Gurvich_G_D_Filosofia_i_sotsiologia_prava_Antol

Социология права

концепция сталкивается с такими же проблемами, что встают перед теми, кто забывает, что суды, так же как и само государство, предполагают право, кото­ рое организовывает их и определяет их юрисдикцию. Нельзя пренебрегать и тем, что роль и деятельность судов в жизни права являются, по существу сво­ ему, изменчивыми. С этой точки зрения колебания Кардозо — результат ори­ ентации его социологии права на проблемы юридической техники, а логич­ ной была бы как раз обратная ориентация. Эти колебания ограничивают глубокое вйдение социальной действительности права и в рамках собственно социологии права уводят Кардозо назад к идеологическим рассуждениям. Вследствие этого возникают отчаянные усилия по удержанию «равновесия между гибкостью и определенностью» (Ibid. Р. 109), как если бы равновесие не было абсолютно изменчивым и не оказывалось бы социологически обуслов­ ленным зависимостью от различных типов «нормативных фактов» права, ко­ торое наша дисциплина должна изучить с полной объективностью и незави­ симостью!

Последняя книга Кардозо, «Paradoxes of Légal Science» ( 1928), — наи­ более внушительная из всех его работ, — делает еще один шаг к социологии права, независимой от юридической техники (юриспруденции) и служащей основанием для нее. Социология права, пишет Кардозо в этой книге, должна руководствоваться сознанием того, что «право не всегда определяет отноше­ ние между фиксированными точками, но зачастую между меняющимися ко­ ординатами» (Ibid. Р. 11). В этом аспекте должен доминировать «принцип относительности». Релятивизм возрастает за счет того, что «примирение непримиримого, слияние антитез... являются основными проблемами пра­ ва». «Манеры и нравы (если мы не можем охарактеризовать их как право), по крайней мере, представляют собой источник права» (Ibid. Р. 15). «Влия­ ние нравов может установить направление развития права» (Ibid. Р. 30). Опи­ сание связи между строгим правом и нравами, и даже отношений между правовыми и моральными нормами (Ibid. Р. 37^11 ), должно быть освобождено «...от тирании понятий. Когда понятия рассматриваются в качестве реальных сущностей, они становятся скорее тиранами, чем слугами, и развиваются до своих логических пределов с беспощадным пренебрежением к последствиям. Здесь, как и везде, тирания порождает сопротивление, а сопротивление порож­ дает бунт» (Ibid. Р. 61). Так, релятивистский динамизм и антиконцептуализм начинают доминировать в последних работах Кардозо, подкрепляясь размыш­ лениями о партикуляризме конкретных ценностей (Ibid. Р. 52 et seq.) и более четко выраженным социологическим плюрализмом. «Группа— это не по­ стоянное качество. Она подвержена протеевским изменениям. Мы имеем, наря­ ду с другими, клан, церковь, клуб, гильдию и т. д. — все они требуют лояль­ ности разной интенсивности в зависимости от времени и места» (Ibid. Р. 87).

Разве не следует из всех этих методологических соображений необхо­ димость отделения социологии права от телеологического искусства юрис­ пруденции, связанного прежде всего с потребностями судов на конкретном отрезке времени, и освобождения понятия права от всех ограничений специ­ фическими типами правовой системы? Нам невозможно судить о том, ка­ кую конечную ориентацию Кардозо придал бы своей социологии права, если бы смерть не прервала его труды. Все, что мы можем сказать, — это то, что

683

отталкиваясь от намного более узкого основания, чем Паунд, и оставив без внимания проблемы правовой типологии комплексных обществ и генети­ ческой правовой социологии, Кардозо блестяще выявил сложность социаль­ ной действительности права, в которой он с особой ясностью увидел множе­ ственность глубинных уровней и их взаимных конфликтов. Идя этим путем, мыслитель внес значительный вклад в систематизацию социологии права. Заслугой тому гибкость философского мышления Кардозо, что позволило ему подчеркнуть характер нашей дисциплины как отрасли социологии че­ ловеческого духа. Тем не менее ориентация на телеологию и практические потребности упорно присутствовала в социологии Кардозо и не позволила его концептуальному релятивизму достичь желаемых результатов.

