многообразие наблюдается в случае с подстрекательством к самоубийству. В странах английского и романских языков (Вануату, Венесуэла, Бразилия, Гватемала, Гондурас, Замбия, Испания, Нигерия, Никарагуа) весьма часто используется глагол «индуцировать», который означает «побуждать», «склонять», «вовлекать». В других случаях употребляется глагол «подстрекать». В УК некоторых стран употребляются одновременно оба указанных термина ( Бразилия).

В УК штатов США нередко используются глаголы «to advise», «to encourage», которые означают соответственно, «советовать», « поощрять».

В УК Индии, Брунея, Сингапура, Фиджи используется глагол «to abet», который означает одновременно и «подстрекать», и « помогать», « пособничать».

В бывших социалистических государствах используется, по крайней мере, в русском переводе, термин «склонять» (Беларусь, Кыргызстан, Болгария, Туркмения). При этом в УК трех указанных стран СНГ дается идентичное определение термина «склонение» как « возбуждение» у другого лица решимости совершить самоубийство».

За некоторым исключением при конструировании рассматриваемых составов преступлений законодатель не указывает подробностей ни объективной, ни субъективной стороны деяния.

Исключение составляет, в частности, УК Алжира, в котором более подробно описывается объективная сторона: « Каждый, кто сознательно помогает лицу в подготовке или облегчении его самоубийства, или предоставляет оружие, яд, или орудия, предназначенные для самоубийства, зная, для чего они должны служить…»

Так же более развернуто описывает объективную сторону УК Италии: « Тот, кто приводит другого к мысли о самоубийстве либо укрепляет решимость в самоубийстве или же каким-либо способом способствует его совершению…»

В УК Кыргызстана и Туркменистана дается открытый перечень способов склонения к самоубийству: «возбуждение у другого лица решимости совершить самоубийство путем уговора, обмана или иным путем».

Очевидно, что все вышеописанные вариации в формулировках объективной стороны подстрекательства и помощи в самоубийстве не вносят ничего нового и конструкцию данного состава преступления.

Гораздо более существенное значение имели конструкция субъективной стороны, однако она в данном случае почти всегда опускаются законодателем, не считая на редкие указания о том, что виновный действовал сознательно (Алжир, Никарагуа) или умышленно ( Нидерланды, штат Нью-Йорк США). Исключение составляет УК Швейцарии , где обязательным признаком общего состава преступления при подстрекательстве и помощи в самоубийстве является наличие у виновного « корыстных мотивов». В 2001 г. Парламент Швейцарии подтвердил законность процедуры так называемого «ассистируемого суицида» в случае безнадежно больных.

Чрезвычайно важным моментом в конструкции рассматриваемых составов преступлений является указание на наличие общественно опасных последствий деяния как обязательного признака состава преступления.¹²

В большинстве стран мира содействие самоубийству является материальным составом, то есть ответственность наступает за подстрекательство и помощь в самоубийстве наступает только при условии, что самоубийство или покушение на него состоялось. Прямое указание на это содержится в уголовном законодательстве Австралии ( штат Новый Южный Уэльс), Алжира, Аргентины, Болгарии, Боливии, Бразилии, Брунея, Брчко, Венгрии Венесуэлы, Гватемалы, Италии, Кыргызстана, Коста-Рики, Макао, Македонии, Мальты, Нидерландов, Норвегии, Панамы, Польши, Румынии, Самоа, Сальвадора. Сан-Марио, Соломоновых островов, Тонго, Туркменистана, Уругвая, Чили, Франции, Эквадора.

Однако в этом ряде из вышеуказанных стран предусмотрено, что подстрекатель (пособник) самоубийства подлежит уголовной ответственности только в случае наступления смерти или тяжких телесных повреждений ( Бразилия, Италия, Норвегия, Сан-Марино), либо только в случае смерти ( Сальвадор, Уругвай, Чили), либо если самоубийство «было совершено» ( Венесуэла, Македония, Чили).

Нет никакого указания на необходимость наступления каких-либо последствий подстрекательства или помощи в самоубийстве для наличия состава преступления в уголовных кодексах Австрии, Андорры, Дании, Исландии, Испании, Канады, Кубы, Нигерии. При этом только в УК Канады прямо указано, что подстрекатель или пособник подлежит наказанию независимо от того, следует ли самоубийство или нет. То касается других стран, можно предполагать, что необходимость наступления общественно опасных последствий все же предусмотрена (по крайне мере, в некоторых из них) доктриной или судебной практикой.

Комбинированный подход существует в Беларуси. Здесь простое склонение к самоубийству является материальным составом, а квалифицированное (то есть склонение к самоубийству двух иди более лиц, либо несовершеннолетнего) – формальным.

Квалифицированные случаи склонения или помощи в самоубийстве

Квалифицированные составы рассматриваемого преступления предусматриваются в законодательстве лишь некоторых государств (примерно в каждом четвертом).

В большинстве случаев квалифицирующие признаки относятся к жертве преступления. Чаще всего квалифицированным подстрекательством или помощью в самоубийстве является совершение данного преступления в отношении несовершеннолетнего или невменяемого (ограниченно вменяемого) лица. Однако и здесь наблюдается значительное разнообразие подходов. Так, по УК Беларуси квалифицирующим признаком является склонение (помощь) к самоубийству заведомо несовершеннолетнего, по УК Франции – несовершеннолетнего и в возрасте не более 15 лет, по УК Болгарии и Румынии – несовершеннолетнего до 18 лет, невменяемого или лица, находящегося в состоянии опьянения.

В целой группе стран жертвой квалифицированного склонения или помощи в самоубийстве могут быть только несовершеннолетние старшего возраста и ограниченно вменяемые лица, поскольку те же деяния в отношении несовершеннолетних младшего возраста и полностью невменяемых лиц рассматриваются уже как убийство. К такой группе стран относятся: Федерация Боснии и Герцеговины, Македония, Макао, Португалия. При этом в Федерации Боснии и Герцеговины, Македонии возрастная граница для квалификации в качестве квалифицированного следствия самоубийству определена в 14 лет, В Макао, в Португалии – в 16 лет.

Смешанный подход существует в Бразилии и республике Сербской, где жертвой квалифицированного содействия самоубийству может являться несовершеннолетний любого возраста или уменьшено вменяемое лицо.

УК Беларуси выделяет еще один квалифицированный признак, относящийся к жертве, - склонение к самоубийству двух или более лиц.

В некоторых странах квалифицирующие признаки относятся к субъективной стороне. Так, в Бразилии, Исландии, Перу подстрекательство (помощь) к самоубийству является квалифицированным, если оно совершено « по эгоистическим мотивам», в Дании – « по причине личной заинтересованности».

В отдельных странах квалифицирующие признаки относятся к объективной стороне: преступление рассматривается как квалифицированное, если виновный оказал самоубийце помощь в непосредственном причинении смерти (Филиппины, Мексика).

Наконец, в качестве квалифицирующего признака могут рассматриваться последствия деяния: в Испании помощь в самоубийстве наказывается более строго, если содействие привело к смерти.

Привилегированные составы

Привилегированные составы помощи в самоубийстве существуют лишь в отдельных странах (Колумбия, Литва, Республика Сербская). Все эти смягченные составы связаны так или иначе с проблемой эвтаназии.

Так УК Колумбии предусматривает более мягкое наказание, когда побуждение или помощь в самоубийстве имеют цель положить конец сильным страданиям, вызываемым тяжелым и неизлечимыми телесными повреждением или болезнью.

В УК Республики Сербской более мягкое наказание установлено для тех, кто помогает в совершении самоубийства «при особо смягчающих обстоятельствах».¹³

Интересный случай представляет собой предусмотренный в УК Литвы: состав «Оказание помощи при самоубийстве» : «Тот кто по просьбе безнадежно больного человека помог ему совершить самоубийство, наказывается лишением права выполнять определенную работу либо заниматься определенной деятельностью, либо публичными работами, или арестом, или лишением свободы на срок до четырех лет». Парадоксально, но при этом УК Литвы не содержит общей нормы об ответственности за помощь в самоубийстве. При буквальном толковании литовского УК получается, что помощь в самоубийстве, сколько убийство по просьбе потерпевшего.

Наказание за подстрекательство и помощь в самоубийстве

Размер наказания за подстрекательство и помощь в самоубийстве в современном мире варьируется чрезвычайно сильно в зависимости от уголовно-правовых традиций и, в меньшей степени, культурных особенностей отдельных стран.

Наиболее сурово соответствующие деяния караются в странах английского общего права: в одних из них санкция составляет до 14 лет заключения ( Англия и Уэльс, Канада, Кирибати, Соломоновы острова, Тувалу), в других – до пожизненного лишения свободы ( Вануату, Бруней, Замбия, Нигерия, Самоа, Тонга, Уганда). В Индии, Брунее и Сингапуре простой состав подстрекательства наказуем 10 годами лишения свободы, а квалифицированные составы – также пожизненным заключением или даже смертной казнью. В Малайзии смертная казнь предусмотрена за пособничество в самоубийстве ребенку или душевнобольному.

Весьма длительные максимальные сроки заключения за содействие самоубийству предусмотрены также в Италии ( до 16 лет в особо тяжких случаях), На Мальте (12 лет), в Андорре (до 10 лет). Венесуэле (от 7 до 10 лет), Парагвае (от 2 до 10 лет), а также в штатах США и Австралии.

Следует отметить, что в странах романно-германской системы права санкции нередко сильно дифференцируются в зависимости от наличия квалифицирующих признаков. Так, по УК Италии подстрекатели и пособники самоубийства наказываются заключением на срок от 5 до 12 лет, если в результате покушения наступает смерть, и от 1 до 5 лет, если наступают тяжкие телесные повреждения. В Болгарии простое содействие самоубийству влечет лишение свободы на срок до 3 лет, квалифицированное – от 3 до 10 лет, в Румынии, соответственно, от 2 до 7 и от 3 до 10 лет, в Македонии – от 3 мес. До 3 лет и от 1 до 10 лет.

Наконец, уголовное законодательство значительного числа государств предусматривает относительно невысокие максимальные сроки заключения:

До 3 лет ( Дания, Исландия, Нидерланды, Туркменистан);

До 4 лет ( Аргентина, Эквадор) ;

До 5 лет ( Австралия, Алжир, Беларусь,Венгрия, Кыргызстан, Коста-Рика, Куба, Панама, Перу, Польша, Португалия, Сальвадор, Тунис, Франция, Швейцария);

До 6 лет ( Боливия, Бразилия, Гондурас, Колумбия).

Нижняя граница наказания в виде лишения свободы также весьма различается:

3 мес. (Федерация Боснии и Герцеговины, Македония, Польша), 6 мес. (Австрия, Республика Сербская, Уругвай, Япония), 1 год (Алжир, Аргентина, Панама, Перу), 2 года (Испания, Колумбия, Куба, Румыния, Сальвадор). Нет нижней границы в Беларуси, Венгрии, Дании, Исландии, Кыргызстане, Нидерландах, Португалии.

