Социология права
Применяя подобные соображения к исследованиям права и к юриспру денции, Арнольд пишет: «Право — это, прежде всего, огромный резервуар эмоционально важных символов». Оно «состоит из большого количества взаимно противоречивых символов и идеалов» (Arnold T. Symbols of Govern ment. P. 34,49). Поскольку все символы «непостоянны», «очевидно, что пра во никогда не может быть определено» (Ibid. Р. 36). «Это своего рода рай, который человек создал для себя на земле» (Ibid. Р. 33). «Часть функции пра ва — признавать идеалы, представляющие собой прямую противоположность реальному поведению. Предполагается, что принципы права управляют об ществом в силу того, что такое предположение необходимо для логики меч таний. Наблюдатель должен постоянно иметь в виду, что функция права за ключается не столько в управлении обществом, сколько в поддержании его существования» (Ibid. Р. 34). Но «исследователь... должен понимать, что, в то время как присутствие идеального элемента в праве — запутывающий фактор, его отсутствие приводит к духовно незрелым институтам, поддер живаемым грубой силой, испытывающим недостаток того постоянства и силы, которые возникают только от полного социального признания» (Ibid. Р. 71). Подобная ошибка, в частности, была допущена социологом Парето, чьи взгляды, в некоторой мере близкие Арнольду, оказались скомпромети рованными догматической приверженностью к «тому самому идеалу силы», который делает социальный скептицизм этого реакционного мыслителя не последовательным и односторонним (Ibid. Р. 250—251).
Юриспруденция, «юридический метод», «тайну» которых Арнольд пред ложил проанализировать наряду с тайной права, по его мнению, есть сим вол, но символ второго порядка, «святая святых» (Ibid. Р. 47 et seq.). Это вы ражение «огромной эмоциональной нужды» в рациональном единении того, что не может быть согласовано. «Мы можем описать юриспруденцию как попытку создать логический рай, как почву для судов, где противоречивые идеалы должны казаться последовательными» (Ibid. Р. 56). «Мы можем опре делять юриспруденцию как светлую, но невыполнимую мечту о мире, где правит разум» (Ibid. Р. 58). «Любой рай, если он возможен, должен быть где-то далеко» (Ibid. Р. 223). Таким образом, «святая святых», к которой стремится юриспруденция, связана с «бегством от действительности», «что является не ее слабостью, а, наоборот, величайшей силой» (Ibid. Р. 44). Истинная со циальная функция юриспруденции в деятельности судов, так же как и в пред ставлениях юристов, является «церемониальной и ритуальной». «Обе являются необходимыми для того, чтобы утвердить веру и лояльность относительно управления посредством силы» (Ibid. Р. 45). Таким образом, «юриспруденция скорее должна расцениваться как соблюдение церемоний, нежели как их науч ное наблюдение» (Ibid.).*5
Реалисты не обращают достаточного внимания на такое положение юрис пруденции и в результате делают те же самые ошибки, что и идеалисты, против которых они восставали. Если идеалисты принимают за реальность символи ческие иллюзии, рационализированные в принципы и учения, то реалисты,
85 Игра слов — observance означает в английском языке и «соблюдение», и «наблюдение». —
Прим. пер.
Г. Д. Гурвич Избранные труды
отрицая вмешательство принципов и теорий, принимают за реальность су ществующие символические процедуры (lbid. Р. 10-15). Оба эти направле ния «игнорируют предстающую перед ними структуру институтов, за ис ключением тех случаев, когда это необходимо для иллюстрации их теорий» (lbid. Р. 24). «Ни один реалист или скептик до сих пор не избежал влияний символов своего времени, так как большая часть его собственного поведе ния и условия, при которых он поддерживает свой собственный престиж, основываются на символах» (lbid. Р. 42-43). «Ребячество, когда реалисты воображают, что право — это не то, чем оно пытается перед нами предстать; их правовые теории оказываются скорее звучными, чем здравыми».86 «Все же правовые реалисты делают большую ошибку, когда они считают это не достатком права» (lbid. Р. 44). Пытаясь исправить этот «дефект», который является не чем иным, как смыслом и силой права, «реализм в праве имеет тенденцию остаться просто-напросто той же самой старой юриспруденцией, но с новой терминологией» (lbid. Р. 53).
