Gurvich_G_D_Filosofia_i_sotsiologia_prava_Antol

Г. Д. Гурвич Избранные труды

В. Магия как один из источников развития техники и морали

Из всего вышесказанного с необходимостью следует, что нет ничего более ошибочного, чем рассматривать религию как источник магии или магию как источник религии. Поскольку известно, что речь идет о двух диаметрально противоположных сверхъестественных силах и отношениях, магия и религия не могли породить друг друга и не могли произойти от общего первоисточ­ ника. Не пересекаясь с самого начала, они, тем не менее, могут встречаться и проникать друг в друга в ходе своего развития, взаимно изменяясь. Эта встреча и эта деформация отражаются в социальных отношениях: в конку­ ренции их воздействия на одни и те же институты.

Более сложной является проблема отношения магии и науки. Корректи­ руя концепцию Фрэзера, который видел в магии источник науки, и избегая противоположного преувеличения Бергсона, рассматривавшего магию как помеху развитию науки, Мосс и Ю бер пришли к выводу о том, что положи­ тельная наука произошла из магии благодаря использованию техники, в то время как философия — полностью бескорыстное познание — ведет свои истоки от религии. Мы далеки от того, чтобы отрицать философскую подо­ плеку религий и тем более — тесные отношения между магией и техникой: ведь нельзя же отрицать частичное влияние магии на положительные науки. Как мы уже заметили, не разделяя утверждения прагматиков, мы считаем, что истинное основание всякого человеческого познания — как положитель­ ного, или собственно научного, так и философского — леж ит в бескорыст­ ном удивлении, совершенно не сопоставимом ни с желанием властвовать над миром (магия и техника), ни с трепетом и ожиданием спасения (рели­ гия). Нужды техники, которая, бесспорно, произошла от магии и заняла ее место, когда страх перед используемыми человеком силами перестал порож­ дать веру в имманентное сверхъестественное, могли привести к научным изыс­ каниям. Но эти изыскания были тем качественнее и успешнее, чем более они были бескорыстны. Если технические приемы могли частично вдохновлять положительные науки, то открытия этих последних полностью возобладали над техническими достижениями, как только они перестали быть связанны­ ми со сверхъестественным. Техника, связанная с магией, имеющая то же пси­ хологическое основание, что и последняя, подменяя ее, находит нового хо­ зяина в лице бескорыстной науки, которая полностью над ней доминирует. Не существует переходного звена между магией и наукой, поскольку обе они действуют в гетерогенных сферах, а вторая подменяет первую в области тех­ ники. Сама техника лишь частично происходит от магии; не связанная с рис­ ками и опасностями, она практикуется в первобытных обществах без обра­ щения к сверхъестественному (Б. Малиновский). Человеческий труд в этих обществах представляет собой сплетение естественной техники с техникой магической. Но невозможно отрицать, что их психологическая основа едина или почти едина и что любое, более или менее сложное, техническое усилие берет свое начало в магии.

Обсуждая различные теории, мы уже имели возможность рассмотреть теологический предрассудок, имеющий глубокие корни и разделяемый не­ которыми социологами и философами. Суть его в том, что магия всегда была

502

Магия и право

аморальной или, как минимум, нейтральной с точки зрения морали, а послед­ няя является исключительной принадлежностью религии. Одно только разли­ чие между белой и черной магией, между коллективной и индивидуальной магией (эти две пары взаимно пересекаются) должно было бы предостеречь против подобной концепции. Очевидно, что если бы мораль сводилась к табу и санкциям, то можно было бы признать религию в большей степени мо­ ральной, чем магию. Ведь религиозные запреты санкционированы общ е­ ственным порицанием, а магические запреты (которые следует, скорее, на­ зывать «заклятьями») санкционированы только автоматически следующими за их нарушениями неблагоприятными последствиями; поэтому в религии и процветают табу в истинном смысле этого термина. Но подобная концепция морали явилась бы одновременно как поверхностной, так и догматической. В лучшем случае запреты и табу, нарушение которых не одобряется обще­ ством, могут соответствовать только «морали долга», от которой особняком стоят более глубокие слои моральной жизни, «морали ценностей и творче­ ской свободы». А эта мораль скорее соответствует магическому ритуалу. Мана