В некоторых странах в качестве альтернативы лишения свободы предусмотрен штраф (Дания, Исландия, Нидерланды, некоторые штаты США).

Доведение до самоубийства или покушение на него.

Доведение до самоубийства признается преступлением главным образом в государствах на территории бывшего СССР, где при этом, как правило, отсутствуют составы подстрекательства и помощи в самоубийстве.

В настоящее время указанный состав закрепляют уголовные кодексы следующих стран и территорий: Азербайджана, Албании, Беларуси, анклав Брчко, Грузии, Казахстана, Кыргызстана, Латвии, Литвы, Македонии, Молдовы, России, Таджикистана, Туркменистана, Узбекистана, Украины.

От доведения до самоубийства следует отличать случаи принуждения к самоубийству, которые рассматриваются уголовно-правовой доктриной практически всех стран мира как способ убийства.

Несмотря на компактность группы стран, в законодательстве которых предусмотрен рассматриваемый состав, и общность уголовно-правовых традиций, здесь наблюдается значительное многообразие подходов к юридической конструкции данного преступления.

Различия касаются личности жертвы, способа доведения до самоубийства, а также квалифицирующих обстоятельств.

Наиболее существенными представляются различия в определении того, какое лицо может быть жертвой доведения до самоубийства. Здесь наблюдается три подхода. Согласно первому из них жертвой может быть только лицо, находящееся в материальной, служебной или иной зависимости от виновного (Азербайджан, Албания, Болгария, Федерация Боснии и Герцеговины, Македония, Республика Сербская). При втором подходе жертвой может быть любое лицо (Грузия, Литва, Россия с 1997 г.) Однако наибольшее число стран придерживается своего рода «комбинированного» подхода, согласно которому доведение до самоубийства никак не зависящего от виновного лица составляет общий состав данного преступления, а находящегося в такой зависимости – квалифицированный состав ( Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Латвия, Молдова, Таджикистан, Узбекистан, Украина). В отдельных странах законодатель предусмотрел и иные случаи квалифицированного состава является также доведение до самоубийства несовершеннолетнего, в Молдове – мужа(жены) или близкого родственника, в Украине – двух или более лиц.

Что касается способа доведения до самоубийства, то здесь различия заключаются, главным образом, в широте перечня методов противоправного воздействия на личность жертвы, которые могут составлять объективную сторону данного преступления.

Уголовные кодексы Федерации Боснии и Герцеговины, анклава Брчко, Македонии и Республики Сербской говорят только о «жестоком и бесчеловечном обращении», а УК Литвы – о «жестоком или коварном обращении». Согласно кодексам большинства стран СНГ (и некоторых других) доведение до самоубийства может осуществляться путем «жестокого обращения или систематического унижения достоинства личности» (Беларусь, Болгария, Латвия, Узбекистан) либо «угроз, жестокого обращения или систематического унижения достоинства личности» (Азербайджан, Грузия, Казахстан, Кыргызстан, Россия, Таджикистан). В Туркменистане к последнему перечню добавлена клевета, В Украине – шантаж и принуждение к противоправным действиям.

Набольшей оригинальностью отличается подход УК Молдовы, где способ доведения до самоубийства выступает в качестве квалифицирующего обстоятельства. Так, общий состав образует совершение преступления путем «травли, клеветы или оскорбления» со стороны виновного, а квалифицированные составы – путем «жестокого обращения» либо «систематического унижения достоинства потерпевшего».

Во всех странах, кроме балканских и Литвы, законодатель прямо указывает на то, что наказуемым является доведение не только до самоубийства, но и до покушения на последнее. Относительным единством отличается подход к субъективной стороне рассматриваемого преступления. Почти во всех странах уголовные кодексы не содержат наказаний относительно формы вины или мотива. Применительно к постсоветским государствам это, как правило, означает, что данное преступление может быть совершено только умышленно.¹⁴ Однако в некоторых балканских государствах (Македония, Республика Сербская), напротив, в УК прямо указывается, что доведение до самоубийства возможно только по неосторожности. Очевидно, то же деяние, совершенное умышленно, в этих странах будет квалифицироваться как убийство.

Наказание за доведение до самоубийства.

Размер наказания за доведение до самоубийства отличается высокой степенью вариативности даже в рамках одного состава преступления, хотя общий уровень наказаний примерно одинаков для всей группы стран, где криминализировано рассматриваемое деяние.

Почти во всех государствах СНГ предусмотрены два уровня санкций: для простого и квалифицированного составов доведения до самоубийства.

В целом за простой или единый состав доведения до самоубийства предусмотрены довольно – таки мягкие наказания. Во многих странах ( Азербайджан, Албания, Беларусь, Грузия, Казахстан, Латвия, Россия, Туркменистан, Узбекистан, Украина) не установлен даже нижний предел наказания. Весьма часто предусматриваются наказания, альтернативные лишению свободы ( штраф в Албании, исправительные работы – Беларуси, Узбекистане, ограничение свободы – в Азербайджане, Беларуси, Грузии, Казахстане, Латвии, в Украине). При определении размеров санкций законодатель, возможно, исходил из сложности установления умысла у виновного, действия которого довели жертву до самоубийства.

Верхний предел за простой состав доведения до самоубийства составляет 3 года лишения свободы в Беларуси, Казахстане, Латвии, в Украине, 5 лет – в Кыргызстане, Молдове, Таджикистане, Туркменистане, Узбекистане.

При квалифицированном или едином составе максимальное наказание составляет 5 лет лишения свободы в Албании, Беларуси, Федерации Боснии и Герцеговины, Грузии, Казахстане, Латвии, Македонии, Республике Сербской, России, Украине; 7 лет – в Азербайджане, Кыргызстане, Молдове; 8 лет – в Болгарии, Таджикистане, Туркменистан, Узбекистане; 10 лет – в Украине при особо квалифицированном составе.

Нижний предел наказания при простом или едином составе определен в 6 месяцев лишения свободы в Федерации Боснии и Герцеговины, анклаве Брчко, Македонии, Республике Сербской, 2 года – Болгарии, Кыргызстане, Молдове, 3 года – в Таджикистане.

Случаи, когда подстрекательство и помощь самоубийству квалифицируются как убийство.

Существует целая группа стран, где подстрекательство и помощь самоубийству сами по себе или при определенных обстоятельствах могут квалифицироваться как убийство.

К странам, где пособничество и подстрекательство к самоубийству рассматриваются как убийство, относится, прежде всего, Англия. До 1961 г., когда была отменена уголовная ответственность за самоубийство и покушение на него, указанные действия считались соучастием в убийстве и подпадали под действие Закона об убийстве 1957 г. В настоящее время, согласно Закону о самоубийстве 1961 г., пособничество и подстрекательство к самоубийству образуют специальный состав, оставаясь разновидностью простого умышленного убийства.

Указанный выше подход был в той или иной мере воспринят и в США. Так, согласно УК штата Нью-Йорк лицо виновно в убийстве второй степени, когда оно преднамеренно побуждает или помогает другому лицу совершать самоубийство.

Согласно УК Норвегии любое лицо, которое помогает и подстрекает другое лицо совершить самоубийство, должно подлежать тому же самому наказанию, что и за соучастие и подстрекательство к убийству. В соседней Швеции, где ни один закон не предусматривает ответственности за помощь в самоубийстве, такие действия на практике квалифицируются как убийство, хотя и караются не столь строго.

В значительном числе стран мира как убийство квалифицируются подстрекательство и помощь самоубийству несовершеннолетних (малолетних) и невменяемых лиц. При этом в некоторых странах такая квалификация прямо предусмотрена в УК (Федерация Боснии и Герцеговины, Македония, Мексика, Республика Сербская, Сан-Марио, Судан).

Так, в Италии, Федерации Боснии и Герцеговины, Македонии рассматривается как убийство подстрекательство к самоубийству и оказание помощи этому деянию в отношении несовершеннолетних, не достигших 14 лет, или лиц, лишенных способности понимать и желать характер своих действий. Согласно УК Судана любое лицо, побудившее к совершению самоубийства малолетнего (не достигшего совершеннолетия) или душевнобольного, или человека, находящегося в состоянии опьянения или умственного или психического расстройства, подвергается соответствующему наказанию, установленному законом за совершение умышленного убийства.

2. УГОЛОВНО-ПРАВОВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДОВЕДЕНИЯ ДО САМОУБИЙСТВА

   1. ОБЪЕКТ ДОВЕДЕНИЯ ДО САМОУБИЙСТВА

Объект преступления - это поставленные под охрану уголовного закона общественные отношения, на нарушение которых направлено преступное посягательство. Проще говоря, это "мишень, по которой бьет всякое преступление". Неслучайно именно с определения объекта посягательства начинается квалификация всякого деяния, разграничение преступного и непреступного, установление характера и степени общественной опасности конкретного деяния, разграничение со смежными составами преступлений. Не является исключением из этого правила и такое преступление, как доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ).¹⁵

На сегодняшний день споров относительно объекта доведения до самоубийства не существует ни в научной среде, ни в практике. Вместе с тем более внимательное изучение проблем данного элемента рассматриваемого состава преступления приводит к любопытным выводам и заставляет задуматься над этим вопросом.

Статья 110 УК РФ расположена в разделе Уголовного кодекса, посвященном преступлениям против личности. В связи с этим родовым объектом доведения до самоубийства является личность. Личность представляет собой не только человека как биологическое существо, но и является основным звеном общественных отношений, создателем и носителем социальных ценностей, субъектом трудовой деятельности, общения, познания. В философии можно встретить положение, согласно которому не каждый человек является личностью. Так, например, Э.В. Ильенков писал, что "личность возникает тогда, когда индивид начинает самостоятельно... осуществлять внешнюю деятельность по нормам... той культуры, в лоне которой он просыпается к человеческой жизни, к человеческой деятельности". В целом его подход в литературе поддерживал В.П. Тугаринов, однако отмечал, что "нельзя... всех людей без исключения считать личностями, личность должна обладать чертами, которые свойственны лишь взрослому и психически нормальному человеку". Практически продолжая рассуждения В.П. Тугаринова, Н.И. Матузов утверждал: "Ребенок не личность, душевнобольной тоже... личностью не рождаются, а становятся". В развитие этой позиции А.Н. Красиковым было высказано мнение, что и в праве личностью может считаться не каждый человек, "а только тот, кто, получая при рождении права и свободы, способен самостоятельно ими владеть, распоряжаться, а также самостоятельно исполнять установленные государством обязанности".

В основном все же категорически не разделяют позиций уважаемых ученых. Личность появляется там, где начинает проявляться характер человека, оценивающее отношение к окружающему миру. Вместе с тем не будем вдаваться в этой части в длительную дискуссию, так как ни в уголовном праве, ни в целом в законодательстве России не проводится различия между личностью и человеком, данные понятия воспроизводятся как идентичные.