Мы можем лишь упомянуть здесь ценный вклад других выдающихся представителей социологической юриспруденции, прежде всего, таких, как судья Феликс Франкфуртер76 и Джон Дикинсон.77 Эти авторы сконцентриро­ вали свое внимание, даже в большей степени, чем Паунд и Кардозо, на прак­ тическом применении социологии права к существующей в наши дни юри­ дической технике.

§4. Правовой реализм и иные направления: К. Н. Ллевеллин и Т. Арнольд

Неореалистическая школа, которая развивалась в течение последних десяти лет, знаменует собой сильную реакцию против доминирования идео­ логической и морализирующей ориентации в «социологической юриспру­ денции». Связанное с именами К. Н. Ллевеллина, Т. Арнольда, У. В. Кука, Г. И. Интема, Л. Грина, А. Мура, Г. Олифанта, М. Радина, Дж. Фрэнка, И. В. Ро­ бинсона и Чарльза И. Кларка,78 это направление объединено только крити­ ческой позицией его представителей. Они стремятся устранить телеологи­ ческие и аксиологические соображения не только из социологии права, но и из самой юриспруденции. Что касается положительных выводов, в значи­ тельной степени фрагментарных, то здесь «реалисты» сильно отличаются друг от друга. Одни провозглашают поворот к социологии права, основан­ ной исключительно на суждениях о сущем и свободной от подчинения юрис­ пруденции, единственной задачей которой оказалось применение суждений о сущем вне их отношения к целям и ценностям (Ллевеллин, Арнольд). Дру­ гие устранили бы юриспруденцию вообще, заменив ее не социологией, а натуралистической психологией, которая описывает мышление юристов (Ро­ бинсон) или даже психоаналитическим анализом их поведения (Фрэнк). Тре­ тьи, провозглашая необходимость применения в юриспруденции чисто науч­ ных и дескриптивных методов, в действительности оказались заинтересованы

п Frankfurter F. l)T h e Business of Supreme Court, a Study in the Fédéral Judicial System. 1927; 2) The Public and ils Government. 1930; 3) Justice Brandeis. 1932; 4) Justice Holmes and the Supreme Court. 1938; 5) Law and Politics. 1939.

77 Dickinson J. I) Administrative Justice and the Supremacy o f Law in the United States. 1927; 2) The Law behind Law // Columbia Law Review. Vol. 29. P. 113-146; 285-319.

7! Из интересной в научном плане библиографии «правового реализма» и его критики см.:

Garlan E. W. Légal Realism and Justice. 1940. P. 135 et seq.

684

Социология права

в разработке нового юридического метода, основанного исключительно на индуктивном обобщении «официального поведения» (среди таких мыслите­ лей — Радин). По сути, только работы Ллевеллина и Арнольда, сильно отли­ чающиеся друг от друга, имеют прямое отношение к проблемам социологии права. Здесь мы должны остановить наше внимание лишь на трудах этих ученых, поскольку конечные результаты их работ выходят за рамки «право­ вого реализма». Мы начнем с описания некоторых исходных положений этих доктрин, которые, по крайней мере, в начале разработки данной проблема­ тики были общими для всех представителей этого направления.

Все «правовые реалисты» начинали с очень узкого и полностью невер­ ного истолкования определения права Холмсом как «предсказания того, что будут делать суды». Не рассматривая нормы, принципы, стандарты, ценности, мнения судей, наконец, право, навязываемое судам непосредственно общест­ вом, реалисты примитивно сводят право исключительно к решениям судей, точнее, к их поведению. Так, Ллевеллин писал в одной из своих ранних работ: «То, как должностные лица (судьи, шерифы, клерки, тюремщики, юристы) решают споры, по моему мнению, и является самим правом» (Llevelin К. N.

The Bramble Bush. 1930. P. 3).