всвоих различных проявлениях (как это уже было отмечено, например, М ос­ сом), будучи мощным магнитом воли и эмоциональности человека, заменяет в первобытных обществах то, что мы называем миром ценностей. Божествен­ ное же и сакральное находятся выше ценностей, выходя за пределы проти­ вопоставления ценностей и бы тия, равно как полож ительны х и отри ­ цательных ценностей. Напротив, в мане эти противоположности проявляются

вполной мере — отсюда само различие между белой и черной магией, т. е. конфликт положительных и отрицательных ценностей. Поскольку отрица­ тельные ценности к тому же не являются моральными ценностями, совер­ шенно очевидно, что не связанный с положительными ценностями сектор магии не может иметь отношения к коллективной и индивидуальной мора­ ли. Но в этом секторе такая связь существует и даже дает возможность рас­ сматривать магию как благоприятную среду для развития определенного аспекта морали. М оральные ценности избавляют от обязанностей и возвы­ шают своих адептов посредством творческой свободы. Поэтому очень хорошо видно, как магия, возводя человека в положение демиурга и взывая к имма­ нентному усилию и к духу коллективного возмущения против настоящего во имя будущего, против совершенного во имя совершаемого и долженствую ­ щего совершиться, против традиции во имя творчества, могла благоприятство­ вать утверждению этого глубинного аспекта моральной жизни. Мораль имма­ нентности и действия, светская мораль (не порабощ енная и задуш енная дисциплиной категорического императива Канта, который становится на место сакрального) своим источником имеет, как мы полагаем, определенные элементы магии.

Возьмем пример, приведенный Леоном Марийером в его хорошо извест­ ной полемике против сведения морали к религиозным запретам и табу. Мо­ раль, говорит он, рождается не в тот момент, когда муж беременной женщины, следуя религиозному табу, запрещающему ей рожать в своей деревне, под­ вергает ее жизнь и жизнь ребенка холоду и опасностям леса, а напротив, когда он возмущается против этого табу и нарушает его. Но, добавим мы,

503

Глава II ЮРИДИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ МАГИИ

Предварительные размышления. Постановка проблемы

Тот факт, что первобытные юридические институты тесно связаны с ве­ рой в сверхъестественные силы, уже долгое время привлекал внимание ис­ следователей. Никто не выявил эту связь лучше, чем Фюстель де Куланж в своем классическом труде ( Coulange F. de. La Cité antique. 1864). «Сравне­ ние верований и законов, — писал он, — показывает, что [вера в сверхъесте­ ственное] создала греческую и римскую семью , установила институт брака

ивласти отца, упорядочила степени родства, освятила право собственности

иправо наследования» (lbid. Р. 3). «Та же самая [вера], расширив и распрос­ транив понятие семьи, создала более крупную ассоциацию — город и стала править там, как в семье. От нее произошли все институты, как и все право древних народов. От нее город заимствовал свои принципы, свои правила, свои обычаи, свои магистратуры» (lbid. Р. 4). Так, «архаическая царская власть имела сакральный характер. В Греции жрец общественного очага носил имя царя. Иногда ему давались другие титулы. Под различными именами: притана, архонта и др. — мы находим персонаж, который в основном является главой культа; он поддерживает очаг, он соверш ает жертвопринош ение и произносит молитву, он председательствует на религиозных трапезах» (lbid. Р. 203). Поэтому, по мнению Фюстеля де Куланжа, «идея частной собствен­ ности была укоренена в самой религии» (lbid. Р. 63). «Между богами очага и земли люди древности видели мистические отношения. Домашнее божество дает семье право собственности на землю и на дом» (lbid. Р. 63, 67). «Земля принадлежит семье в той мере, в которой она не может быть отчуждена от нее, поскольку она принадлежит домашним божествам и погребенным пред­ кам. Именно религия гарантировала собственность. Сами границы собствен­ ности были божествами» (lbid. Р. 63). Обобщая и незаметно переходя от не­ движимости к собственности вообще, Фюстель де Куланж заключает: «Через религию было установлено право собственности... от которого происходит вся цивилизация» (lbid. Р. 69-70).