Согласно общепринятой в науке позиции видовым объектом доведения до самоубийства является жизнь и здоровье человека вне зависимости от его возраста, физического состояния и интеллектуального развития.

Длительное время вопрос о непосредственном объекте преступления, предусмотренного ст. 110 УК РФ, оставался дискуссионным. В литературе в качестве непосредственного объекта рассматриваемого преступления выделяли: 1) жизнь, 2) право на жизнь, 3) общественные отношения, обеспечивающие безопасность жизни. Таким образом, выяснение непосредственного объекта доведения до самоубийства, по существу, сводилось к спору об объекте преступления вообще, а не конкретно того, где результатом преступного посягательства стало самоубийство потерпевшего.

Жизнь в общепринятом понимании - это физиологическое состояние человеческого организма. Как физиологический процесс жизнь имеет начало и конец. Определение этих моментов необходимо для того, чтобы установить период, в течение которого жизнь человека как таковая находится под охраной уголовного законодательства. Относительно момента начала уголовно-правовой охраны человеческой жизни существуют спорные позиции. Это связано с тем, что рождение, так же как и смерть, не одномоментный акт, а продолжительный процесс. Так, ученые не пришли пока к единому мнению относительно того, начинается жизнь с началом физиологических родов или с момента зачатия, с момента появления плода из тела матери или с момента отделения плода и начала самостоятельного дыхания. Вместе с тем не стоит забывать позицию медицины по данному вопросу. Так, аборт запрещается врачами начиная с 22-й недели беременности, так как с этого времени плод в принципе может существовать вне утробы матери (с условием надлежащего ухода, качество которого обусловлено достижениями современной медицины).¹⁶

Принимая во внимание все существующие позиции относительно начала человеческой жизни, не стоит уделять данному вопросу много времени при обсуждении объекта к конкретном случае. Это обусловлено тем, что в спектре нашего внимания оказывается явление самоубийства. Если для квалификации преступления, где непосредственным объектом является жизнь человека, не имеют значения состояние физического и психического здоровья потерпевшего, его возраст и иные обстоятельства, поскольку "уголовным законом охраняется жизнь во всех ее проявлениях", то в случае, когда речь идет о самоубийстве, мы уже говорим о человеческом поступке, который характеризуется наличием воли и сознания.

Следовательно, выяснение вопроса о начале жизни имеет существенное значение для тех составов преступлений, где возможно воздействовать на нее преступным образом на любом этапе ее существования, даже когда сам обладатель жизни еще этого не осознает (например, плод в утробе матери с 22-й недели беременности, когда его существование уже возможно вне утробы). К таковым относятся все виды убийств, включая квалифицированные и привилегированные составы, а также причинение смерти по неосторожности (ст. ст. 105 - 109 УК РФ).

Доведение до самоубийства тем и примечательно, что в данном случае непосредственным объектом преступления выступают общественные отношения, возникающие по поводу охраны жизни психически здорового и способного физически обеспечивать себя человека, так как самоубийство возможно только при наличии сознания и воли, отличается самостоятельностью в причинении себе вреда.

Заметим, что к преступлениям, связанным с самоубийством потерпевшего, относятся также убийство и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью. Оговоримся, доведение до самоубийства малолетнего лица следует рассматривать как убийство (ст. 105 УК РФ), так как ребенок до определенного возраста не может в полной мере отдавать отчет своим действиям и руководить ими. Случаи же, когда судебно-медицинской (судебно-психиатрической) экспертизой будет установлено, что в результате виновных действий непосредственно перед актом суицида у лица развилось психическое расстройство, которое стимулировало совершение самоубийства, преступление должно быть квалифицировано как умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть потерпевшего (ч. 4. ст. 111 УК РФ).

В случае, когда действия виновного лица по субъективному критерию будут признаны убийством, тогда объектом будет выступать жизнь лица, которое как минимум может самостоятельно совершить определенные действия, направленные на причинение себе смерти. Например, ребенок, который, как минимум, уже умеет ходить, воспринимать и реагировать на элементарные речевые (голосовые) команды.

В ситуациях, когда по различиям в признаках объективной стороны преступления действия виновного подлежат квалификации по ч. 4 ст. 111 УК РФ, непосредственным объектом будут являться общественные отношения, возникающие по поводу охраны здоровья человека. Но и в этом случае человек должен быть физически способен собственными действиями причинить себе вред.

Вопрос установления окончания жизни человека и наступления смерти, после чего защита жизни человека лишена смысла в силу того, что жизнь уже объективно не существует, также длительное время вызывал дискуссии среди медиков и юристов. Одни авторы полагали, что смерть человека наступает с момента прекращения дыхания и сердцебиения, другие считали сердцебиение не абсолютным доказательством жизни. Но признавалось бесспорным наступление смерти с момента органических изменений в головном мозге и центральной нервной системе.

Этот спор был разрешен принятием Приказа Минздрава России от 4 марта 2003 г. N 73 "Об утверждении Инструкции по определению критериев и порядка определения момента смерти человека, прекращения реанимационных мероприятий".

В процессе умирания выделяют стадии: агонию, клиническую смерть, смерть мозга и биологическую смерть. Агония характеризуется прогрессивным угасанием внешних признаков жизнедеятельности организма (сознания, кровообращения, дыхания, двигательной активности). При клинической смерти патологические изменения во всех органах и системах носят полностью обратимый характер.

Смерть мозга проявляется развитием необратимых изменений в головном мозге, а в других органах и системах - частично или полностью обратимых. Биологическая смерть выражается посмертными изменениями во всех органах и системах, которые носят постоянный, необратимый, трупный характер.

Согласно Инструкции, констатация смерти человека производится при наступлении смерти мозга (при полном и необратимом прекращении всех функций головного мозга, регистрируемом при работающем сердце и искусственной вентиляции легких) или биологической смерти человека (необратимой гибели человека).

В качестве дополнительного объекта доведения до самоубийства выделяют честь и достоинство лица, отдавшего предпочтение суициду .

Честь и достоинство отражают объективную оценку окружающими и его самооценку. В объективном смысле честь и достоинство являются оценкой поведения человека в общественном мнении.

В конституционном праве достоинство личности - критерий отношения государства к личности и ее правовому статусу как высшей национальной ценности. Согласно общему толкованию достоинство определяется как совокупность высоких моральных качеств, а также уважение этих качеств в самом себе. Специальными юридическими знаниями этот термин отнесен к морально-нравственной категории, означающей уважение и самоуважение человеческой личности. Достоинство - неотъемлемое свойство человека как высшей ценности, принадлежащее ему независимо от того, как он сам и окружающие его люди оценивают его личность. В гражданском праве достоинство - одно из нематериальных благ (ст. 150 ГК РФ), принадлежащее человеку от рождения, оно неотчуждаемо и непередаваемо. Гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь и достоинство сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. Психологи подчеркивают, что определяющим в формировании достоинства является отношение человека к окружающей его действительности, взаимоотношения с тем коллективом, в котором он находится .

Честь, с одной стороны, - это внутреннее нравственное состояние человека. С другой стороны - общественная оценка личности, ее духовных и социальных качеств. При этом следует помнить, что понятие чести изначально предполагает ее положительную оценку.

Еще одним дополнительным объектом доведения до самоубийства следует признать здоровье потерпевшего. Это относится к случаям, когда из способов доведения до самоубийства преступник избирает причинение физического насилия. "Здоровье представляет собой состояние полного физического, психического и социального благополучия, а не только отсутствие болезней или физических дефектов", - так определяется здоровье в Уставе Всемирной организации здравоохранения, принятом 26 июня 1946 г.

Однако в литературе встречается мнение, что при совершении преступления, описанного в ст. 110 УК РФ, практически причиняется определенный ущерб чести и достоинству пострадавшего. Следовательно, делать отсюда вывод, что объектом данного преступления являются также честь и достоинство, опрометчиво. Сторонники данной теории подтверждают свою позицию тем, что жестокое обращение и систематическое унижение человеческого достоинства потерпевшего по ст. 110 УК РФ не что иное, как способ совершения деяния более опасного, нежели, допустим, клевета либо оскорбление (ст. 129 УК РФ, ст. 130 УК РФ). Сторонники данной позиции утверждают, что анализ диспозиции ст. 110 УК РФ не позволяет считать, что честь и достоинство в данном случае поставлены законодателем под охрану в качестве основного, дополнительного или факультативного объекта преступления. Вопрос здесь разрешен аналогично тому, как он разрешается в составах убийств или причинения смерти по неосторожности (ст. ст. 105 - 109 УК РФ), изнасилования либо насильственных действий сексуального характера (ст. ст. 131, 132 УК РФ). Причинение при убийстве вреда здоровью, несовместимого с жизнью, при изнасиловании - вреда чести и достоинству потерпевшей отнюдь не свидетельствует о том, что одним из объектов состава убийства является здоровье, а состава изнасилования - честь и достоинство.

Вместе с тем данная позиция нам не представляется достаточно убедительной. В науке уголовного права устоялось мнение, что дополнительным непосредственным объектом преступления вообще и доведения до самоубийства в частности "является то общественное отношение, посягательство на которое не составляет сущности данного преступления, но которое этим преступлением нарушается или ставится в опасность нарушения наряду с основным объектом преступления". В связи с этим представляется, что характерная особенность дополнительных объектов доведения до самоубийства (честь, достоинство, здоровье) состоит в том, что они во многих случаях являются самостоятельными объектами и требуют дополнительной уголовно-правовой охраны.

На наш взгляд, выделение основного и дополнительных объектов в преступлении, связанном с самоубийством потерпевшего, имеет не столько теоретическое, сколько практическое значение для надлежащей квалификации содеянного. Если не проводить такого различия в объектах преступного посягательства, в некоторых случаях невозможно будет добиться правильной квалификации деяния. Именно этим можно объяснить ошибки, встречающиеся на практике при разграничении доведения до самоубийства, убийства, причинения тяжкого вреда здоровью и прочих преступлений, повлекших самоубийство (покушение на самоубийство) потерпевшего.

Обсуждая вопрос об объекте преступлений, связанных с самоубийством потерпевшего (доведение до самоубийства), нельзя обойти вниманием предмет данного преступного посягательства. Это объясняется тем, что невозможно причинить вред объекту преступления путем непосредственного воздействия на общественные отношения. Как верно замечал Н.И. Коржанский, "объект - явление реальное, но неосязаемое".¹⁷

Преступное удовлетворение потребностей происходит путем воздействия на определенные материальные объекты, например на человека, либо путем совершения действий, удовлетворяющих потребность субъекта. В преступлении, связанном с самоубийством потерпевшего, воздействие производится на тело (физическое воздействие) и психику (психологическое воздействие) человека. Установление факта, что то или иное деяние воздействует на различные стороны общественных отношений и их носителей, позволяет показать связь объективной стороны преступления с объектом. В этой взаимосвязи проявляется суть преступного поведения, общественная опасность и необходимость охраны общественных отношений уголовно-правовыми средствами.