Заключением из всего этого для Арнольда является необходимость (при нимая за факт невозможность определения и дифференцирования символов) основания всех социальных наук исключительно на социологическом опи сании социальной символики, воспринимаемой, несмотря на ее эффекты, как эмоционально окрашенные иллюзорные криптограммы. «Это потребовало бы отказа от частных правовых наук, политической и экономической теории ради изучения подвижного потока человеческой жизни перед их глазами, где право, политическая наука и экономическая теория так неразрывно сме шаны, что в их разделении не может быть ни истины, ни смысла» (lbid. Р. 22, 76-103). Такое растворение частных социальных наук в социологии симво лов, согласно Арнольду, особенно актуально в наше время, поскольку ни когда прежде настолько большая и фатальная роль не принадлежала симво лам, вырождающимся в идолы и затрудняющим спонтанное движение общества (Arnold T. Folklore of Capitalism).
Взгляды Арнольда, привлекшие к себе немалое внимание и вызвавшие широкую дискуссию, чрезвычайно поучительны с точки зрения социологии человеческого духа. Арнольд, практически полностью уяснив решающее зна чение символов в социальной и, особенно, в правовой действительности, не смог достичь удовлетворительных результатов из-за отсутствия в его кон цепции самих символов. Справедливо подчеркнув, что социальные символы сильно окрашены эмоциями и даже мистицизмом, в заключении он считает оправданным, что они являются совершенно субъективными проекциями, фантазиями, бессмысленными иллюзиями. Данное заключение было укреплено интеллектуалистическим предубеждением, согласно которому все, что не субъективно, — обязательно рационально. Как если бы эмоционально-волевые ценности, не менее чем логические идеи, вдохновляя символы, не могут быть расценены как объективные и духовные! Так, он перепутал изучение объек тивных ценностей с догматической рационализацией символов. Результатом был скептицизм не только в отношении символов (скептицизм, частично
86 Игра сл о в — Sound означает в английском языке и сущ. «звук», и прил. «здоровый», «здравый». — Прим. пер.
Социология права
оправданный постольку, поскольку символы представляют собой промежу точную и относительную сферу), но также и в отношении отдельно взятых духовных элементов, воплощенных в этих символах. Отсюда и отрицание Арнольдом возможности дифференцируемых символов, его возвращение к более раннему империализму социологии с ее притязанием на возможность поглощения собой и упразднение всех социальных наук и с отказом призна вать даже какое-либо разграничение отраслей в рамках самой социологии (социологии права, знания, религии, экономической теории, общей социо логии, социальной психологии и т. д.). Таким образом, Арнольд не может найти определенного места как для права среди социальных символов, так и для социологии права в рамках социологии.
Однако, вопреки своим предпосылкам, Арнольд продолжает искать определение права, которое он объявил неопределимым. Он даже связывает символы, которые он называет иллюзорными, с объективными духовными ценностями. И делает это невольно, если можно так выразиться, подсозна тельно. После акцентирования несогласованности права Арнольд пишет сле дующее: «Право сохраняет внешний вид единства при признании и укреп лении идеалов, которые движутся во всевозможных направлениях. И именно в этом заключается величие права» (Arnold T. Symbols of Government. P. 247). «Право лучше всего выполняет свои функции тогда, когда оно представляет собой максимум взаимно конкурирующих символов» (Ibid. Р. 249). Не под разумевает ли это, что право — это предварительное примирение различ ных и противоречивых ценностей, воплощающих себя в социальной дей ствительности посредством символов? Не является ли это возвращением к определению права, довольно схожему с тем, которое мы привели во Введе нии (§ 5)? Отвергнув любую необходимость изучения духовных и объектив ных элементов, которые выражаются в символах, и рассматривая символы как чистые иллюзии, Арнольд пишет: «Мы предлагаем, чтобы формула но вой социальной философии стала фундаментальной аксиомой о том, что че ловек работает только для своего собрата» (Arnold Т. 1) Ibid. Р. 263; 2) Folklore of Capitalism). Но тогда объективные и духовные ценности все-таки суще ствуют, и их конкретные проявления мы должны искать в символах, конеч но, изменчивых и относительных, но весьма ясных. В чем угодно, но только не в иллюзиях.