В том же духе Фрэнк пишет: «Право — это решение суда. Пока суд не перешел к рассмотрению фактов, никакое право по этому предмету не сущест­ вует» (Frank J. Law and the Modem Mind. 1930. P. 46). Описывая подобное

«официальное поведение» просто потому, что его можно внешне восприни­ мать и наблюдать, реалистическая юриспруденция утверждает, что стала объективной и точной наукой. «Не довод, приведенный любым отдельно взя­ тым судьей для решения дела; даже не совокупность правил, которые сфор­ мировались в течение долгих лет под влиянием исторических обстоятельств, но фактическое поведение, рефлексивные действия всех сторон, вовлечен­ ных в решение спора, и являются истинным предметом для любого исследо­ вания, которое претендует на научность. Фактическое поведение может на­ блюдаться эмпирически, может быть сведено в статистическую таблицу и интерпретироваться правоведом посредством индукции так же, как энтомо­ лог описывает и классифицирует поведение муравьев... Ведомая чисто эмпи­ рическим бихевиоризмом, отказывающаяся от поисков рациональности и целеполагания, юриспруденция, в конце концов, выйдет из колеи метафизики и торжественно взойдет на самую высокую ступень, на высшую научную стадию развития».7’ Некоторые реалисты идут еще дальше. Они подчерки­ вают, что все то, что не бросается в глаза и материально не воплощено в праве (все существующее в виде норм, принципов, стандартов, ценностей, мнений, убеждений), является не чем иным, как философским воображением, и что здесь, как и везде, единственная действительность — чувственная. Иными словами, единственной реальностью в каждом юридическом казусе являют­ ся жесты и внешнее поведение должностных лиц, совершенные посредством

п Я цитирую эту весьма точную характеристику основного тезиса «правового реализма», данную одним из его выдающихся критиков, М. Аронсоном, см.: Aronson М. Tendencies in American Jurisprudence/ / Toronto Law Review. 1941. Vol. IV. № I. P. 103.

685

устной и письменной речи. Очевидно, что сторонники данной точки зрения не видят ту огромную трудность, с которой они, равно как и более умерен­ ные реалисты, встречаются. На эту трудность мы указали выше при критике бихевиористских концепций. Все, что в человеческом поведении не являет­ ся автоматическим рефлексом, пропитано внутренним значением и значи­ мыми духовными символами, которые наблюдатель должен понять и интер­ претировать, чтобы уяснить смысл поведения. Я не поверю, что реалисты, даже наиболее рьяные, согласились бы рассматривать как «юридический» тот факт, что какой-то судья вытирает нос во время судебного разбиратель­ ства! Говорить об «официальном поведении» значит представить все цар­ ство ноэтических символов и внутренних значений, связанных с термином «должностное лицо», и, таким образом, подорвать логическую последова­ тельность этой концепции. Термин «реализм» в этом аспекте принимает раз­ личные значения, ни одно из которых, однако, не имеет определенного отно­ шения к реализму или неореализму в философском смысле этих терминов. Правовой реализм в настоящее время обрел значение «натуралистического сенсуализма», т. е. необходимости заменить ценностные суждения суждениями о сущем, «эмпиризмом», — термин, который сегодня может иметь много­ численные значения (антиконцептуализм, решительный и актуальный иррацио­ нализм,*0 которые не должны быть ни сенсуалистскими, ни реалистическими и т. д.). Применительно к юриспруденции эта десизионистская тенденция, которая растворяет право в административном произволе, в конечном счете преобладает среди реалистов. Ее опасность, с точки зрения существования самого права как определенного социального регулятора, уже была изучена доктором Паундом в его суровой, но, бесспорно, заслуженной критике пра­ вового реализма.81

За исключением приведенных выше характеристик, для реализма свойст­ венно, прежде всего, желание представить юриспруденцию чисто научной или, по крайней мере, основанной исключительно на науке. Так, те реалисты, которые отличают юриспруденцию как искусство от собственно науки, по­ добно Ллевеллину82 и Радину,83 стремятся продемонстрировать, что она мо­ жет обойтись без целеполагания и какой бы то ни было философской ре­ флексии. Они забывают, что даже основанные на подлинном естествознании методы имеют точные цели. Медицина стремится к здоровью больных, ин­ женерное искусство — к воздвижению мостов, которые соединят берега реки,

м Паунд справедливо указал на недостаток точности термина «реализм» в том значении, в котором его стали недавно использовать правоведы. См.: Pound R. Contemporary Juristic Theory. 1940. P. 46-48.