Согласно приведенной Н.И. Коржанским классификации предметов преступления в доведении до самоубийства родовым предметом является человек, а видовым - психика человека.¹⁸ Мы согласны с данным утверждением. Характерная особенность преступного воздействия на психику потерпевшего при доведении до самоубийства состоит в прямом и непосредственном психическом насилии. Это насилие возможно в различных формах - устно, письменно, жестами - и всегда направлено на конкретное лицо. Воздействуя на психику жертвы, виновный пытается добиться от нее определенного поведения, совершения в его интересах определенных действий или воздержания от совершения таковых. Вместе с тем заметим, что в силу особенностей субъективной стороны рассматриваемого преступления при доведении до самоубийства действий, направленных на причинение себе смерти, преступник не желает и не предвидит. Однако вред объекту преступления при этом причиняется путем действий жертвы вопреки личным и общественным интересам и выражается в самоубийстве жертвы. Следовательно, непосредственным объектом преступления остается жизнь человека, а предметом является все-таки психика человека.

Таким образом, позволим себе предположить, что выявленные нами особенности объекта посягательства в преступлениях, связанных с самоубийством потерпевшего, помогут должным образом квалифицировать подобные преступные деяния.

2. ОБЪЕКТИВНАЯ СТОРОНА ДОВЕДЕНИЯ ДО САМОУБИЙСТВА

Объективную сторону преступления следует понимать как совокупность юридически значимых, указанных в уголовном законе признаков, характеризующих внешнюю сторону конкретного общественно опасного посягательства на охраняемый уголовным правом объект.

В нормах Особенной части УК РФ всегда указываются те или иные признаки, составляющие содержание объективной стороны преступления. К ним относятся: общественно опасное деяние (действие или бездействие); вредные последствия (преступный результат); причинная связь между деянием и последствиями; способ, орудия, средства, место, время и обстановка совершения преступления.

Обязательным для объективной стороны всех составов преступлений является общественно опасное деяние, поскольку без описания его признаков невозможно закрепление конкретного состава преступления. Остальные признаки объективной стороны относятся к факультативным, поскольку в одних случаях они включаются в содержание объективной стороны, и в этом случае являются обязательными для конкретных составов преступления, в других - не включаются и не влияют на квалификацию преступлений. Вместе с тем факультативные признаки объективной стороны, даже если они не влияют на квалификацию преступления, имеют важное уголовно-правовое и уголовно-процессуальное значение. В частности, они учитываются при назначении наказания, выступая в качестве обстоятельств, смягчающих либо отягчающих ответственность виновного (ст. 60 - 64 УК РФ). В уголовном процессе преступление не может считаться расследованным и доказанным, если не установлены место и время его совершения, даже в том случае, когда они не указаны в диспозиции соответствующей уголовно-правовой нормы.

Способом совершения психического принуждения является психическое насилие. При нем, в отличие от физического насилия, не нарушается целостность органов тела или его наружных тканей и человек не лишается объективной возможности действовать сообразно своим желаниям.

Психическим насилием следует признать любое целенаправленно деструктивное (нарушающее свободу воли) воздействие на психику лица. В зависимости от правовых оснований для такого воздействия оно может быть законным и противоправным, в том числе преступным.

В большинстве работ психическим способом побуждения лица к совершению вредоносного акта признается лишь угроза. Поэтому мы начнем анализ разновидностей психического насилия именно с нее, после чего дадим свою оценку мнению о том, что использование психотропных веществ, звуковых высокочастотных генераторов, гипноз и т.п. действия в ст. 40 УК не предусматриваются .

В русском литературном языке угроза понимается как обещание причинить какое-либо зло, неприятность. Непоследовательным представляется мнение Т.Ю. Орешкиной о том, что психическим насилием является лишь угроза применения физического насилия. По общему мнению, насилием будет любая угроза, так как закон не дает нам оснований для ограничения содержания психического насилия только угрозой физического насилия. Главное, чтобы такая угроза отвечала признаку соразмерности принуждения.¹⁹

В качестве примера можно привести уголовное дело из практики Верховного Суда СССР. П. и С. вечером шли к своей знакомой. На одной из улиц города их остановили двое неизвестных и под угрозой револьверов заставили погрузить на стоявшие рядом сани тюк мануфактуры, а затем тащить сани. Вскоре они столкнулись с работниками милиции, которые разыскивали похитителей мануфактуры из железнодорожного вагона. Неизвестные скрылись, а П. и С. были задержаны. Верховный Суд прекратил дело, указав, что "объяснения П. и С. о том, что неизвестные под угрозой оружия принудили их везти санки с похищенной мануфактурой, ничем по делу не опровергнуты"²⁰.

Как самостоятельный уголовно-правовой феномен угроза оценивается по правилам ст. ст. 119 или 296 УК. Например, П., придя домой в сильной степени алкогольного опьянения, учинил беспричинный скандал с матерью, оскорблял ее нецензурной бранью, побил посуду, неоднократно пытался ударить, угрожал при этом ее "зарезать, убить". Когда отец попытался прекратить скандал, П. избил его, нанося удары кулаками по голове и по телу. После этого, в присутствии вызванных работников милиции, будучи в наручниках, ногами наносил удары отцу, неоднократно словесно угрожая убить его. Первоначально суд назначил лишение свободы условно. Через полгода П. вновь совершил аналогичное преступление в отношении родителей, после чего по совокупности приговоров ему было назначено реальное лишение свободы.

Там, где угроза входит в состав сложных преступлений, она характеризуется более сложным содержанием. Так, орудием совершения преступления может выступать огнестрельное оружие; возможно причинение вреда здоровью для убеждения потерпевшего в реальности угрозы. Значительно чаще, чем обычная угроза убийством, такие преступления совершаются в соучастии. Будучи составной частью корыстных преступлений (в первую очередь вымогательства, насильственного грабежа, разбоя), угроза может предъявляться разным лицам, становясь частью системы преступных действий субъекта.

Угроза, доведенная до сведения адресата непосредственно (например, лично) или через третьих лиц, всегда является элементом принуждения: это не просто сообщение о грозящей опасности, это сообщение об опасности, исходящей от угрожающего. Лицо, угрожающее другому, преследует определенную цель. Если такой цели нет, соответствующее деяние, при наличии к тому оснований, может быть квалифицировано как обнаружение умысла ("голый умысел"), которое по действующему законодательству не является преступным. Хотя обычно цель угрозы может быть не только выражена явно, но и подразумеваться (например, пресечь нежелательную деятельность лица), однако при принуждении необходима ее конкретизация. Так, принуждением надо считать требование догнать и изнасиловать потерпевшую, обращенное к несовершеннолетнему под угрозой удара топором .

Содержание угрозы выражается в неблагоприятных последствиях и в действиях, которые следует предпринять или не предпринимать, чтобы эти последствия не произошли. Последствия должны носить исключительно преступный характер; при этом слова, выражающие сущность преступных последствий, нередко заменяются эвфемизмами. Например, в изученных нами делах представлены угрозы убить ("прикончить", "грохнуть"), зарезать (в том числе с конкретизацией: "раскроить ножом живот"), применить физическое насилие (например, "избить палкой с сучками"), изнасиловать, утопить, подвесить за ноги, лишить свободы ("запереть в гараже"), ограбить квартиру, завладеть имуществом (дом, автомашина, спорное имущество) и т.п. - как в отношении потерпевшего, так и близких ему лиц (жена, дети, родители); в дополнение к этому высказывались и более общие угрозы: "терроризировать"; "будешь ходить и оглядываться - получишь ломом по голове".

Проанализировав предложенные учеными определения угрозы, В.И. Симонов отмечает, что она, "по-видимому, по-разному определяется и в юридической литературе.²¹ Так, угроза понимается как: принуждение, стращание, запугивание, возбуждение у человека чувства тревоги, психическое воздействие, вид психического насилия, угроза применения физической силы". Сам же он отождествил угрозу применения физического насилия с психическим насилием и определил данный уголовно-правовой феномен как "противоправное воздействие, направленное на психику другого лица, с целью подавления его сопротивления или подчинения его воли воле виновного, путем запугивания применением физической силы".

Характеризуя угрозу, В.А. Владимиров называет такие ее признаки.²² Во-первых, по своему содержанию она представляет угрозу применения физического насилия, опасного для жизни или здоровья потерпевшего, причинения какого-либо иного вреда; во-вторых, угроза должна быть реальной, то есть содержать в себе, с точки зрения потерпевшего, действительную опасность немедленного применения насилия; в-третьих, угроза должна быть наличной, то есть создавать опасность немедленного применения насилия, если требования не будут удовлетворены.

Я.М. Яковлев предъявляет следующие требования к угрозе: она по своему характеру должна являться противоправной; по содержанию - серьезной, то есть она угрожает жизни, здоровью потерпевшего или близких ему лиц либо другим важным личным или имущественным интересам; по внешнему проявлению выражается достаточно интенсивно с тем, чтобы не оставалось сомнений, что угрожающий намерен ее осуществить; по возможности своего осуществления угроза должна быть реальной в том смысле, что лицо, к которому она обращена, должно быть убеждено в том, что таковая будет осуществлена.²³

Ряд исследователей выделяют две группы признаков угрозы: общие, характеризующие ее общественную опасность и противоправность, и особенные (необходимые). К общим признакам угрозы применения насилия они относят: 1) факт запугивания потерпевшего применением физического насилия; 2) действительность угрозы применения насилия. В число особенных признаков включаются: 1) реальная осуществимость такой угрозы; 2) момент предполагаемого осуществления угрозы (немедленно или в будущем); 3) интенсивность угрозы. Достоинством такого подхода является попытка разграничить признаки собственно угрозы и угрозы применением физического насилия. Однако общие признаки выделены несколько непоследовательно; кроме того, факультативный признак момента осуществления угрозы не влияет на квалификацию деяния как угрозы применения насилия, изменяя лишь юридическую оценку такой угрозы.²⁴

При анализе общих признаков угрозы заслуживает пристального внимания позиция В.П. Петрунева, который полагает, что понятие угрозы включает в себя три элемента: 1) опасность осуществления преступления; 2) сообщение о ней; 3) вредные последствия, причем обязательным элементом для любой угрозы является лишь сообщение об опасности. ²⁵Действительно, принуждаемое лицо может не поверить принудителю, что его угроза реальна, либо поверить, но фактической опасности при этом не было. Поэтому мы полагаем, что при решении вопроса об уголовно-правовом содержании угрозы нужно следовать именно предложенной им структуре. Впрочем, категорию "опасность осуществления преступления" В.П. Петрунев подразделяет на объективную и субъективную опасность, находя последнюю тогда, когда преступник не имеет реальной возможности осуществить угрожаемое преступление, хотя и замышляет его. В такой трактовке субъективной опасности мы не видим пользы для уголовно-правовой науки; точнее, на наш взгляд, толковать субъективную опасность обычным образом - как веру принуждаемого в реальность угрозы. Большее значение имеют категории абстрактной и конкретной опасности, предложенные Н.И. Гореликом, но здесь следует поддержать предложение В.П. Петрунева о дополнении классификации понятием реальной опасности.