Самое интересное в работах Арнольда заключается, как мне кажется, в самом подходе к данному вопросу, дальнейшее изучение которого было за торможено его философскими предубеждениями. И именно поэтому его ис следования, несмотря на их наводящую на размышления и соблазнитель ную силу, остаются всего лишь очерками, открытыми для весьма различных истолкований, причем в большинстве случаев — неверных.
Раздел III НЕКОТОРЫЕ ИНЫЕ СОВРЕМЕННЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ
Во Франции самые последние исследования в области социологии права (за исключением исследований школы Дюркгейма) сконцентрированы на описании фактических преобразований в праве и на изучении характери стик профсоюзного права, противопоставляемого государственному праву. Максим Леруа в своих ставших классическими книгах (Leroy М. 1) Le Code civil et le droit nouveau. 1906; 2) Les transformations de la puissance publique. 1907; 3) La loi. 1908; 4) La coutume juvriere. 1913; 5) Les tendances du pouvoir et de la liberté en France au XX-e siecle. 1937) представил модель подобного исследования, основанного только на дескриптивном наблюдении эмпири ческих изменений и свободного от любых догматических притязаний и тен денций. Но этот чисто дескриптивный метод в той степени, в какой он про никает через спонтанно складывающиеся уровни правовой действительности, может лишь поставить проблемы систематической социологии права. Эти проблемы были сформулированы путем раскрытия множественных кон фликтов, которые движут фактическую жизнь права, конфликтов между нор мами, установленными заранее, и гибкими принципами, между системами правового регулирования, соответствующими разнообразным типам групп, и даже между различными видами социального регулирования.
Другие авторы следовали аналогичной модели исследования. Среди них Круи (CruetJ. La vie du droit et l’impuissance des lois. 1914) и, прежде всего, Гастон Морен (Morin G. 1) La Révolté de Faits contre le Code. 1920; 2) La Loi et le Contrât: La Decadence de leur Souverainété. 1927). Они демонстрируют и серьезную озабоченность проблемами систематической социологии права. Их заключения могли бы послужить способом объединения и фоном для более глубокого объективного описания фактических преобразований в праве. Систематический анализ проблем социологии права на идеалреалистической основе, рассматриваемый как отрасль социологии человеческого духа (глав ным образом в аспекте микросоциологии и юридической типологии групп), вдохновил работы автора этих строк.17 Но названные работы ставили иную цель. Они занимались либо изучением взаимодействия социологии права с философией права в деле определения специфической разновидности права (социального права), либо разработкой аналитического подхода к пробле мам микросоциологии вообще. Именно поэтому в процитированных рабо тах взаимные связи отраслей социологии права в достаточной степени не были проанализированы, равно как и сама социальная действительность права, несколько упрощенная в представлениях автора, содержащих пробелы, которые пытается заполнить настоящее исследование.
87 Гурвич Ж. 1) Идея социального права. 1932; 2) Идея социального права и современность. 1932; 3) Ю ридический опыт и плюралистическая философия права. 1936; 4) Формы социа бельности// Социологические очерки. 1938.
Социология права
В англосаксонских странах развитие плюралистических теорий в поли тической науке шло параллельно более современной тенденции социологии права во Ф ранции. П роявивш аяся впервые в работе Дж. Д. Г. Коля
(Со/е G. D. H. Social Theory. 1920) и Гарольда Дж. Ласки1" (Lasky G. J. Authority in the Modem State. 1919), так же как y Дж. A. Гобсона (Hobson J. A. The Guilds and the State. 1918), данная тенденция привлекла внимание прежде всего своей связью с «гильдейским социализмом». Политический плюра лизм получил наиболее детальное выражение в работе Ласки (Lasky G. J. Grammar of Politics. 1926) и нашел некоторых приверженцев в Соединенных Штатах (Shepard W. F. Political Science; Barnes H. E. History and Prospects of Social Science. 1925. P. 396, 443). В некоторой степени сторонником такого подхода была Мария П. Фоллет (Follet М. Р. 1) The New State. 1918; 2) Creative Expérience. 1924). Более того, данное направление сконцентрировало свои усилия скорее на идеологических и практических вопросах реорганизации современного государства и общества на основе нового равновесия групп,1" чем на объективном описании юридической типологии групп, развитию кото рой оно, несомненно, способствовало.