Когда Фюстель де Куланж писал эти строки, не было и речи о проведе­ нии различия между религией и магией, поскольку соответствующие этно­ графические факты не были известны. Тогда религией называлась любая вера

всверхъестественные силы, и Фюстель де Куланж, с того момента, как он открывает связь первобытного правового института с верой в сверхъесте­ ственное, без всяких колебаний говорит о вмешательстве религии в жизнь

505

права. Вопрос стал намного сложнее с открытиями, положительные результа­ ты которых мы уже попытались изучить в первой части настоящей работы. Применительно к любому первобытному правовому институту встает воп­ рос: отражаются в нем верования в ману — имманентную сверхъестествен­ ную силу или в сакральное — трансцендентную сверхъестественную силу (например, недвижимость можно соотнести с религией, движимое имуще­ ство — с магией). Таким образом, выдвинутая Фюстелем де Куланжем про­ блема намного деликатнее, чем он предполагал, и в силу этого намного увле­ кательнее, поскольку связана с проблемой различных видов права в их борьбе друг с другом и позволяет детально исследовать становление правовых ин­ ститутов. Отсюда и само название нашего исследования, предлагающее рас­ сматривать магию в ее противопоставлении религии и в ее борьбе с ней в роли специфического фактора жизни права.

Концепция Фюстеля де Куланжа требует оговорок еще по двум пунк­ там. Для него вера в сверхъестественные силы, которую он однозначно отождествляет с религией, была единственной причиной, которая породила право и его различные формы. Однако мы считаем, что магию, как и рели­ гию, можно рассматривать лишь как фактор юридической жизни среди мно­ жества других факторов (например, демографических, экономических, по­ литических и т. д.), поскольку причинное объяснение в собственном смысле слова можно искать лишь в тотальных социальныхявлениях, по весьма удач­ ной терминологии Марселя Мосса. Объяснения следует искать в целостности качественной социальной типологии, где все аспекты социальной жизни интегрированы в их взаимопроникновении. Вера b сверхъестественное, ма­ гическая или религиозная, будучи только абстрактным аспектом конкретной всеобщности, может служить лишь для описания, но не для причинного объяс­ нения. Поэтому мы будем избегать говорить о магии или о религии как при­ чинах права или как одной из его разновидностей и ограничимся констата­ цией проникновения в тот или иной юридический институт магических или религиозных верований, не выходя в нашем исследовании за рамки описания.

Наконец, и это последний пункт, Фюстель де Куланж напрасно рассмат­ ривает семейный очаг как ячейку первобытного общества, поскольку совре­ менные социологические исследования видят ее в клане, ибо само родство в первобытном общ естве является мистической связью с тотемом (Дюркгейм). Поэтому не обязательно, что культ предков в семье является религиозным, а не магическим.

Тем не менее заслуги Фюстеля де Куланжа в области исследований, ка­ сающихся связи правовых институтов с верой в сверхъестественные силы, очень велики. Даже проводя четкое различие между влиянием магии и рели­ гии, следует отдать должное этому великому ученому в плане изучения роли религии (вопреки определенным преувеличениям Фрэзера, который припи­ сывает магии происхождение всех правовых институтов).