Сообщение об опасности и вредные последствия заслуживают более пристального внимания. Отметим пока, что трактовка вредных последствий как "последствий, которые могут быть причинены правоохраняемому объекту (общественным отношениям и самому потерпевшему)" , не отвечает факультативному статусу этого элемента в структуре угрозы. В самом деле, когда последствия лишь могут быть причинены, они всегда входят в содержание угрозы, поскольку информация о них сообщается потерпевшему. Факультативными же последствия могут быть (и являются) лишь тогда, когда понимаются как реальное наступление обещанного вреда. Вред может наступить или не наступить, и поэтому он хотя и превращает этот элемент угрозы в чрезмерно протяженный во времени, но лишает его качества обязательности.

Важнейшей характеристикой угрозы является ее интенсивность. Интенсивность угрозы в целом слагается из четырех моментов. Во-первых, это характер угрожаемых действий. Во-вторых, субъективное восприятие потерпевшим вероятности приведения угрозы в исполнение. В-третьих, субъективное восприятие угрозы самим угрожающим (верит ли он, что может привести угрозу в исполнение). Наконец, это объективная опасность (реальность) угрозы.

Очевидно, что не все эти аспекты в равной мере влияют на уголовно-правовую оценку угрозы при принуждении. Доминирующими являются первые два момента. Сравнительно легко установить характер угрожаемых действий. На практике затруднения встречаются при известной неконкретизированности последствий, но их можно установить исходя из личности угрожающего, обстановки преступления, характера требуемых действий и т.п. Если конкретизация определенной степени насилия (вреда здоровью) не может быть установлена и четко не предполагалась потерпевшим и угрожавшим, то следует согласиться с мнением Л.Д. Гаухмана, что ее нужно рассматривать как угрозу насилием, не опасным для жизни или здоровья лица.²⁶

Сложнее ситуация с субъективным восприятием угрозы. Нельзя отождествлять его с реальностью угрозы, которая является самостоятельным понятием. О критериях установления реальности угрозы немало написано в литературе, особенно применительно к составу угрозы убийством (ст. 119 УК). Субъективное восприятие должно устанавливаться с учетом показаний самого потерпевшего, угрожавшего лица, свидетелей, путем установления иных обстоятельств высказывания угрозы, содержания преступного требования, предшествовавших отношений потерпевшего и угрожавшего лица. Если объективно нет возможности проверить показания потерпевшего о реальности воспринятой им угрозы, то сомнения должны толковаться в его пользу в соответствии с принципом субъективного вменения.

Угроза является предметом исследования и в гражданском праве, будучи негативным условием свободы волеизъявления в договоре, однако содержание ее заметно отличается от угрозы как уголовно-правовой категории. Так, согласно гражданскому праву США угроза состоит в запугивании лица, выступающего стороной в договоре, или его ближайших родственников лишением свободы, причинением вреда здоровью или имуществу, нанесением ущерба репутации. Для признания порока воли стороны по договору допустимо, чтобы контрагент угрожал ему воспользоваться своими законными правами.

Исходя из диспозиции ст. 110 УК в понятие уголовно наказуемого психического насилия можно включать и оскорбление, и систематическое унижение человеческого достоинства, и жестокое обращение. Так, Т.В. Кондрашова предлагает считать оскорбление психическим насилием. Уголовно-правовое понимание оскорбления как унижения чести и достоинства другого лица, выраженного в неприличной форме (ч. 1 ст. 130 УК), допускает такую возможность. Впрочем, это возможно лишь тогда, когда оскорбление не просто однократно было направлено на грубое высказывание своего мнения, но было частью системы поведения по лишению другого лица психического спокойствия, нарушению его эмоционального равновесия.

Для квалификации же действия как принуждения названные способы могут иметь значение лишь в случаях, когда психика лица неустойчива и соответствующее поведение принудителя опасно для нее. Иначе говоря, если по ст. 110 УК преступник желает или допускает возможность самоубийства потерпевшего, то при принуждении аналогичные действия могут быть совершены для того, чтобы заставить его совершить преступление.

Большой интерес представляет вопрос о включении в состав критериев состояния психического принуждения гипноза и иных подобных случаев использования психических и физиологических особенностей организма человека для принуждения его совершить деяние, лишь внешне кажущееся результатом сознательной деятельности человека и его добровольного волеизъявления, а на самом деле представляющее собой итог манипуляции. Согласно исследованиям, гипнозу подвержены в разной степени все люди, причем психически здоровые зачастую даже лучше, чем больные. По мнению некоторых ученых, неподверженность гипнозу даже является патологией, своеобразной психической болезнью.

Адекватных психологических обоснований феномену гипноза пока не дано. В целом гипнозом можно считать любую манипулятивную технику, основанную на использовании скрытых механизмов психики человека и ставящую целью навязать ему определенную модель поведения в обход обычных механизмов оценки ситуации и принятия решения. Например, поэтому правомерно относить к гипнозу в данном понимании термина нейролингвистическое программирование (НЛП). В уголовно-правовой литературе предлагаются и другие определения гипноза, например: "Общественно опасное, противоправное, умышленное информационное воздействие, осуществляемое виновным на психику лица посредством жестов, слов, аудиозаписи, телевидения, Интернет для склонения последнего к совершению преступления либо приведения его в "измененное состояние сознания" с целью беспрепятственного совершения виновным деяний, запрещенных уголовным законом".

Принципиальное отличие гипноза и ему подобных техник от обычных процессов убеждения и принуждения заключается во внешнем безоговорочном согласии лица с навязываемым суждением без предварительной критической его оценки и готовности гипнотизируемого действовать в соответствии с этим убеждением, несмотря на собственные интересы. Правда, в психологической литературе возможность совершения преступления под влиянием гипноза активно оспаривается. Однако в той же самой книге подробно описывается, как в ходе сеанса гипноза гипнотизер активно влиял на мотивацию лица, при этом субъект передавал функцию ответственности "охотно и с удовольствием", проявлял к словам гипнолога повышенное доверие.

Гипнотическое внушение может вызвать любое произвольное движение, даже такое, на которое субъект не способен в обычном состоянии, различные иллюзии и т.д.

Л.П. Гримак приводит ряд убедительных примеров применения гипноза в преступных целях и воспроизведения соответствующих ситуаций при проведении экспериментов.²⁷ Так, он рассказывает о программировании пациента на лжесвидетельство, убийство, причинение вреда здоровью. Там же приводится случай так называемого зомбирования, когда лицо могло пребывать на четырех разных уровнях сознания, о наличии которых не подозревало, но один из них по команде извне мог быть актуализирован в зависимости от складывающихся обстоятельств, причем в соответствии с каждым уровнем сознания менялись манеры поведения арестованного, особенности его личности, пульс, частота дыхания, потовыделение, а энграммы его собственной жизни были прочно заблокированы. Экспериментально было доказано, что цель поведения данного лица - убийство филиппинского президента Маркеса. В России гипноз применялся, например, членами известной секты "Белое братство", путем монтирования сеанса гипносуггестии в одно из "звуковых писем", которые давали прослушать вербуемым. В судебной практике дела об использовании НЛП, во-первых, пока крайне редки, во-вторых, всегда связаны лишь с мошенничеством, когда потерпевшие вкладывают свои деньги в сомнительные финансовые операции.

Н.С. Таганцев, рассматривая проблему уголовной ответственности загипнотизированного, совершенно справедливо отмечал, что наличие у данного лица возможности противодействия, борьбы и неподчинения внушениям, если они идут вразрез с его личной нравственностью, "не изменит условий уголовной вменяемости и ответственности загипнотизированного, так как вопрос идет не о том, согласно или не согласно учиненное с характером или убеждениями данного субъекта, а лишь о том, подлежит ли он ответственности за учиненное.²⁸ Пока карательная деятельность государства имеет своим объектом не преступность, не преступные идеи, склонности, пожелания, а виновные деяния, указываемое соотношение не может иметь решающего значения".

В дореволюционной уголовной практике было громкое дело о совершении некоей Марией Румянцевой покушения на убийство своего отца. Румянцева, болезненная, истерическая девушка, утверждала, что подсыпала яд, будучи загипнотизированной своим массажистом и сожителем Хрисановым. По заключению ряда независимых экспертов, в числе которых был академик В.М. Бехтерев, совершение преступления именно под влиянием гипнотического воздействия хотя и нельзя было доказать безусловно, но нельзя было и исключить. В настоящее время при установлении использования методов гипноза, в том числе НЛП, производится судебно-психологическая экспертиза.

В качестве основания для не наступления уголовной ответственности Н.С. Таганцев указывал то, что "подобные деяния должны быть рассматриваемы как учиненные во временном потемнении психической деятельности, во временно бессознательном состоянии и, следовательно, должны быть признаваемы невменяемыми". В настоящее время уголовное законодательство и медицина не позволяют назвать гипнотическое состояние особой разновидностью психической болезни, влекущей признание лица невменяемым, поскольку медицинский критерий невменяемости (ч. 1 ст. 21 УК) специально это не оговаривает. В то же время, поскольку деятельность загипнотизированного, безусловно, была активно опосредована его психикой, поскольку у него была формальная способность к сопротивлению, нельзя говорить и о наличии непреодолимой силы. Поэтому действия, совершенные под влиянием гипноза, следует квалифицировать по ст. 40 УК как совершенные в результате психического принуждения. В периодической печати приводились данные об учете следствием гипнотического воздействия на лицо. Например, в 2002 г. две цыганки убедили работницу кассы Челябинского банка, что она получит исцеление, если, пройдя по двум улицам города, произнесет специальное заклинание. За это они попросили отдать всю имеющуюся наличность из кассы. Следствие установило, что, когда кассир отдала деньги в сумме 1000 евро и пошла на улицу, она находилась под влиянием гипноза .

В зависимости от интенсивности гипнотического воздействия, соответствия преступного требования желаниям самого загипнотизированного можно говорить о преодолимом или непреодолимом принуждении. Однако гипноз не сможет исключить ответственность загипнотизированного в случае, когда он явился не средством принуждения к совершению преступления, а лишь склонил к преступлению лицо, и без того желавшее его совершить. Очевидно, выработка более подробных критериев самостоятельности преступных действий лица в состоянии гипноза должна быть произведена с участием специалистов-медиков.