Гораздо более важным, с точки зрения социологии права, был вклад Джона Р. Коммонса в его выдающейся работе (Commons J. R. The Légal F o n dations of Capitalism. 1924). Как говорит само название работы, она посвя щена главным образом социологическому описанию современной правовой системы, т. е. юридической типологии комплексного общества сегодняшнего дня. Коммонс впечатляюще и исчерпывающе описывает то изменение, кото рое произошло в значении таких правовых институтов, как собственность и сделки, которые сегодня основаны на «ожиданиях невидимых вещей», под тверждая, таким образом, некоторые из положений Э. Леви во Франции. Он убедительно демонстрирует рост «индустриального правления» (Ibid. Р. 306-312), конкурирующего с государственным правлением, равно как и роль права профсоюзов и трестов в современной правовой жизни. Но Коммонс не оста навливается на этом: его книга содержит важные рассуждения о системати ческой социологии права, сконцентрированной вокруг «рабочих правил», которые направляют «группы отдельных взаимосвязанных лиц в их сиюми нутных заботах» (Ibid. Р. 6 et seq., 134 et seq., 298 et seq., 331 et seq.). «Каждое сиюминутное занятие, по существу, является регулированием, использую щим свои особенные санкции» и саморегулирующимся собственной струк турой нормативной деятельности. Однако под влиянием традиционных кон цепций Коммонс не рассматривает эти «рабочие правила» в качестве права, за исключением тех случаев, когда они применяются к официальным судам и могут служить в качестве «основания предвидения вероятности официаль ного поведения» (Ibid. Р. 90, 127). Это приводит его к заключению, что «пра во, этика и экономическая теория» являются аспектами «рабочих правил» од ной и той же социальной структуры, дифференцируемой только в зависимости от
81 См. мой критический анализ английского политического плюрализма и социализма гиль дии в работе «Ю ридический опыт и плюралистическая философия права» (1935. С. 287 и да лее). — См. также: Sabine G. H. Pluralism: A Point of View II American Political Science Review. Vol. XVII. 1923; CokerS. The Technique of the Pluralist State //American Political Science Review. Vol. XV. 1921.
Г. Д. Гурвич Избранные труды
степени вероятности внешнего поведения, которое эти правила могут опреде лять. Так, в своих исследованиях Коммонс склонен по большей части осно вываться на единственной научной дисциплине и сталкивается с трудностями, указанными нами при анализе «правового реализма», предшественником которого этот исследователь в каком-то смысле является.
Гораздо менее типичной для современных тенденций в американской юридической социологии является недавняя работа Н. С. Тимашева ( Timashev N. S. Introduction to the Sociology of Law. 1939). Эта весьма разносто ронняя работа скорее содержит «социологическую теорию права» старого типа, нежели понятие социологии права в своем истинном смысле. Внима ние автора сконцентрировано на определении права, в котором объединены коллективные моральные убеждения и гетерономная сила, их укрепляю щая, — определении, весьма спорном, так как оно игнорирует то, что право вые убеждения (если они вообще являются убеждениями!) своей структу рой отличаются от моральных убеждений. Автор также игнорирует то, что власть (в той степени, в которой она связана с правом) сама по себе основана на праве. Тимашев добавляет сюда общие соображения о развитии права и об отношении права к другим явлениям культуры. Эти соображения инте ресны сами по себе, но не учитывают в полной мере как качественную неод нородность типов комплексных обществ, так и юридическую типологию отдельных групп, не говоря уже о полном отсутствии юридического микросоциологического анализа, даже в отношении конфликтующих глубинных уровней (кристаллизованного, гибкого, спонтанного) — аспекта, особо под черкиваемого другими современными авторами.