* * *

Три автора различным образом подошли к связи магии и права в перво­ бытных обществах. Это Джеймс Фрэзер, Поль Ю велен и М арсель Мосс. Ре­ зультаты, к которым они пришли, каждый со своей стороны, далеко не тож­ дественны. Напротив, они постоянно вступают в противоречие и дополняют

506

Магия и право

друг друга лиш ь отчасти. Впрочем, если учесть, что разработанные ими кон­ цепции природы магии и ее отношения с религией различны, то уже только по этой причине они не могли не прийти к различным результатам.

Считая, что магия исторически предшествовала религии, Ф рэзер, естест­ венно, склоняется к тому, чтобы повсюду находить влияние первой. Поэтому для него все без различия виды права происходят от магии: социальное и партикулярное право; уголовное и гражданское право; право собственности, право брака и политическое право, в частности королевское право. Более того, от него ускользает чисто социологический аспект проблемы: сводя ма­ гию к ассоциациям слабых в прикладном отношении идей, он не видит не только мистического характера магических верований, но и их коллективного характера и их интеграции в единое целое социальной жизни. Поэтому связь магии и права ставится у него вне Целого и рассматривается лишь как про­ стой феномен индивидуальной психологии.

Поль Ю велен, интерпретируя магию как искажение религиозной власти индивидуумом и настаивая на направленности магии к незаконному, невольно склоняется к признанию влияния магии только на индивидуальное право. Он связывает всякое без исключения социальное право (внутреннее право группы) с религией и всякое без исключения индивидуальное право (или, скорее, межиндивидуальное или межгрупповое) — с магией. М ыслитель де­ лает прогресс по сравнению с Фрэзером, разделяя в правовой жизни, в зави­ симости от видов права, конкурирующее влияние магии и религии. Тем не менее эта весьма спорная концепция магии приводит к тому, что Ю велен не видит различия между влиянием магии в сфере социального права в каче­ стве независимого права подгрупп (тайные фратрии, общ ества мужской ини­ циации, клубы) и ее косвенным влиянием на политическое право — соци­ альное право города. Более того, та же ошибочная концепция магии приводит Ю велена к порочному кругу: магия порождает индивидуальное право, и та же самая магия предполагает злоупотребление индивидуальным правом, на которое она опирается для того, чтобы исказить социальное и религиозное право. Таким образом, индивидуальное право, которым злоупотребляют в магии, предш ествует этой последней, обретая в ней свои корни.

Есть один пункт, в котором, судя по всему, столь противоположные кон­ цепции Ф рэзера и Ю велена соприкасаются. Оба, говоря о влиянии магии на право, рассматривают лишь санкции, которые сопровождают право (любое право — согласно Фрэзеру и только индивидуальное право — согласно Ювелену). Эти мыслители не анализируют вмешательство магии в сам процесс образования права или одной из его разновидностей, а строят свои рассуж­ дения на предположении того, что право, существуя задолго до появления магии, лишь призывало магию себе на помощь для обретения большего ко­ личества санкций, большего уважения. Это означает ошибку в видении ос­ новополагающей проблемы влияния магии на правовое регулирование и на саму структуру определенных правовых институтов. Недостаточно, напри­ мер, доказать, что индивидуальное право прибегает к магическим санкциям (Ю велен) или что царская власть заставляет себя уважать, прибегая к магии (Фрэзер), чтобы подтвердить, что магия была фактором самого появления индивидуального права или царской власти; их появление могло быть

507

Г. Д. Гурвич Избранные труды

спровоцировано совсем иными факторами, а магические санкции, присое­ диненные в процессе эволюции, могли бы подвергнуться такой операции скорее в результате случайности.