По характеру воздействия приближается к гипнозу ситуация религиозного экстаза и вообще использования религиозного авторитета. Учитывая применяемые способы закрепощения (жертвоприношения, в том числе человеческие, осквернение символов христианства, приучение к употреблению наркотиков, требование передачи имущества на имя религиозного лидера, шантаж и др.), становится понятной высокая латентность совершаемых членами этих сект преступлений. Следует отметить, что религиозные экстатические состояния широко используются в отдельных сектах и вероисповеданиях. В той или иной форме их можно обнаружить в деятельности пятидесятников, суфиев, шаманов, вудуистов, сатанистов и проч. Вместе с тем к оценке данной ситуации следует подходить дифференцированно. Использование религиозного, равно как и любого другого авторитета, само по себе не может считаться достаточным психическим насилием.

В свою очередь, религиозный экстаз, несомненно, оказывает влияние на психику, особенно на эмоциональную сферу. По нашему мнению, при совершении в таком состоянии общественно опасного деяния должна быть назначена психолого-психиатрическая экспертиза. Она позволит выяснить, способно ли было лицо понимать фактический характер и значение своих действий и руководить ими. Иными словами, использование религиозного экстатического состояния может через понятие временного психического расстройства повлечь признание невменяемости.

Однако нельзя не учитывать, что лицо само привело себя в такое состояние. Как и при гипнозе, если умысел виновного был направлен на то, чтобы состояние религиозного экстаза облегчило совершение преступления, оно не влияет на квалификацию содеянного и не устраняет преступность деяния.

Помимо гипноза, к психическому насилию предложено относить и принудительную инъекцию наркотических средств или психотропных веществ, считая в этом случае состояние психического принуждения непреодолимым. В то же время инъекция одурманивающих, психотропных веществ или наркотических средств традиционно рассматривается в отечественной науке как разновидность физического насилия. Нам представляется, что при рассмотрении данного вопроса надо отграничивать два различных аспекта проблемы: собственно характер действий лица, которому ввели инъекцию, и предшествовавшие этому события.

Действия лица, находящегося под воздействием наркотических средств или психотропных веществ, можно признавать непреодолимым принуждением, если соответствующие вещества, по данным медицины, действительно лишили его способности руководить своими действиями. Так, например, известный синтетический наркотик ЛСД-25 может вызывать психотическое ощущение, которое характеризуется сильным чувством страха, близким к панике, параноидальным искажением представлений о размерах собственного тела, токсическим шоком, невозможностью абстрактного мышления, угрызениями совести, депрессией, чувством социальной изоляции и нарушениями в области физиологии . Очевидно, такая клиническая картина с учетом нарушения функций мышления создает почти идеальные условия для использования лица в качестве инструмента для совершения преступления. С другой стороны, когда лицо сохраняло некоторую возможность руководить своими действиями, принуждение является преодолимым.

Однако нам необходимо учитывать и деятельность лица перед инъекцией. Так, нельзя говорить о наличии непреодолимости психического принуждения, если для ее введения к лицу перед инъекцией применялось физическое насилие. В этом случае следует говорить о физическом принуждении (с учетом реального действия наркотика - как преодолимом, так и непреодолимом). Если к лицу было применено психическое насилие, чтобы заставить его сделать себе инъекцию, то следует выяснить, понимало ли оно характер действия вещества.

Можно провести такую аналогию. В дореволюционном законодательстве состояние опьянения исключало вменяемость причинителя вреда. Однако добровольное приведение себя в состояние опьянения специально с целью совершить преступление (при прямом или косвенном умысле) или если лицо могло или должно было предвидеть возможность совершения преступления (при неосторожности) не освобождало от ответственности независимо от способа приведения себя в состояние опьянения (самостоятельно, с помощью других и т.д.) .

Совершенно иной будет ситуация, если лицо добровольно довело себя до состояния наркотического опьянения, а преступник воспользовался этим, либо лицо было приведено в такое состояние путем обмана. В этом случае, полагаем, оценивать степень самостоятельности в принятии решения совершить преступление нужно по двум критериям: насколько принуждаемый был способен сопротивляться преступному влиянию после инъекции и, при отрицательном ответе, желал ли он совершить преступление до приема наркотика. При отрицательном ответе и на второй вопрос преступность деяний должна исключаться. Если лицо не предполагало, не должно было и не могло предполагать, что его используют для совершения преступления, то его деятельность после инъекции должна быть расценена как совершенная в состоянии непреодолимого психического принуждения. В противном же случае наркотик лишь укрепил собственную волю лица на совершение преступления - типичный случай подстрекательства.

В другом ключе анализирует эту проблему Л.В. Сердюк. Оспаривая мнение Л.Д. Гаухмана о том, что применение одурманивающих веществ при совершении преступлений следует относить к физическому насилию, он акцентирует внимание на действии веществ. Так, если их применение приводит к физической травме или к смерти, то Л.В. Сердюк признает насилие физическим, а при нарушении только психической деятельности и малом влиянии на физическое и физиологическое состояние он находит психическое насилие.²⁹ Сходной точки зрения придерживается В.И. Симонов, который полагает, что дача одурманивающих веществ должна рассматриваться не в качестве физического насилия, а оцениваться лишь по фактически наступившим последствиям .

С точки зрения медицинской психологии Л.В. Сердюк правильно описывает последствия введения одурманивающих веществ - возбуждение или торможение отдельных участков коры головного мозга, в результате чего человек либо теряет способность правильно реагировать на окружающее и руководить собой, либо попадает во власть неуправляемой эмоциональной реакции - стресса. Однако при применении физического насилия перед приемом вещества психические реакции явились прямым следствием такого насилия, хотя и опосредованным действием наркотика. Если же лицо приняло одурманивающее вещество без открытого насилия и сознавая его действие, то характер наступающих последствий становится неважным с учетом внешне свободного принятия наркотика.

Таким образом, не оспаривая полную или частичную невозможность лица контролировать свои действия после приема инъекции наркотических средств или психотропных веществ, мы утверждаем, что насилие и его оценка переносятся здесь на более раннюю стадию, когда у лица сохранялась способность относительно свободно принимать решение.

Помимо названных, Л.В. Сердюк в качестве формы психического насилия наряду с гипнозом выделяет электронную стимуляцию мозга. Хотя опыты такого рода у нас в стране проводились, однако ввиду несовершенства методик и практической малоосуществимости в современных условиях трудно говорить о признании электростимуляции способом принуждения иначе как в теоретическом аспекте.

Применительно к анализу психического насилия в контексте ст. 40 УК неоднозначен вопрос об угрозе самоубийством или причинением вреда своему здоровью. Р.А. Левертова называет угрозу самоубийством или причинением себе телесных повреждений психическим насилием применительно к составу хулиганства. В зарубежном законодательстве также отмечается исключительность ситуации при такой угрозе. Так, согласно п. 4 § 35.10 УК штата Нью-Йорк лицо, разумно полагающее, что другое лицо вот-вот совершит самоубийство или причинит себе тяжкий телесный вред, может применять к такому лицу физическую силу в такой степени, в какой, как оно разумно полагает, это необходимо для предотвращения совершения этих действий. В этой норме подчеркивается опасность ситуации, следовательно, вербализация противоправного требования, подкрепленного такой угрозой, может служить основанием возникновения состояния принуждения.

Безусловно, реализация угрозы суицида причиняет вред правоохраняемым интересам, поскольку государство заинтересовано в сохранении здоровых граждан и их социализации, пусть даже и против воли лица, полагающего, что оно имеет право свободно распоряжаться своей жизнью и здоровьем. По нашему мнению, такая ситуация не порождает состояния принуждения, а порождает право на крайнюю необходимость. Если есть наличная опасность совершения таких действий, то совершение преступления для предотвращения суицида будет вполне обоснованным.

Несмотря на выявленные существенные отличия, очевидно, что любое принуждение, в том числе физическое, содержит в себе элементы психического. В самом деле, специфика принуждения состоит в том, что кроме действий, составляющих его сущность, виновный одновременно предъявляет к лицу противоправное требование.

Физическое воздействие на организм человека влияет и на его психику, понижая сопротивляемость чужеродным мотивам. Как указывает О.В. Старков, совершая физическое насилие над человеком, ему причиняют и душевную травму.³⁰ Даже при отсутствии явно выраженного физического компонента при психическом насилии (например, при оскорблении, клевете, угрозе и т.п.) в организме человека происходят определенные, пусть незначительные, соматические (телесные) изменения .

С другой стороны, и психические процессы также имеют физиологическую основу. Например, при стрессе (в русскоязычной литературе его еще называют экстремальным состоянием), который является ответом организма на любое чрезмерное или необычное внешнее воздействие, первичная мобилизация проявляется в повышенном выделении азота, фосфатов, калия; увеличивается печень или селезенка и т.д.. Физиологическим критерием экстремального состояния является нарушение адекватности физиологических, психологических и поведенческих реакций человека . Учеными проводились эксперименты, в ходе которых испытуемым вживлялись в головной мозг электроды, после чего посылалось электрическое раздражение в различные подкорковые образования. В итоге у этих лиц возникали артифициальные (искусственно вызванные) психические состояния, сходные с обычными. Данные состояния оказывались переходными на пути от одного устойчивого функционального состояния мозга к другому. Артифициальные психические состояния наблюдались кратковременные и продолжительные (до суток и более), в зависимости от длительности воздействия на лицо. В ряде случаев эмоциональное состояние лиц достигало аффекта; однако, что не менее важно, выделялись и такие состояния, как немотивированный беспричинный страх, "испуг" (предметно отнесенный страх), растерянность. Все эти данные убеждают нас в том, что любое внешнее нарушение состояния покоя организма, будь оно физическим или только психическим, сходным образом влияет на деятельность головного мозга и, как следствие, на способность людей руководить своими действиями. Наступление стрессовой фазы истощения неизбежно отрицательно влияет как на психику, так и на физику организма. Иногда психическое воздействие может вызывать даже органический вред (т.е. вред здоровью человека). О допустимости признания состояния принуждения в крайних случаях, при чрезмерном воздействии, говорит и вывод исследователей, что вызываемые ими в ходе экспериментов беспредметные и безотчетные переживания страха или радости являются эквивалентом эмоциональных психических автоматизмов .

Отмеченная тесная взаимосвязь физического и психического в организме человека не позволяет нам согласиться с высказанным в литературе мнением, что "совершение преступного деяния под влиянием психического принуждения (угроз), хотя бы и подкрепленного физическим насилием, по общему правилу влечет за собой уголовную ответственность".

Как было показано выше, в структуре любого принуждения есть психическая составляющая. При физическом принуждении требование, даже если в нем это открыто не выражено, будет содержать в себе явную или скрытую угрозу продолжения насилия; в последнем случае принимается во внимание характер и продолжительность насилия, обстановка его применения. О психическом принуждении допустимо говорить лишь тогда, когда физическое насилие было сравнительно малозначительным.