” Pound R. I) The Call for Realislic Jurisprudence // Harvard Law Review. Vol. 44. 1931. P. 707 et seq.; 2) Contemporary Juristic Theory. 1940. P. 1-29.

82 «Мы должны иметь дело, прежде всего, с правом как наукой наблюдения и, во вторую очередь, с правом как искусством. Мы сталкиваемся в праве, как в каждой другой дисциплине, с жестоким различием между наукой и искусством» (Llevellyn К. N. 1) Légal Tradition and Social Science // Essays on Research in Sociological Science. 1936. P. 90, 192, 104; 2) Prejudizienrecht und Rechtssprechung in America. 1933. Vol. 2. P. 89 et seq ).

83 Radin M. Law as Logic and Expérience. 1940. P. 54-56, 125,136-137, 145-165. — См. выше,

во Введении, характеристику противоречий в концепции Макса Радина.

686

Социология права

чтобы перевозить тяжелые грузы. Более того, они забывают, что цели, без которых не обходится никакой юридический метод, будучи обусловлены ти­ пом рассматриваемой правовой системы и социальными структурами и си­ туациями, с которыми они соотносятся, одновременно связаны со специфи­ ческими духовными ценностями, воплощенными в них. Позиция поданному вопросу правовых реалистов, даже наиболее вдумчивых из них, подобно Ллевеллину, не оказывается ни ясной, ни точной, и мне кажется, что все инте­ ресное в их работе сконцентрировано в научной сфере, полностью отделен­ ной от ценностных суждений, на которых реалисты предлагают основать юриспруденцию. В той степени, в которой эта наука воспринимается просто как натуралистическая психология, как у Робинсона (Robinson М. Law and the Lawyers. 1935), или даже в качестве сомнительного психоанализа, как у Фрэнка, она находится вне рассматриваемой нами области. Здесь достаточ­ но обратить внимание лишь на то, что никакой вид индивидуальной психо­ логии не может привести к контакту с проблематикой права как явления, образованного коллективным опытом и связанного с социальным Целым. Но поскольку данное направление воспринимается в качестве социологии права (Ллевеллин) или просто в качестве социологии (Арнольд), мы должны рассмотреть доктрины реализма детальнее.

К. Н. Ллевеллин уже в своем первом труде объявляет, что научным ос­ нованием юриспруденции может быть только социология права: «Необходи­ мо предоставить социологии права возможность заниматься ее собственной работой, без какого-либо вмешательства со стороны, прежде, чем ее конеч­ ные результаты смогут применяться к юриспруденции» (Llevellin К. N. Prejudizienrecht und Rechtssprechung in America. 1933. Vol. 2. P. 119). Первым шагом для подобной социологии права должно быть «четкое различие между наукой и искусством». Нужно принять во внимание тот факт, что общество создается отнюдь не правом, но само общество, как первичная данность, более объемное, чем любые регулятивные системы, порождает право. «Право и официальные правоприменители, исходя из этого, ни в каком смысле не со­ здают порядка в обществе. Для них общество и порядок даны только потому, что дано общество» (Llevellin К. N. The Bramble Bush. 1930. P. 12). «Право — это не все, даже не основная часть общества» (Llevellin К. N. A Realistic Jurisprudence // Collected Law Reviews. 1930. № 30. P. 443). Юридическая со­ циология предполагает «концепцию общества, пребывающего в состоянии непрерывного изменения, протекающего быстрее, чем изменения права; при этом всегда имеется возможность подгонки той или иной части права к потребно­ стям общества». «Концепция находящегося в состоянии непрерывного из­ менения права, концепция подвижного права» является всего лишь следстви­ ем того факта, что общество порождает право, а не наоборот (Llevellin К. N. Some Realism about Realism II Harvard Law Review. 1931. № 44. P. 1236). По­ движность в праве, подобно стабильности, всегда относительна, она являет­ ся только результатом конкретных социальных ситуаций. «Наше общество изменяется, и право с тем, чтобы приспособиться к обществу, должно также изменяться. Наше общество устойчиво, и право должно приспосабливаться к нему, оно не должно оставаться фиксированным» (Llevellin К. N. The Bramble Bush. P. 63). «Право — это место, где сходятся страдания того общества,