Поэтому следует изучить влияние магии и религии на сам дух рассмат­ риваемой разновидности права, на вдохновляющую право идею справедли­ вости, на форму связи, которую она устанавливает между отдельными субъек­ тами в одном аспекте, субъектами и объектами в другом аспекте. Но подобное исследование предполагает ясное сознание нерушимой связи между магией и маной и демонстрацию действия маны в правоотношениях. Именно в этой сфере лежат исследования М арселя Мосса, что и объясняет особую значи­ мость его работ, которые послужат нам проводниками как в нашей критике, так и в наших выводах. Не ограничивая влияние магической маны на инди­ видуальное право, М. Мосс продемонстрировал важность той роли, которую играет мана в развитии обменных отношений, в частности таких, как дар, потлач, договорное право и производное от этих явлений обязательственное право. Ученый выявил тот факт, что возможность самого отчуждения была связана с гибкостью магической маны, и указал, что присвоение отчуждае­ мых вещей (движимая собственность) было лишь следствием проникнове­ ния в эти вещи маны индивидуумов и групп. Его исследования открыли очень широкие перспективы: в них поставлен вопрос о причинах различного про­ исхождения движимой (отчуждаемой) и недвижимой (неотчуждаемой) соб­ ственности; недвижность последней является лишь следствием недвижно­ сти сакрального, религиозного, божественного, которыми она пронизана.

Стараясь избежать систематизации и не упрощать сложности фактиче­ ской действительности, Мосс не счел нужным продолжать изучение этого противоречия, которое могло бы открыть всю его глубину. Это привело мыс­ лителя скорее к признанию влияния фактора магии и фактора религии на жизнь права, чем к четкому их разграничению. Здесь вновь проступает уже подвергнутый нашей критике тезис о происхождении магии и религии от общего первоисточника (поскольку мана подразделяется на две разновидно­ сти, «магическую » и «сакральную», что представляется М. Моссу наилуч­ шей гарантией связи магии с коллективным сознанием). Сама по себе его идея правильна и справедлива в отношении тотальных социальных явле­ ний, в которых магическое, религиозное, экономическое, политическое, юридическое представляются как бы проникнутыми друг другом и неруши­ мо связанными между собой. Тем не менее ни один из этих двух тезисов не предполагает, как нам кажется, необходимости отказа от исследования влия­ ния права при условии четкого отграничения права от магии и религии.

Если проводить различие между коллективным сознанием и его духовными значениями и если учитывать, что два значения: имманентная сверхъестест­ венная сила — мана, и трансцендентная сверхъестественная сила — сакраль­ ное — расходятся между собой во всех своих свойствах и характеристиках, то нет никаких причин считать их происходящими от одного источника. Если при этом принять во внимание то, что дифференциация аспектов социальной действительности есть необходимое условие для придания тотальным соци­ альным явлениям конкретного значения, и то, что описание этих аспектов

508

Магия и право

и их отнош ений проходит не в рамках причинно-следственного объясне­ ния, — нет причин отказываться от столь удачно начатого М. Моссом изучения влияния магической маны (противопоставляемой мане религиозной) на оп­ ределенные разновидности права, даже вопреки данным самим Моссом оцен­ кам. Мы берем на себя риск осуществить систематизацию там, где вдохно­ вивш ий нас на это и сследование м этр пож елал отказаться от всякой систематизации и всякого разделения.

Ввиду этих предварительных замечаний план, которому мы будем сле­ довать в этом разделе, намечается сам собой. Прежде всего, мы детально изложим взгляды Фрэзера, Ю велена и М осса на юридические следствия магии, поскольку каждый из них снабжает нас ценными этнографическими и историческими материалами, поучительными и яркими интерпретациями, ко­ торые мы подвергнем критическому анализу. Затем мы изложим наши систе­ матизированные выводы, конкретизируя те виды права, в которые вмешива­ ется исключительно магия, виды права, связанные исключительно с религией; анализируя в определенных правовых институтах конкурирующее влияние магии и религии, сочетание которых всегда искажает либо ту, либо иную, ставя ее на службу противоположной силе.