Центральное направление разграничения физического и психического принуждения, таким образом, проходит по характеру действий и объекту противоправного воздействия. Поэтому можно согласиться с А.И. Бойцовым, отметившим, что различие психического и физического насилия следует производить по сферам непосредственного приложения - телесной или психической.³¹

Основным объектом воздействия при физическом принуждении будет тело человека, а конститутивным дополнительным - психика лица, поскольку ему предъявляется противоправное требование. При психическом принуждении основным объектом является именно психика и способность самостоятельно формировать свое поведение, то есть воля. Дополнительными, но не обязательными объектами принуждения могут выступать различные объекты, охраняемые уголовным законом, в том числе жизнь и здоровье других лиц. Совершение физического принуждения задействует первую сигнальную систему человека (его органы чувств), тогда как при психическом принуждении воздействие в основном происходит по линии второй сигнальной системы (речь). Не исключено смешанное воздействие, когда внешне вербализованное требование подкрепляется прямым воздействием на психику с использованием подсознания. Отсюда вытекает и приводимое выше деление воздействия в зависимости от его характера на энергетическое и информационное.³²

Комбинация признаков физического и психического принуждения (например, при причинении средней тяжести вреда здоровью и угрозе убийством) не позволяет однозначно решить вопрос о виде принуждения. Представляется, что здесь следует руководствоваться таким критерием, как характер совершенного физического насилия. Если причинен тяжкий или средний тяжести вред здоровью, принуждение признается физическим независимо от того, какие элементы психического насилия применял виновный. Если же насилие выражалось в легком вреде здоровью или не причинило вреда здоровью, то оно должно признаваться психическим тогда, когда была высказана угроза убийством или более тяжким вредом здоровью, чем реально примененное. Это обусловлено тем, что один лишь характер совершенного насилия не давал лицу достаточных с точки зрения уголовного закона оснований для совершения преступления, так как здесь нельзя будет говорить о соразмерности причиненного и предотвращенного вреда.

Как физическое, так и психическое насилие при принуждении может быть направлено на разных лиц, не только на принуждаемого. Однако если физическое насилие было направлено на третьих лиц, то принуждение теряет качество физического, превращаясь исключительно в психическое. Это объясняется тем, что физическое насилие по смыслу закона может быть лишь при физическом же воздействии на само принуждаемое лицо. Для принуждаемого лица физическое насилие в отношении третьих лиц никак не отражается на его физиологии, будучи лишь опосредовано его психикой. Следовательно, поскольку непосредственно на физическом уровне его организм насилие не воспринимает, то и само принуждение будет психическим.

При совершении насильственных действий в отношении других лиц в деяниях принудителя будет иметь место идеальная совокупность преступлений: он должен отвечать за преступление против личности этих лиц плюс за принуждение как самостоятельное деяние. Например, если принудитель стремится заставить кладовщика совершить присвоение имущества организации путем причинения средней тяжести вреда здоровью его дочери, то ответственность наступит за подстрекательство к присвоению и по совокупности за причинение средней тяжести вреда здоровью.

Умысел при физическом принуждении несколько шире, чем при психическом. Если основная цель принудителя в обоих случаях одинакова - совершение принуждаемым преступления, то сознание деяния при физическом принуждении в целом обширнее: оно включает и примененное физическое насилие, и угрозу его применения в будущем, тогда как психическое принуждение характеризуется лишь вторым элементом.³³

По объективным признакам и физическое, и психическое принуждение всегда безусловно обладают всеми соответствующими качествами. Поэтому мы не можем согласиться с характеристикой психического насилия (на примере угрозы) как насилия потенциального, могущего быть исполненным, а физического насилия как реального причинения видимого, ощущаемого человеком физического вреда. В приведенном высказывании содержатся сразу две неточности: во-первых, физическое насилие не обязательно является видимым (например, при нарушении функции внутренних органов); во-вторых, психическое насилие реально исполняется при воздействии на психику, поскольку оно просто имеет другой, отличный от физического, объект.

Б.С. Никифоров отмечал, что "в отдельных случаях психическое насилие приводит или, по мысли преступника, должно привести к лишению потерпевшего способности или возможности сопротивляться; таков случай, когда потерпевший от испуга теряет сознание". ³⁴Но если с этой посылкой нельзя не согласиться, то далеко не столь однозначен его вывод, что "вопрос о том, физическое или психическое насилие применил преступник, решается в зависимости от того, на какой результат (лишение потерпевшего способности или возможности - или желания сопротивляться) рассчитывал виновный".

В этой связи стоит заметить, что мы должны исходить из объективных признаков, содержащихся в совершенном лицом деянии. Поэтому следует присоединиться к утверждению Г.К. Кострова о том, что "психическое насилие не может стать физическим потому лишь, что, применяя его, виновный рассчитывал на его способность вызвать в организме потерпевшего процессы соматического характера"³⁵.

Д.М. Генкин находит различие насилия и угрозы в том, что "при угрозе наступление зла возможно и вероятно, при насилии зло уже имеет место"³⁶. Однако следует согласиться с критикой этого мнения П.Н. Назаровым, который пишет, что нечеткость такого различия заключается в том, что и психическое, и физическое воздействие могут принести одинаковое зло, а степень вероятности и возможности наступления зла, при равных условиях применения физического и психического воздействия, одинаковые. Справедливо полагает Г.К. Костров, что "угроза опасна не только тем, что она предвещает зло... а тем, главным образом, что грубо воздействует на психику потерпевшего, заставляет его опасаться дальнейших действий угрожающего".

Существующее разграничение физического и психического принуждения позволяет нам правильно квалифицировать соответствующие деяния, не толкуя расширительно понятие физического насилия.

В литературе была высказана мысль, что при достижении психическим принуждением высокой степени интенсивности, достаточной для признания его обстоятельством, исключающим преступность деяния (например, угроза смертью потерпевшему при разбойном нападении), оно фактически перерастает в физическое принуждение. Вряд ли с этим можно согласиться. Сколь бы ни были серьезны и значимы угрозы, пока не начнется непосредственное воздействие на организм лица, физическая составляющая в принуждении отсутствует. Интенсивность же, называемая И.И. Слуцким, - это преодолимость принуждения, о которой говорит УК РФ.³⁷

С другой стороны, становится очевидным, что четкую границу между физическим и психическим, преодолимым и непреодолимым принуждением можно провести далеко не всегда. Так, П.С. Дагель различал преодолимое и непреодолимое психическое принуждение и содеянное только в первом случае считал возможным квалифицировать по правилам крайней необходимости.³⁸ В частности, приводя случаи совершения преступлений несовершеннолетними по подстрекательству и принуждению взрослых преступников, он критически относился к необходимости квалификации содеянного так же, как при крайней необходимости, без применения специальных правил.

Итак, именно преодолимость/непреодолимость требования должна диктовать наличие особенных правил квалификации. Действительно, нельзя требовать, например, соблюдения соразмерности причиненного и предотвращенного вреда, невозможности предотвратить вред другими средствами там, где действия лица от него не зависят, являются безусловно вынужденными, - при непреодолимом психическом принуждении. С медицинской точки зрения нет различия, какова была причина, вызвавшая паралич воли, носила ли она физический характер (насилие) или проявлялась только в психическом воздействии на личность.

Обращаясь к условиям правомерности состояния принуждения, мы также видим полное единообразие их для непреодолимого принуждения, с одной стороны, и для преодолимого - с другой. При этом нет оснований говорить о наличии условий, относящихся лишь к непреодолимому психическому принуждению, но не к непреодолимому физическому.

Поэтому мы полагаем правильным распространить действие правил ч. 1 ст. 40 УК на непреодолимое психическое принуждение, соответствующим образом изменив редакцию указанной нормы: "Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в результате физического или психического принуждения, если вследствие такого принуждения лицо не могло руководить своими действиями (бездействием)".

Преступление считается оконченным с момента самоубийства или покушения на самоубийство. Потерпевший предпринимает действия направленные на лишение себя жизни. В независимости от наступивших последствий и нанесенного вреда здоровью. В редких случаях самоубийство может быть совершено путем бездействия (например, отказ от пищи).

3. СУБЪЕКТ, СУБЪЕКТИВНАЯ СТОРОНА ДОВЕДЕНИЯ ДО САМОУБИЙСТВА

Субъект преступления - один из обязательных элементов состава преступления. В этом качестве его характеризует совокупность определенных признаков, раскрывающих способность нести уголовную ответственность, претерпевать меры государственного принуждения за деяние, запрещенное уголовным законом. С одной стороны, это лицо, которому адресован уголовно-правовой запрет, т.е. некая абстрактная фигура, с другой - лицо, которое фактически совершило преступное деяние, предусмотренное конкретной статьей Особенной части УК. Каждая из перечисленных сторон этого понятия имеет смысл лишь постольку, поскольку связана с другой, однако в принципе возможно их раздельное рассмотрение.

Ответственность за доведение до самоубийства наступает по достижении 16-летнего возраста.

Общие признаки субъекта включают вменяемость и достижение определенного возраста на момент совершения деяния. Они естественно вытекают из самой сути норм уголовного права, которые в социальном плане адресованы людям, т.е. способны регулировать поведение человека (физического лица).

Вытеснение из уголовного права принципа объективного вменения и утверждение принципа вины (виновной ответственности) потребовали определения того минимума субъективных предпосылок (свойств психики), которых достаточно для правильного восприятия требований уголовного закона, социальной оценки поведения и способности руководить своими действиями. Совокупность таких предпосылок составляет признак субъекта преступления, именуемый вменяемостью.

Формирование способности верно оценивать социальное содержание деяния, предвидеть его последствия и действовать на основе здравого рассудка появляется лишь при наличии определенного жизненного опыта, который непосредственно связан с возрастом человека. Поэтому возраст лица - важный признак, с наличием которого законодатель связывает возможность возложения уголовной ответственности. В различных государствах и в разные периоды их истории возрастной критерий для наступления уголовной ответственности менялся; современные уголовно-правовые системы также неодинаково подходят к фиксации этого признака субъекта преступления, но в целом он может считаться универсальным.

Если самоубийство было вызвано незаконными действиями должностного лица, требуется дополнительная квалификация по статье, предусматривающей ответственность за должностное преступление.

Закон говорит об использовании должностным лицом своих служебных полномочий, поэтому имеется в виду только такое действие (бездействие) должностного лица, вытекающее из его полномочий и связанное с осуществлением прав и обязанностей, которыми оно наделено в силу занимаемой должности и которые закреплены в законодательных и иных нормативных правовых актах, в уставах, положениях и т.д.

