2. Не единственным, но основным детерминантом персоналистского режима в современной России является закрепленная Конституцией рф конструкция государственной власти.

3. Такая институциональная модель позволяет монополизировать политический рынок.

4. Монополизация политического рынка поддерживает и консервирует персоналистский режим.

Упростив эту цепочку, можно сказать, что конституционализм своим фактическим уходом обязан отнюдь не желанию российского общества покинуть этот путь, а институционально обусловленному единовластию, не дающему развиваться политической конкуренции. Без политической же конкуренции не может быть и работающей системы разделения властей, которая в свою очередь, обеспечивает демократические отношения.

***

Российская государственность восприняла идею разделения властей, даже еще не выйдя окончательно из недр советского типа власти, который, как известно, покоился на противоположном принципе – единовластии (полновластии) Советов. Особенности институционального перехода от тоталитаризма к демократии в России обусловили парадокс формального соединения двух противоположных принципов в одной Конституции – РСФСР (РФ) 1978 г. В начале 1990-х гг. в ней был закреплен принцип разделения властей (любопытно, что статья, провозгласившая его, заняла в Конституции место ст.3, закреплявшей принцип «демократического централизма»⁸). И в то же время сохранялись нормы о полновластии Советов.

В Конституции Российской Федерации 1993 г. формально почти (запомним это «почти») уже нет рудиментов советского типа власти: не только конституционно установлен принцип разделения властей, не только проведено разграничение компетенции между основными властными институтами, но и предусмотрена некоторая система сдержек и противовесов. Однако реальная политическая практика в России и во многих других постсоветских государствах показывает, что сам по себе принцип разделения властей еще не гарантирует от возникновения тенденции к формированию системы политического моноцентризма, если этот принцип не подкреплен балансом властных прерогатив в системе государственной власти.

Родовым признаком демократии является система выявления, представительства и учета разных позиций, которые, переплавляясь посредством специальных институтов, «на выходе» являют собой политику как компромисс⁹. Вот почему система, которая с неизбежностью формирует персоналистский режим, – а это мы и попытаемся доказать – не может быть признана особенностью демократии, поскольку она приводит к некрозу ее сущностных (родовых) черт, в том числе:

равных возможностей для политического представительства;

самостоятельного функционирования органов государственной власти, относящихся к разным ее ветвям (на основе принципа разделения властей);

политической конкуренции;

выработки крупных государственных решений на основе согласования интересов.

Наиболее яркими индикаторами персонализма являются вовсе не объем президентских полномочий, а, во-первых, невозможность иных властных институтов правовыми средствами что-либо противопоставить президентским прерогативам в рамках системы сдержек и противовесов и, во-вторых, практически полное отсутствие зависимости реальной политики от результатов парламентских выборов. Причем, оттого, настроено ли парламентское большинство критично по отношению к президенту или абсолютно ему лояльно, персоналистский характер режима не меняется. Другое дело, что такой режим может быть «слабым» или «сильным».

Под «слабым» персоналистским режимом мы понимаем здесь такой, когда у политического моносубъекта есть легальные властные ресурсы, но нет соответствующего уровня доверия со стороны общества. Этот низкий уровень доверия, будучи ретранслирован во властные институты, побуждает последние, особенно институты выборные, демонстрировать свою оппозиционность моносубъекту. Соответственно, при «сильном» режиме перед олицетворяющим его властным институтом открываются широчайшие возможности проведения почти любой политики, благодаря все тому же механизму ретрансляции доверия.

Но ведь, скажут нам, это обычная ситуация для демократического государства: всегда есть популярные и непопулярные государственные лидеры. Верно. Но при хотя бы относительно сбалансированной системе сдержек и противовесов непопулярность не ведет к состоянию, близкому к параличу власти в целом, а популярность, с одной стороны, не перерастает в квазирелигиозное поклонение лидеру, с другой, – не превращает компетенцию иных публично-властных институтов в фикцию. Происходит это потому, что специфической чертой персоналистского режима, вне зависимости от того, «слабый» он или «сильный», является концентрация властных прерогатив в руках одного института при невозможности других институтов что-либо противопоставить ему.