§ 1. Юридические следствия магии по Джеймсу Фрэзеру

Анализ юридических следствий магии сконцентрирован в основном в двух работах Дж. Фрэзера: «М агические источники происхождения царской власти» (1905; пер. на франц. яз. 1920) и «Задача душ и» (1909; пер. на франц. яз. 1914).н Большая часть материалов, использованных в первой из этих ра­ бот, уже была собрана в первом томе основополагающего труда Ф рэзера «Зо­ лотая ветвь» (1890; 2-е изд. 1911); он даже дает краткое резюме этой работы в первой главе исследования «Задачи души». Поскольку размышления авто­ ра о роли магии в эволюции политического права стоят особняком от других исследований и требуют более сложного критического анализа, мы разде­ лим наше изложение на две части. Сначала мы рассмотрим влияние магии (которое Ф рэзер считает установленным) на право частной собственности, брака и защиты человеческой жизни, а затем перейдем к предполагаемому влиянию магии на политическое устройство общества.

Но прежде всего вернемся к выводам Фрэзера, приводимым им в своих исследованиях и являющимся весьма типичными для того научного духа, которым они проникнуты:

1.«У некоторых народов в определенные периоды суеверие укрепило уважение к правительству, в частности правительству монархическому, со­ действуя, таким образом, установлению социального порядка».

2.«У некоторых народов в определенные периоды суеверие укрепило уважение к частной собственности, содействуя, таким образом, обеспече­ нию ее использования».

14 См. также: Табу и опасности души (1911; пер. на франц. яз. 1927), в частности, главы 1, IV, V.

509

3.«У некоторых народов в определенные периоды суеверие укрепило уважение к браку, содействуя, таким образом, более строгому соблюдению правил сексуальной морали как у состоящих, так и у не состоящих в браке индивидов».

4.«У некоторых народов в определенные периоды суеверие укрепило уважение к человеческой жизни, к обеспечению ее сохранности». «Эти ин­ ституты, правительство, индивидуальная собственность, брак, уважение к человеческой жизни являются столпами, на которых покоится все здание гражданского общ ества... Отсюда следует, что, укрепляя их, суеверие оказало великие услуги цивилизации. Оно снабдило социальные массы мотивом для общеполезной деятельности...» (FrazerJ. La Tache de Psyché. P. 291-292).

Фрэзер, таким образом, полностью расходится с теологическим пред­ рассудком, приписывающим всякой магии аморальное, антисоциальное, даже криминальное значение. Он подтверждает свои тезисы констатированием положительной роли магии — возможно, чересчур догматично и не прини­ мая во внимание в достаточной степени разнообразие и относительность всех ценностей в различных цивилизациях и в различные исторические эпохи. Поэтому, развивая наше изложение юридических следствий магии, мы дол­ жны ограничить его энтузиазм и его преувеличения. Заслуга исследований этого мыслителя, тем не менее, останется весьма значимой.

А. Магия и частная собственность,

брак и защита человеческой жизни по Фрэзеру

Согласно Фрэзеру, частная собственность или, более точно, индивиду­ альная собственность, опирается на «индивидуальные табу», которые явля­ ются магическими проклятиями, привязанными к вещам (FrazerJ. La Tache de Psyché. Chap. II. P. 33 -78).15 «Этот факт, — говорит он, — нигде не прояв­ ляется столь очевидно, как в П олинезии... Цель табуирования состояла в том, чтобы снабдить вещи в глазах туземцев магической ценностью , которая делала владение ими практически невозможным для всех, кроме их облада­ теля. Так, [магическое] табу становится мощным инструментом для укреп­ ления уз собственности». У маори «это мистическое качество сообщалось всему имуществу, в частности одежде, оружию, украшениям и орудиям труда, по существу, всему, чего касаются люди. Это препятствовало кражам и поте­ рям вещ ей ... Всякое преступление влекло для преступника различные виды [немедленного] наказания, среди прочих, смертельную болезнь» (Ibid. Р. 34—35). «Когда какой-либо индивидуум хотел защитить свой урожай, свое жилище, свою одежду или что бы то ни было, ему оставалось лиш ь табуировать их [путем магических проклятий], и его имущество находилось, таким обра­ зом, в сохранности». Чтобы указать на то, что предмет магически защищен, «человек оставлял на нем метку. Так, если он хотел воспользоваться опреде­ ленным деревом в лесу, чтобы вырезать пирогу, он привязывал к его стволу соломенный жгут, если он хотел сохранить для себя массив тростника в бо­ лоте, он укреплял в нем шест, увенчанный пучком травы и т. д. (Ibid. Р. 38).