687

Г. Д. Гурвич Избранные труды

в котором не работает порядок» (lbid. Р. 149). Чтобы изучать право социо­ логически, нужно начать с «наблюдаемого поведения» и продолжать «с точки зрения способа, которым лица и учреждения организованы в нашем общест­ ве» (Llevellin К. N. A Realistic Jurisprudence. P. 464).

Все эти утверждения, приемлемые сами по себе и напоминающие о возра­ жениях Кули против номиналистической концепции социального контроля как творца социальной связи у Росса, оставляют открытым и нерешенным ряд основных вопросов. Прежде всего, встает вопрос о том, творит ли общество право только в одностороннем порядке или право отчасти также является творцом общества? Первая точка зрения, преобразовывая право в чистый эпифеномен, устранила бы из него регулятивную функцию. Вторая точка зрения предполагает связь между правовыми и духовными ценностями, т. е. ясное осознание того, что социология права — это отрасль социологии че­ ловеческого духа. Весьма характерно, что Ллевеллин, несмотря на весь его «реализм», не претендует на выведение его концепции из бихевиоризма и признает влияние на него Самнера и Вебера. Но Ллевеллин не в состоянии объяснить, что он берет от каждого из них и как он их примиряет. Более того, он враждебен по отношению к сотрудничеству между социологией и философией, что препятствует ему следовать разработанному Вебером методу объясняю­ щего понимания духовного смысла поступков. Вследствие этого, правовой действительности в социологии Ллевеллина угрожает полное уничтожение.

Более того, встает неизбежный вопрос о том, как Ллевеллин примирит свою концепцию права как прямого продукта общества и определение права как способа «разрешения споров должностными лицами». Это противоречие кажется эфемерным, так как «официальное поведение» может находиться в полной противоположности с жизнью общества и может бороться против развития общества, так же как гармонирующее ритму общества правовое ре­ гулирование может оказаться не в состоянии находить какое бы то ни было выражение в решениях судов. Если Ллевеллин мог ответить, что для него должностные лица, суды и т. д. являются «органами общества», это было бы, прежде всего, равнозначно признанию того, что речь идет не о простом внешнем поведении судей, а о ноэтическом значении их поведения. Далее, подразумевалось бы, что то, «что делают должностные лица», не есть право во всей его полноте, поскольку суды, как «органы» общества, предполагают первоначальное право, которое их организует и наделяет их полномочиями. Ллевеллин, конечно, имел ощущение тупика, в который он зашел. И мысли­ тель пробовал выйти из него, добавляя в некоторых исследованиях к своему первоначальному определению права утверждение, что не только поведение официальных лиц, но также и «поведение обывателей есть часть права»

(Llevellin К. N. A Realistic Jurisprudence. P. 457) или, как он написал в другом месте, «право — это то, что фактически делают суды илилюди» (Llevellin К. N.

Some Realism About Realism. P. 1237).

Но здесь проблема не находит своего разрешения; она просто доведена до своего крайнего выражения. Ведь очевидно, что не любое поведение дол­ жно рассматриваться как право, но только определенный вид поведения, направляемого правовыми моделями и символами и вдохновляемого право­ выми ценностями (факт, который учитель Ллевеллина, Вебер, чьи взгляды

688

Социология права

мы критиковали во Введении, выразил более простым способом, утверждая, что поведение, которое интересует социологию права, — это то поведение, которое следует правовым нормам или нарушает их, равно как систему этих норм). В любом случае здесь мы возвращаемся назад к исходной точке и должны заключить, что Ллевеллин сталкивается с альтернативой: отказаться либо от своей сверхреалистической позиции, либо от социологии права, ко­ торая может развиваться только как отрасль социологии духовных значений.