Разумеется, носитель концентрированной власти, даже имея огромный кредит общественного доверия, может и не воспользоваться своими прерогативами в ущерб демократической стилистике. Поэтому опасность такого режима в другом: в огромнейшей амплитуде колебаний политического курса в зависимости от того, с какими ценностными установками приходит к власти новый лидер (политический моносубъект). Но, видимо, иллюзорная уверенность правящего класса в том, что «контролируемая смена лидера (президента)» и есть гарантия от любых резких изменений, т.е. наилучшая гарантия стабильности, отвращает его от мыслей о коренных пороках существующей системы власти, о причинах фактического некроза всех институтов власти кроме одного.

Возможно, и с таким некрозом можно было бы примириться, если бы не более существенная опасность – невозможность развития в обществе самого чувства конституционализма. Общество, сосредоточенное на личности моносубъекта, просто лишено возможности усваивать ценность этой идеи и соответствующей ей политической практики. Ведь при персоналистском режиме не только не развиваются, но и фактически ликвидируются условия для политической конкуренции, являющейся одним из базовых элементов демократической системы. Вместо публичных форм политическая борьба приобретает формы конкуренции разных групп совокупной бюрократии (клановой конкуренции). Политика, в ее смысле politics, становится попросту невозможной. Политическая жизнь замирает, а, точнее, загоняется во внеинституциональные формы. Последствия такого процесса плачевны. Они угрожают стабильности страны и ее дальнейшему развитию, ибо:

• в руках бюрократии оказывается определение стратегических векторов и приоритетов страны;

• демократический консенсус (компромисс) подменяется волей одного властного института;

• конституционно-правовой смысл парламентских выборов теряется, и потому не формируются механизмы политической ответственности власти перед обществом;

• политические партии, т.е. такие организации, которые обладают возможностями брать на себя ответственность за проведение определенного социально-экономического курса, не имеют мотивов для развития и потому подменяются клиентелами;

• оказывается невозможным обеспечить правовой режим деятельности судебной власти (ее независимость), а также правоохранительной системы (они вынуждены служить своим патронам, а не обществу);

• растет радикализация тех политических сил и стоящих за ними слоев общества, которые вытеснены с поля реальной политики;

• становятся нереальными программы, если даже они появляются, противодействия масштабной коррупции. Вне политической конкуренции рост коррупции совершенно естествен;

• крайне затрудняется процесс формирования в обществе гражданского самосознания.

Нельзя также не видеть теснейшую связь между характером политического режима и институциональными условиями для динамичного развития экономики, поскольку степень защиты прав собственности, стабильность основных правил поведения экономических игроков, уровень защиты от недобросовестной конкуренции и монополизации рынков, атмосфера, благоприятствующая развитию предпринимательства, и проч. – напрямую зависят от наличия стабильной политической системы, функционирующей на демократических принципах.

Наконец, страна становится потенциально опасной и для всего мира. Очень образно и точно сказал об этом известный политолог профессор Д. Фурман: «Преимущества демократии в том, что она ставит жесткие пределы "глупости", не дает правителю уйти в мир своих фантазий и увести туда страну. Представим себе, что Буш не имел бы не подчиняющегося ему Конгресса и республиканцам не грозило бы поражение, что Буш мог бы изменить Конституцию и продлить свою власть, пока не доведет до конца все задуманное. Он, вполне вероятно, напал бы еще на несколько стран "оси зла", всех бы победил, а потом и он и Америка не знали бы, что с ними делать, как она не знает, что делать в Ираке. Он мог бы вообще, руководствуясь самыми благими стремлениями к распространению демократии, привести мир к Армагеддону»¹⁰.

***

Мы выражаем глубокую признательность Научному фонду Высшей школы экономики за то, что данный проект удостоился его гранта. И это несмотря на политическую остроту темы.

В подготовке данной работы нам помогали аспиранты кафедры конституционного и муниципального права ГУ-ВШЭ А.В. Берест и Е.В. Юрина, которые составляли часть научного коллектива, поскольку грант был получен в рамках общего проекта «Учитель–ученики».

Благодарим наших друзей и коллег – кандидатов юридических наук Т.А. Васильеву и Е.А. Мишину, доктора юридических наук М.А. Федотова, которые предоставленной информацией и советами помогли уточнить некоторые положения работы, а также магистра Факультета государственного и муниципального управления ГУ-ВШЭ Л.Х. Синятуллину, в чьей выпускной работе мы нашли некоторые систематизированные сведения.

Правовые акты и судебные решения в данной работе проанализированы с помощью справочно-правовой системы «Консультант Плюс».