15 FrazerJ. Tabou et les Périls de l’ame. 1927. Chap. V. P. 189-263.

510

Магия и право

Повсюду эти магические табу «усиливали узы частной собственности» (lbid. Р. 40). Так, на М аркизовых островах, где социальная дифференциация сильно развита, запреты , происходящие от магических проклятий, защища­ ли богатых от возможной узурпации со стороны их бедных и завистливых соседей» (lbid. Р. 41 ). Будь то «табу морской щуки», «табу акулы», «табу палки от креста», «табу на язву желудка», «табу грома», смысл всегда один и тот же: запрет на прикосновение, проистекающий из магического проклятия против преступника, наказание которого символизировалось подвешенным амулетом» (lbid. Р. 43—45). У малайцев можно даже проследить систему: при­ рода болезни или другого бедствия, которое немедленно поразит преступни­ ка, варьируется в зависимости от магического заклятия (lbid. Р. 45-50).

Не желая настаивать на этом факте, Дж. Ф рэзер показывает некоторыми приводимыми примерами, что магические запреты и санкции не влекут за собой общ ественного порицания и что, таким образом, магический запрет или заклятие ничего общего не имеет с религиозным табу (за которым и следовало бы закрепить термин «табу», чтобы избежать недоразумений). Лов­ кий вор может отвратить магическое заклятие, наложенное на запретную вещь, и присвоить себе тогда вещь безнаказанно и, так сказать, легально (lbid. Р. 52-54). Например, тороджа с острова Сулавеси считают, что достаточно бросить горсть земли в ствол дерева, защищенного меткой собственности, произнося проклятие, чтобы расколдовать его и иметь возможность безопасно присвоить себе его плоды (lbid. Р. 52-53), Некоторые методы воздействия мо­ гут даже обратить магическое проклятие против того, чью собственность оно должно было бы охранять. Для этого используют доски, позволяющие подняться на дерево, а после кражи относят их с предосторожностями, чтобы не касаться земли и ствола, изолируя, таким образом, заклятие, заключенное тогда в своей собственной скорлупе. Это защитное заклятие обратится против самого своего владельца, как только он подойдет к своей собственности. Туземцы также подвешивают себя за ноги на дереве, имеющем магическую метку, и жую т при этом определенную пищу — тогда защитное заклятие не только не имеет больше силы, но и становится источником бедствия, кото­ рое принесет смерть своему владельцу (lbid. Р. 53-54).

Эти примеры хорошо демонстрируют не только разницу между маги­ ческим запретом и религиозным табу, но и неоднозначность запретов и санк­ ций первого разряда, которые в указанных случаях могут как защищать соб­ ственность, так и уничтожать ее, давая преимущество ловким ворам.

В действительности существует ряд магических заклятий, которые на­ лагаются на удачливого вора, т. е. налагаются на вора post factum (лат. — после события. — Прим. пер.)', это чисто устные заклятия, многочисленные фор­ мулы которых приводит Фрэзер (lbid. Р. 60-74). Мы приведем одну из них в со­ кращенном виде: «Если вор — мужчина, пусть он терпит поражение во всех своих делах! Пусть он страдает от болезни, которая его не убьет, но сделает бессильным, мучает его без остановки... Если он сядет в лодку, пусть она перевернется и он утонет. Если он пойдет на рыбалку, пусть его убьет кроко­ дил и пусть родители найдут только его труп» и т. д. «Если вор — женщина, пусть она остается бесплодной или, если она забеременеет, то пусть ее ребе­ нок родится мертвым. Или, еще лучше, пусть она умрет во время родов!

511