Так как прозорливые размышления Ллевеллина остаются незакончен­ ными, застывшими на перекрестке своего развития, мы не должны удивляться тому, что в своих последних исследованиях (Llevellin К. N. On Reading and Using the New Jurisprudence II Columbia Law Review. 1940. Vol. XI. P. 581-614)

и, прежде всего, в его очень важной статье (Llevellin К. N. The Normative, the Légal and the Law-Jobs: The Problem of Juristic Method, Being also an Effort to Integrate the «Légal» into Sociological and Political Theory // Yale Law Journal. 1940. P. 1355-1400) он пересматривает данный вопрос и приходит к новым результатам.

Эта последняя статья чрезвычайно кратка и богата по содержанию; она полностью развивает новую программу социологии права и заслуживает масштаба книги. Это наиболее положительный результат исследований Лле­ веллина и один из наиболее важных источников всей американской юриди­ ческой социологии. Ллевеллин снова поднимает проблему определения права, приемлемого для социологии права, формально отказавшись от определе­ ния права как предсказания официального поведения не только из-за того, что оно «представляет неполную картину видения права», но еще в большей степени в силу того, что оно несет угрозу устранения самой проблемы

(Llevellin К. N. On Reading and Using the New Jurisprudence II Columbia Law Review. P. 593-603 и примеч. 17), после резкой критики концепций Фрэнка (Ibid. Р. 598-603). Социология права, настаивает Ллевеллин, должна принять во внимание самые разные виды общества (о чем Ллевеллин вместе с Хебе-

лем объявил при написании книги «Law Ways of the Cheyenne Indians») и

роль социальных групп в правовой жизни: «Правовые явления должны изу­ чаться в каждой социальной группе и должны пролить свет на все известные модели социального взаимодействия». Таким образом, объект социологии права не может и не должен быть связан с существованием судов или госу­ дарства (Llevellin К. N. The Normative, the Légal and the Law-Jobs: The Problem o f Juristic Method, Being also an Effort to Integrate the «Légal» into Sociological and Political Theory //Yale Law Journal. P. 1532, 1360, 1365, 1374, 1386, 1393— 1394). «Правовые практики и правовой образ жизни, повторяю, относятся к сущности любой группы». Они «вовсе не предполагают необходимости ка­ кого бы то ни было суда... Они косвенно присутствуют в самом понятии груп­ пы... Они — часть жизни “людей-в-группах”». Так, правовые системы комп­ лексного общества «всегда отчасти плюралистичны и инстинктивны, пропитаны разноплановыми и враждующими предпосылками роста... Плю­ ралистическая многогранная система способна на усвоение или ассимиля­ цию постоянно прирастающего правового материала и новых направлений благодаря подвижным границам культуры». Это подразумевает «столкновение соперничающих» правовых предписаний. «Нужно понять, что современная

концепция права направлена лишь на единицу, именуемую государством, или на другое подобное политическое целое. Но с функциональной точки зрения любая новая форма партнерства, случайная игровая группа, состоящая из двух детей, рассматриваемые как социальные группы, сталкиваются с про­ блемами, которые и интересуют нас». Даже более, «аспекты, в которых пред­ стают эти проблемы в современном государстве, ясны и не затуманены таким подходом, в рамках которого они предстают как простейшие группы, как отдельные объекты изучения» (lbid. Р. 1374). Напротив, отделяя определе­ ние права и описание структуры правовой действительности от ориентации на нужды юридической техники, мы обретаем «поток нового света» для са­ мих юристов. Действительно, «никакой анализ, применимый ко всем груп­ пам, не может в неизмененной форме охватить все официальные правовые стадии развитого современного общества. Принимая это, я все же настаи­ ваю, что современные масштабы сложности технического аспекта права не меняют природу основных функциональных проблем и не заставляют их исчезнуть» (lbid. Р. 1379).