В Германии работе Гуго Зинцхаймера (Sinzheimer H. De Taak der Rechtssociologie. 1935; нидер. яз.) предшествовал ряд важных работ этого автора по трудовому праву (Sinzheimer H. 1) Die soziale Selbstbeslimmung im Recht. 1916; 2) Grundzuge des Arbeitsrechts. 1-te Aufl. 1921; 2-te Aufl. 1927; 3) Die Soziologische Methode in der Privatrechtswissenschaft. 1909). Зинцхаймер, од новременно заимствуя отдельные элементы своей концепции от Гирке, Эр лиха и Вебера, поставил проблему дифференциации и иерархизации различ ных элементов нашей дисциплины. Он предложил проводить различия между: а) дескриптивной социологией права; б) критической социологией права; в) генетической социологией права; г) теоретической социологией права. Критическая социология права изучает проблему осуществления норм в ре альном коллективном поведении. Теоретическая социология права изучает влия ние духовных элементов, так же как и морфологических и экономических ас пектов на конституирование правовой действительности. Дескриптивная социология права просто собирает факты о правовой жизни в различных обществах. Генетическая социология права отслеживает преобразования права применительно к конкретным сферам общества и историческим эпо хам. Критическая социология права предполагает дескриптивную, генети ческая опирается на обе эти отрасли, а теоретическая социология права за вершает всю систему взглядов данного автора.
Мы можем только одобрить саму идею четкого разграничения различ ных методологических приемов, которые составляют нашу дисциплину, но все же должны расценивать как сомнительный тот способ, которым Зинц хаймер проводит такое разграничение. В действительности, «описание»
Социология права
представляется нам невозможным без четких критериев; «критика» слиш ком тесно связана с предрассудками Вебера, безосновательно отделявшего устойчивые системы норм от их осуществления в поступках. Наконец, социологическая «теория» кажется у Зинцхаймера простым изучением фак торов происхождения права.
Среди других центрально-европейских работ по генетической социоло гии права, применимых к современному обществу, особое внимание нужно обратить на работу австрийца Карла Реннера, названную «Die Rechtsinstitüte Privatrechts und ihre soziale Funktion» (1929), черновой вариант которой по явился под названием «Die soziale Funktion des Rechts» ( 1904; в кн.: Marxsludien. Bd. V). Эта работа противопоставляет неизменный «механизм правового ре гулирования» его экономическим и социальным последствиям в условиях раз витого капитализма. Делается вывод о том, что радикальное преобразование общества не всегда подразумевает соответствующую модификацию системы правового регулирования; следовательно, экономическое развитие не всегда нуждается в праве как в факторе преобразования, социальная экономика не всегда имеет прямое отражение в праве. Например, структура права собствен ности сегодня полностью изменилась и превратилась в «социальную и эконо мическую» власть над массами наемных рабочих, порабощенных авторитар ной организацией. Но «юридически» право собственности осталось чисто индивидуалистическим. Очевидно, Реннер вместе с Вебером подчиняет соци ологию права изучению реализации устоявшихся норм права в соответствую щих поступках. Но он делает это без учета того, что есть более глубокие уров ни права, изменяющиеся в прямой и непосредственной функциональной зависимости от всего спектра социальной жизни, от преобразования структур правовых институтов, которые в своем действии независимы и даже находят ся в оппозиции абстрактным нормам права. Последние являются лишь за стывшей оболочкой, поверхностью действительности, находящейся в беско нечном движении. Взгляды Реннера очень поучительны с точки зрения пределов, с которыми сталкивается марксистская социология, когда она пыта ется иметь дело с правовыми явлениями. Из простого эпифеномена произво дительных сил право становится автономным элементом социальной жизни, взаимодействующим с другими элементами, с самими производительными силами, которые интерпретируются некоторыми современными марксистами как тождественные «тотальным социальным явлениям» и охватывают духов ные и психологические слои социальной жизни.