110 статья, устанавливающая ответственность за доведение до самоубийства, содержит ряд новелл по сравнению со ст. 107 УК РСФСР. Прежде всего в статье отсутствует указание на материальную или иную зависимость потерпевшего от лица, виновного в доведении до самоубийства. Это означает существенное расширение круга возможных субъектов данного преступления. Субъектом может быть любое вменяемое физическое лицо, достигшее возраста 16 лет. Не имеет значение, зависит ли потерпевший от субъекта материально или иначе.

В науке уголовного права виной признается психическое отношение субъекта к общественно опасному деянию и его общественно опасным последствиям. Проще говоря, вину можно представить в виде формулы "мое отношение к моим действиям и их последствиям". Безусловно, вина является юридическим понятием, вместе с тем она имеет психологическое содержание. В этой связи принято выделять интеллектуальные и волевые моменты, которые представляют осознание сути совершаемых действий, предвидение наступления последствий, а также желание (или нежелание) их наступления. Интеллектуальные признаки отражают познавательные процессы в сознании лица. Это способность человека адекватно оценивать фактические признаки сложившейся ситуации и последствия своего поведения в этих условиях, т.е. осознавать общественно опасные действия и предвидеть наступление общественно опасных последствий. Волевым признаком является наличие или отсутствие желания наступления общественно опасных последствий. Различные сочетания этих составляющих образуют разные формы и виды вины: прямой и косвенный умысел и неосторожность в виде легкомыслия или небрежности (ст. ст. 24, 25 УК РФ).

Одни авторы считают, что доведение до самоубийства может быть только умышленным, при этом умысел - по преимуществу косвенный .³⁹

Другие утверждают, что поскольку в диспозиции ст. 110 указание на форму вины отсутствует, то в соответствии с ч. 2 ст. 24 УК РФ вина в рассматриваемом составе преступления может быть как умышленной, так и неосторожной. Умысел при этом может быть как прямым, так и косвенным, неосторожность выражаться как легкомыслием, так и небрежностью.⁴⁰

По мнению М.Д. Шаргородского, по Уголовному кодексу 1926 г. доведение до самоубийства могло быть совершено как умышленно, так и неосторожно⁴¹. По утверждению Н.И. Загородникова, по Уголовному кодексу 1960 г. данное преступление также могло быть совершено с любой формой вины, однако умысел при этом мог быть только косвенный. При наличии у виновного прямого умысла на доведение до самоубийства все совершенное рассматривалось как убийство особым способом и в зависимости от обстоятельств дела квалифицировалось по соответствующим статьям.

Р.З. Авакян утверждал, что доведение до самоубийства возможно с любым видом умысла. При прямом умысле виновный предвидит возможность самоубийства потерпевшего и желает этого, а при косвенном - сознательно допускает тот же результат.⁴² Р.З. Авакян считал ошибочным утверждение, что при наличии прямого умысла на доведение до самоубийства потерпевшего содеянное является убийством, которое должно квалифицироваться по ст. 103 УК РСФСР (умышленное убийство). Ученый объяснял это тем, что при совершении преступления, предусмотренного ст. 107 УК РСФСР (доведение до самоубийства), в отличие от убийства виновный не совершает действий, непосредственно приводящих к смерти потерпевшего. Потерпевший принимает решение расстаться с жизнью и сам же приводит его в исполнение, руководимый сознанием и волей. Эти объяснения выглядят вполне убедительными. Однако не следует исключать следующую ситуацию: потерпевший поставлен виновным лицом в такие условия, что даже при наличии сознания его воля настолько ограничена, что возможность принятия иного решения, кроме самоубийства, просто отсутствует (например, лицу предлагают выбрать тяжелую мучительную смерть (и у потерпевшего есть все основания верить реальности намерений) или легкую и быструю, но его (потерпевшего) руками). Смоделируем ситуацию: виновный ставит потерпевшего на парапет крыши высотного дома, обливает его бензином и держит наготове зажженную спичку, однако предлагает потерпевшему самостоятельно спрыгнуть с крыши, в противном случае угрожает реализовать свои намерения. Такая ситуация ставит под сомнение выводы Р.З. Авакяна.

Большинство авторов современных учебников, рассматривая субъективную сторону доведения до самоубийства, полагают, что прямой умысел при совершении данного преступления исключается. Например, С.В. Бородин считает, что доведение до самоубийства может быть совершено только с косвенным умыслом или по неосторожности. В тех же случаях, когда лицо ставит себе цель довести другого до самоубийства и создает для этого условия, при которых потерпевший вынужден покончить с собой, содеянное надлежит квалифицировать как убийство, которое будет характеризоваться особым способом совершения. То обстоятельство, что лишение жизни физически выполняется руками самого потерпевшего, а не субъекта преступления, для юридической оценки содеянного не имеет значения. С.В. Бородин, ссылаясь на А.А. Пионтковского, объясняет это тем, что доктрине российского уголовного права известно "посредственное виновничество", когда подстрекатель или пособник душевнобольного или малолетнего, совершившего общественно опасное деяние, отвечает не за подстрекательство или пособничество, а за само преступление, вследствие того, что непосредственный исполнитель является лишь орудием совершения этого деяния в руках других.⁴³ Остается неясным, по какой причине С.В. Бородин не считает содеянное убийством, если у лица был косвенный умысел по отношению к самоубийству, т.е. лицо осознавало общественную опасность своих действий, предвидело наступление последствий и сознательно допускало или безразлично относилось к тому, что потерпевший может покончить с собой.

Практика уголовного судопроизводства не участвует в споре. Правоприменитель идет по пути признания того, что рассматриваемое преступление может быть совершено только с прямым или косвенным умыслом.

Так, по приговору Мещанского районного суда г. Москвы 20 декабря 2000 г. Кузин был признан виновным в вымогательстве и доведении лица до самоубийства путем угроз и осужден по ст. 110 и ч. 1 ст. 163 УК РФ.⁴⁴

В начале января 2000 г. Кузин, узнав от своей знакомой об интимных отношениях между нею и военнослужащим Х., 7 сентября 2000 г. потребовал от него 1 тыс. руб. и назначил срок передачи денег на 15 сентября 2000 г. В случае невыполнения данного требования Кузин угрожал рассказать его девушке, а также третьим лицам позорящие сведения об интимной стороне жизни Х. 15 сентября 2000 г. рано утром Х. покончил жизнь самоубийством.

Судебная коллегия по уголовным делам Московского городского суда приговор оставила без изменения.

Заместитель Председателя Верховного Суда РФ в протесте поставил вопрос об отмене судебных решений в части осуждения Кузина по ст. 110 УК РФ и прекращении дела за отсутствием в его действиях состава преступления.

Президиум Московского городского суда 4 апреля 2002 г. протест удовлетворил, указав, что согласно закону уголовной ответственности за доведение до самоубийства подлежит лицо, совершившее это преступление с прямым или косвенным умыслом. Виновный сознает, что указанным в законе способом принуждает потерпевшего к самоубийству, предвидит возможность или неизбежность лишения им себя жизни и желает (прямой умысел) или сознательно допускает наступление этих последствий либо относится к ним безразлично (косвенный умысел).

Как видно из материалов дела, Кузин угрожал распространить сведения, позорящие Х., для подкрепления своих требований о вымогательстве его имущества, умысел осужденного был направлен на завладение имуществом потерпевшего. Об этом свидетельствует и то обстоятельство, что он указал дату, когда Х. должен передать ему деньги.

По делу не установлено, что Кузин, угрожая потерпевшему, желал наступления его смерти либо предвидел и сознательно допускал наступление таких последствий.

Поскольку ни органами следствия, ни судом не установлены доказательства наличия у Кузина прямого или косвенного умысла на доведение Х. до самоубийства, состав преступления, предусмотренный ст. 110 УК РФ, в его действиях отсутствует и судебные решения в этой части подлежат отмене, а дело - прекращению.

Таким образом, суд пришел к заключению, что выводы о совершении Кузиным вымогательства были основаны на доказательствах, проверенных в судебном заседании, и содеянное им правильно квалифицировано по ч. 1 ст. 163 УК РФ.⁴⁵

По моему мнению, позиция суда не представляется достаточно убедительной. Ведь, как указывалось выше, форма вины применительно к доведению до самоубийства законодателем не закреплена и, следовательно, не позволяет однозначно утверждать, что данное преступление может быть только умышленным.

В умышленном преступлении субъект относится к совершаемым действиям именно как к преступным. В рассматриваемом же составе преступления действия, составляющие объективную сторону доведения до самоубийства (угрозы, жестокое обращение, систематическое унижение человеческого достоинства), сами по себе являются аморальными. Умысел виновного не является преступным в уголовно-правовом понимании и ограничивается желанием испугать, унизить, причинить психическую и физическую боль, чтобы продемонстрировать власть и силу над потерпевшим. Субъект получает удовлетворение от процесса совершения подобных действий и не желает трагических последствий.

Например, учитель по каким-либо причинам испытывает антипатию к ученику. Оскорбляет его в присутствии окружающих, публично в оскорбительной форме выражает негативную оценку его умственных способностей, заставляет выполнять дополнительную работу, выполнение которой в среде его сверстников считается унизительным и постыдным. В этой связи ребенок становится изгоем среди одноклассников, начинает испытывать свою ущербность. Не представляя себе выхода из сложившейся ситуации, он кончает жизнь самоубийством.

Неосторожная форма вины при совершении рассматриваемого преступления возможна только в виде небрежности.

При небрежности, выполняя объективную сторону преступления, субъект не стремится к приведению лица в состояние, в котором у того появится решимость покончить с жизнью, хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должен и может предвидеть, что созданная им подобная стрессовая ситуация может вызвать у человека любую реакцию, вплоть до аутоагрессии.

Таким образом, квалификация действий по ст. 110 УК РФ возможна только при доведение до самоубийства по неосторожности в виде небрежности.

В случае если лицо умышленно приводит другое лицо в такое психическое состояние или ставит его в условия, когда последний единственным избавлением от мучений видит лишение себя жизни и идет на такие действия, такое деяние следует квалифицировать как убийство.

По общему правилу доведение до самоубийства совершается с косвенным умыслом. Однако не исключен и прямой умысел: виновный доводит лицо до самоубийства намеренно, т.е. предвидит, что его угрозы, жестокое обращение и тому подобное создают возможность или даже неизбежность самоубийства потерпевшего, и желает такого исхода. Например, потерпевший, не выдержав, прямо заявляет, что при продолжении шантажа он сведет счеты с жизнью, в чем виновный не сомневается. Однако он не прекращает своего воздействия на жертву. Рекомендация при прямом умысле расценивать действия виновного как убийство не может быть реализована на практике, поскольку лишение жизни осуществляется лицом (потерпевшим), обладающим сознанием и волей и достигшим определенного возраста, а потому виновный не может рассматриваться как посредственный исполнитель преступления (ч. 2 ст. 33).⁴⁶

4. ОТГРАНИЧЕНИЕ ОТ СМЕЖНЫХ СОСТАВОВ ПРЕСТУПЛЕНИЯ