Установив, что «мостом между социологией и правом» является «чело­ веческое поведение в тех аспектах, которые мы расцениваем как юридиче­ ские», Ллевеллин предлагает назвать его «поведением в том аспекте, кото­ рый мы рассматриваем как правовое», «правовыми нравами», которые он противопоставляет «правовой материи» (lbid. Р. 1357-1359). «Термин “право­ вые нравы” используется для обозначения любого поведения или практики, строго правовой по характеру, особенностям или результату... Термин “пра­ вовая материя” используется для обозначения любого явления в культуре, которое имеет очевидное отношение к области правового; он включает в себя нормы права, правовые институты любого вида, юристов, юридические биб­ лиотеки, суды, привычки повиновения, федеральную систему: короче говоря, все, что присутствует в культуре и имеет отношение к праву» (lbid. Р. 1358). Последняя область, существование которой было отвергнуто правовыми ре­ алистами в начале своих исследований, вновь приводит к появлению сферы ноэтических значений правового поведения и к необходимости установле­ ния четкого различия между правовым значением и «религиозными», «мо­ ральными», «экономическими», «творческими» значениями. Ллевеллин счи­ тает, что может прийти к этому выводу без помощи философии, т. е. «независимо от связанности справедливостью» (lbid. Р. 1364, 1370-1373). Социологическое описание или, скорее, то, что Ллевеллин принимает за со­ циологическое описание, кажется ему достаточным для этого. Юридическое, согласно Ллевеллину, предполагает «социально значимое нормативное обоб­ щение», но нормативное обобщение определенного типа. «Любое социально значимое нормативное обобщение, которое является, по сути своей, вечным процессом самосозидания групповой жизни как таковой», и состоит в «проек­ тировании и идеализации» «нормативных паттернов» различной степени точности и абстрактности (lbid. Р. 1357-1364). Правовое — это сведенное к паттернам нормативное обобщение, поскольку оно связано с «авторитарностью» и регулярностью правовых моделей и правовой материи. Если авторитар­ ность или регулярность не достаточно выражены, мы находимся в сфере,

690

Социология права

близкой к правовой, или до-правовой, которую Ллевеллин предлагает назы­ вать «юридической» (Ibid. Р. 1358, 1366-1367). Авторитарность в правовых нравах имеет различные аспекты: «эффективность или существование как часть Целого», «признание», «принудительное исполнение или санкция», «превосходство» над конкурирующими нормами и авторитетами. Но одного аспекта не достаточно для того, чтобы придать нормативному обобщению авторитет, сущность которого заключается в определенной степени импера­ тивности. Другой же элемент, «регулярность поведенческих стереотипов», выражается в поведении, в «текущих ожиданиях, степени формализованности процесса, степени надежности средств правовой защиты» и в таком обя­ зательном аспекте, как «ограниченность, символичность, понятность» (Ibid. Р. 1367-1370). «Юридическая практика» во всех специфических группах и в обществах состоит «в разрешении спорных ситуаций, в превентивных ме­ рах, в распределении компетенции и в классификации процедур, в иерархизации группы или общества в целом, в обеспечении возможности управле­ ния и стимулирования» (Ibid. Р. 1373-1383). «Юридический метод»— это юридическая техника или же юриспруденция в развитых правовых системах, рассматриваемые в качестве решения «проблем поддержания взаимосвязи правовых институтов с правовой материей и правовыми практиками». Пра­ вовой метод сам по себе является юридической практикой. Как таковой он может быть обнаружен в зачаточном состоянии в любых группах и обще­ ствах, но более отчетливые контуры он обретает тогда, когда утверждаются судебные органы (Ibid. Р. 1392-1397). Таким образом, правовые методы мо­ гут и должны быть относительными, интегрированными в конкретные пара­ метры систем правового регулирования и должны быть объяснены социоло­ гически.