Так, марксистская социология вообще и марксистская социология права в частности, кажется, все более и более отходят от натуралистических и реали стических искушений (см. также: Бухарин Н. И. Исторический материализм. 1922; амер. изд. 1925; ПашуканисЕ. Б. Общая теория права и марксизм. 1927; и упомянутое выше соединение Карлом Мангеймом методологических пред посылок Вебера и марксизма в работе «Идеология и утопия»; расширенное англ. изд. 1937). С другой стороны, Франц Оппенгеймер, независимый не мецкий социолог, вдохновленный как Марксом, так и австрийцем Л. Гумпло-
вичем (Oppenheimer F. 1) Grundriss der Soziologie. 1886; 2) Die soziologische Staatsidee. 1902; 3) Grundriss der Soziologie. 1926; посмертное издание), сно ва впадает в натурализм. В его пространной работе «System der Soziologie»
Г. Д. Гурвич Избранные труды
(1923-1933), второй том которой посвящен социологии государства и права, он сводит эти элементы к отношениям сил, которые раскрывают себя в борьбе рас (социальных, а не биологических), классов и групп. Тщательное описа ние исторических типов комплексных обществ используется здесь, чтобы основать на нем философию истории, предсказать будущее, соответствую щее федералистскому идеалу творца данной концепции, и выстроить остов социолого-натуралистической теории права. Здесь мы становимся свидете лями возвращения к самим истокам социологии, к давно уже пройденным ошибкам, которые ранее преграждали дорогу к развитию социологии права в собственном смысле этого термина.
Относительно более плодотворные тенденции появляются в последней работе венгерского ученого Варны Хорвата (Horvath В. Rechtsoziologie. 1934; см. краткое авторское изложение этой концепции по-французски: Horvath В. Sociologie juridique et theorie processuelle du droit // Archives de Philosophie du Droit et de Sociologie Juridique. 1935. № 1-2). Следуя за Вебером, Хорват на ходит социальную действительность права в фактическом поведении, соот ветствующем последовательным систематизациям устоявшихся норм. На ходясь под влиянием логического формализма Кельзена и развивая эту концепцию, он основывает социологию права на «синоптическом методе», который призван сопоставлять понятия «должного» и «сущего» без их сме шения или соединения. Проблемы социологии права сводятся к отношени ям между правом и другими социальными явлениями — экономикой, раз личными видами борьбы, властью, Macht (нем.) и.познанием. Применительно к каждому из данных отношений Хорват изучает исторические изменения, затем — взаимную социальную функцию двух сопоставленных явлений и, наконец, разновидности логических и аксиологических принципов, которые их вдохновляют. В каждом случае сделанные противопоставления ведут Хорвата к заключению, что право в своей связи с экономикой, борьбой, вла стью и знанием находится в отношении обратной пропорциональности (в то время как они дополняют и глубоко проникают друг в друга); они коррес пондируют друг другу только тогда, когда затронуты средние степени их интенсивности. Право как социальное явление в этом случае относительно автономно. Только с учетом различных «процессов», связанных с досудеб ным разбирательством или с внеюридическими процедурами, право стано вится в полную меру задействованным и помещенным в отношения прямой пропорциональности с этими регуляторами. Именно поэтому Хорват пола гает возможным сделать вывод о том, что с социологической точки зрения право является «исторической, социальной, логической и аксиологической функцией процесса, который сам по себе есть техническое средство соеди нения свободы с социальным принуждением». «Взаимное отношение наибо лее развитого процесса и права не обратное, но прямое. Право — это только превосходная степень от процедуры». В итоге «социологическое изучение права» будет способно, как считает автор, «основать процессуальную тео рию права», которая имеет что-то общее с американским «правовым реализ мом» (см. выше).
Первый недостаток социологии права Хорвата состоит в его синопти ческом методе, который отрицает способность нашей дисциплины иметь
Социология права
тбственный предмет и который сводит ее к комбинации предметов других ниук, так как данный метод устраняет возможность изучения цельной пра- Н1ИЮЙ действительности, в которой спонтанно складывающаяся правовая жизнь играет основную роль. Другой недостаток проявляет себя, как нам нижется, в настойчивом концентрировании внимания на проблемах, находя щихся на периферии социологии права,— на отношениях между социаль ной действительностью права и другими социальными явлениями (которые V Хорвата, кроме того, по непонятным причинам не включают в себя ни нравстиепный закон, ни религию). Но они могут изучаться только после заверше ния фундаментальных разработок социологии права (по вопросу изучения фикторов этих разработок см. ниже: гл. V). Хорват начинает, если можно так ныразиться, с конца, и хотя его исследования часто имеют интересные ре зультаты, они страдают, несмотря на учет исторических обстоятельств, от чрезвычайной неопределенности, что приводит к отсутствию подлинной юридической типологии. Дифференциация права по качественным типам форм социабельности и групп игнорируется так же, как и дифференциация социальной действительности в глубинных слоях социальной жизни. Теперь различные виды права, системы правового регулирования, правовые систе мы, выделенные нами, обнаруживаются в совершенно различных отношени ях к экономической теории, борьбе, власти и процедуре. Хорват видит лишь юридическую типологию комплексных обществ, но даже это не уводит его чрезмерного обобщения. В конечном итоге такое обобщение начинает слу жить основанием для процессуальной «теории права», столь же догматич ной, как и любая другая, способной только компрометировать истинную со циологию права, так как она посягает на компетенцию последней. Неудача Хорвата, несмотря на широту и проницательность его исследований, являет ся поучительной. Она демонстрирует, насколько опасно приступать к изуче нию социологии права, не разграничив ее явно отличные и взаимозависи мые части и не определив специфику социального.
Невозможно заключить данный краткий обзор современных тенденций в социологии права без того, чтобы не упомянуть о плодотворном развитии юридической этнологии и сравнительного права, — дисциплин, которые проявляют все большую осторожность, скромность и враждебность к упро щенному эволюционизму. Все больше и больше их исследования проявляют тенденцию ограничиваться установлением дисконтинуальных типов. Говоря о юридической этнологии, обязательно следует упомянуть о деятельности школы Франца Боаса в Америке: многие важные разработки по этнологии индейцев квакуитл самого Ф. Боаса (содержащие открытие юридического института потлача), так же как и его книги (Boas F. 1) The Mind of Primitive Man. 1922; 2) Anthropology and Modem Life. 1928; 3) General Anthropology. 1938); работы P. Jl. Лоуи (Lowie R. L. 1) Primitive Society. 1920; 2) The Origin of the State. 1922; 3) An Introduction to Cultural Anthropology. 1934); так же как и работы Александра Гольденвейзера. В Великобритании, как в Амери ке, большой популярностью пользуются книги Бронислава Малиновского, особенно работы о первобытном праве (Malinowsky В. 1) Argonauts of the Western Pacific. 1922; 2) Crime and Custom in Savage Society. 1926; 3) Myth in
Г. Д. Гурвич |
Избранные труды |
Primitive Psychology. 1926; 4) Sex and Repression in Savage Society. 1927; 5) The Sexual Life of Savages in North-Western Melanesia. 1929; 6) Coral Gardens and their Magic. 1935; 7) The Foundations of Faith and Morals. 1936).
В Германии наиболее важным научным вкладом в данной области явля ется работа Турнвальда ( ThurnwaldH. Die Menschliche Gesellschafl in ihren ethnologisch-soziologischen Grundlagen. 1934; особенно т. V, посвященный праву). Во Франции среди серьезных работ последователей Дюркгейма вы делим следующих авторов: Поль Фоконне (Fauconnet P. La Responsabilité. 1920); Марсель Мосс (Mauss М. Le Don, Formes archaiques des échangés. 1923 // Annee Sociologique. Nouvelle Serie) и Жорж Дави (Davy G. La Foi Jurée. 1922);
публикации Парижского института юридической социологии и этнографии под редакцией Рене Мунье и его собственные работы (Mounier R. 1) Mélanges de Sociologie Nord-Africaine. 1930; 2) Coutumes Algériennes. 1935). В каче стве примеров из области сравнительного права следует привести работу Джона Генри Вигмора ( WigmoreJ. H. A Panorama of the World’s Légal Systems. Vol. 1-111. 1 ed. 1928; 2 ed. 1936) как наиболее выдающееся достижение в этой сфере. Во Франции есть много очень серьезных работ, изданных Лионским институтом сравнительного права под руководством Эдуарда Ламбера, кото рые представляют собой лучшие достижения в данной области. Международ ный Институт Социологии Права (Париж, 1931-1940; генеральный секре тарь — Жорж Гурвич) имеет два разряда публикаций: «Archives de Sociologie Juridique» (25 томов) и «Annuaires des Congré» (4 тома), где сделана попытка представить полный обзор всех последних исследрваний в рамках социоло гии права.