Кажется бесспорным, что программа социологии права Ллевеллина и исследования сложной структуры социальной действительности представ­ ляют значительный прогресс. Его рассуждения открывают противоречивую и плюралистическую сложность правовой действительности, глубинные уров­ ни которой он описывает (данный аспект исследования предложили назы­ вать систематической микросоциологией права). Ллевеллин также подни­ мает проблему юридической типологии отдельных групп и комплексных обществ. Даже его определение права, где он настаивает на необходимости изучения нормативности и эффективности и т. д. и где он указывает на такие характеристики, как последовательность и абстрактность (Ллевеллин упо­ требляет слово «регулярность», но значение этого термина не ясно) право­ вого регулирования, в некоторых своих аспектах кажется соответствующим нашему определению права. Однако в исследованиях Ллевеллина остается не проясненным одно фундаментальное положение: что конкретно он пони­ мал под термином «нормативное обобщение» и как мы можем говорить о таком обобщении, отрицая его связь с духовными ценностями? Во Введении мы достаточно последовательно изложили нашу позицию по поводу необхо­ димости разграничения символически-культурных моделей и технических моделей и по поводу невозможности дифференциации культурно-символиче­ ских моделей без опоры на дифференцирование духовных ценностей. Избегая обращения к правовым ценностям справедливости, Ллевеллин закрывает

691

глаза на возможность: а) совпадения посредующей роли права между автоно­ мией и гетерономией с внутренней структурой правового регулирования, про­ тивопоставляемой структуре религии, морали и эстетики; б) проникновения через самые глубокие уровни правовой действительности, которые выходят за рамки соответствующих моделей и сконцентрированы вокруг собственно символов,84 коллективных ценностей и убеждений. Разработанная Ллевеллином концепция юридического метода сводит его исключительно к социальным структурам, а не к осуществляемым в них ценностям. Поэтому данное Ллевеллином понятие юриспруденции остается очень спорным. Более того, по­ ставив перед социологией права задачу, которую она не в состоянии разре­ шить (определить право без помощи философии), Ллевеллин не избегает опасности ограничения ее предмета. Он исключает из сферы социологии пра­ ва функциональное исследование отдельно взятых правовых ценностей, а также коллективных убеждений и интуиций, которые «схватывают» эти ценности.

В своем новом подходе Ллевеллин, конечно, преодолел узкие рамки право­ вого реализма, в которые он изначально себя поставил, но пока еще не достиг успеха в развитии «идеал-реализма», который учитывает, что социология пра­ ва — это отрасль социологии духовности, что она изучает функциональные вза­ имоотношения между духовными значениями и социальными структурами. Здесь — предел его научной позиции. Но мысль Ллевеллина все еще пребывает в процессе формирования, и есть определенные основания для надежды. Для того чтобы более точно оценить вклад Ллевеллина в социологию права, нужно подождать формулирования его новой программы в очередной книге.

Использование Турманом Арнольдом правового реализма в качестве отправной точки для социологии права приняло форму, весьма отличную от выбранной Ллевеллином. Подобно последнему, Арнольд полностью преодо­ лел узкую концепцию права, поддерживаемую реалистами, но двигался со­ вершенно в другом направлении, будучи убежденным, что вся социальная жизнь связана с коллективными иллюзиями, верой в идеалы. В двух своих работах (Arnold T. l)T h e Symbols of Government. 1935; 2) The Folklore of Capitalism. 1937) он пробовал показать, что «социальные институты требуют веры и мечтаний», иррациональной и иллюзорной веры в идеалы и принципы, «которые всюду являются непоследовательными», но «социальная эффек­ тивность которых не может быть проигнорирована». Догматическая рацио­ нализация данных иллюзорных символов делает их «препятствиями, а не вспомогательными средствами» и стимулирует «в обществе болезнь раболе­ пия перед символами». Напротив, скептицизм по отношению к символам, сопровождаемый осознанием той фундаментальной роли, которую они иг­ рают и не могут не играть в социальной жизни, носит характер освобожде­ ния. Именно поэтому «антропологический подход к социальным идеалам, их анализ без размышлений по поводу того, являются ли они искренними», служит основанием всей объективной социальной науки и может иметь прак­ тический результат в борьбе против их вырождения в репрессивных идолов.

м Ллевеллин упоминает о роли символов в социальной жизни, но не анализирует их структу­ ру. Он расценивает их главным образом «как что-то внешнее по отношению к юридическому»

(lbid. Р. 1390-1391).

692