На тему: Идеи нравственного сознания в творчестве
Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого.
План
1. Введение
2.Идеи религиозной нравственности
Ф.М. Достоевского.
3. Суть нравственного идеала по Толстому
4.Заключение
5.Список использованной литературы
Введение
Нравственное сознание – очень широкий и объемный термин, включающий в себя, отношение, прежде всего к себе, к людям, к общественным взглядам на совесть, честность, человеческую мораль, духовную суть человека и многое другое. Идея развития нравственного сознания у общества и у человека, как у личности стоит изначально перед каждым писателем, но наиболее полно ее удалось раскрыть Ф.М. Достоевскому и Л.Н. Толстому.
Творчество Достоевского сосредоточено вокруг вопросов философии духа,—это темы антропологии, философии истории, этики, философии религии. В этой области обилие и глубина идей у Достоевского поразительны, — он принадлежит к тем творческим умам, которые страдают от изобилия, а не от недостатка идей. Не получив систематического философского образования, Достоевский очень много читал, впитывая в себя чужие идеи и откликаясь на них в своих размышлениях. Поскольку он пробовал выйти за пределы чисто-художественного творчества (а в нем несомненно был огромный дар и темперамент публициста), он, все равно, оставался мыслителем и художником одновременно всюду. Его «Дневник Писателя», оригинальный по своему стилю, постоянно заполнен чисто-художественными этюдами.
Достоевский, как великий гуманист, пекся не только о народе вообще, но и о человеке, об отдельной личности. Он поднимает образ человека в литературе до философии человека. Гуманизм не благодушие, а боль. Герой Достоевского будет уважать себя, лелеять свою чистоту и добропорядочность до тех пор, пока случай не поставит перед его совестью зеркало. С этого момента считавший себя гуманистом будет ускорять шаги, чтобы не откликнуться на крик о помощи, проклинать себя за это, исповедоваться в недобрых мыслях, бичевать душевные слабости, проводить "пробу".
Мучительные духовные поединки, страстные монологи, обнажающие изнанку души - все это было непривычным для "традиционного" гуманизма.
Целью Достоевского было вывести сферу подсознания, где правят смутные эмоции и инстинкты, в мир жизненного действия. Его автор "Преступления и наказания" называл "фантастическим". Фантастический реализм Достоевского предстает в двух слагаемых. "Реализм оттого, что это верно соответствует психологии бытия человека. "Фантастический" - оттого, что скользящие тени в текущей жизни Достоевский представил как явь.
В основе всей идейной жизни, всех исканий и построений Достоевского были его религиозные искания. Достоевский всю жизнь оставался религиозной натурой, всю жизнь «мучился», по его выражению, мыслью о Боге. Поэтому в лице Достоевского больше, чем в лице кого-либо другого, мы имеем дело с философским творчеством, выраставшим в лоне религиозного сознания. Но вся исключительная значительность идейного творчества Достоевского заключалась как раз в том, что он с огромной силой и непревзойденной глубиной вскрывает религиозную проблематику в темах антропологии, этики, эстетики, историософии. Именно в осознании этих проблем с точки зрения религии и состояло то, о чем он говорил, что его «мучил Бог». В «записной книжке» Достоевского читаем: «и в Европе такой силы атеистических выражений нет и не было. Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла». Но эти сомнения рождались из глубин самого религиозного сознания; все они связаны с одной и той же темой— о взаимоотношении и связи Бога и мира. У Достоевского никогда не было сомнений в бытии Бога, но перед ним всегда вставал (и в разные периоды по-разному решался) вопрос о том, что следует из бытия Божия для мира, для человека и его исторического действования. Возможно ли религиозное (во Христе) восприятие и участие в ней культуры? Человек, каков он в действительности есть, его деятельность и искания могут ли быть религиозно оправданы и осмыслены? Зло в человеке, зло в истории, мировые страдания могут ли быть религиозно оправданы и приняты? Если угодно, можно все это рассматривать, как различные выражения проблемы теодицеи. Не только «Бог мучил» всю жизнь Достоевского, но он и всю жизнь боролся с Богом,—и этот интимный религиозный процесс и лежал в основе диалектики всего духовного процесса в нем. Но Достоевский не со стороны, а изнутри носил в себе и всю проблематику культуры, все ее мечты и идеалы, ее вдохновения и радости, ее правду и неправду. Внутренней разнородности христианства и культуры Достоевский никогда не утверждал, наоборот, в нем была всегда глубочайшая уверенность в возможности их подлинного сочетания. Поэтому мы не найдем у него нигде той вражды к культуре, какую, например, мы видели у Толстого.
Мистическая основа морали выражена с большой силой и смелостью в предсмертных речах старца Зосимы («Бр. Карамазовы»). «Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле... и взошло все... но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего к таинственным мирам иным». «Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным». Это все— формулы мистической этики у Достоевского: действительно, живое и подлинное отношение к жизни для нас измеряется лишь любовью, переступающей границы и рассудка, и разума. Любовь становится сверхразумной, подымаясь до ощущения внутренней связи со всем миром, даже мертвым, даже с вещами («Братья, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь и тайну постигнешь в вещах»). Этот универсализм любви весь держится все же живым чувством Бога.
Как считает Л. Н. Толстой, суть нравственного идеала наиболее полно выражена в учении Иисуса Христа. При этом для Толстого Иисус Христос не является Богом или сыном Бога, он считает его реформатором, разрушающим старые и дающим новые основы жизни. Толстой, далее, видит принципиальную разницу между подлинными взглядами Иисуса, изложенными в Евангелиях, и их извращением в догмах православия и других христианских церквей.
“То, что любовь есть необходимое и благое условие жизни человеческой, было признаваемо всеми религиозными учениями древности. Во всех учениях: египетских мудрецов, браминов, стоиков, буддистов, даосистов и др., дружелюбие, жалость, милосердие, благотворительность и вообще любовь признавались одною из главных добродетелей”. Однако только Христос возвысил любовь до уровня основополагающего, высшего закона жизни.
Как высший, основополагающий закон жизни, любовь является единственным нравственным законом. Закон любви – не заповедь, а выражение самой сущности христианства. Это – вечный идеал, к которому люди будут бесконечно стремиться. Иисус Христос не ограничивается прокламацией идеала. Наряду с этим он дает заповеди.
В толстовской интерпретации таких заповедей пять. Вот они:
1) Не гневайся;
2) Не оставляй жену;
3) Не присягай никогда никому и ни в чем;
4) Не противься злому силой;
5) Не считай людей других народов своими врагами.
Заповеди Христа – “все отрицательные и показывают только то, чего на известной степени развития человечества люди могут уже не делать. Заповеди эти суть как бы заметки на бесконечном пути совершенства...”. Они не могут не быть отрицательными, поскольку речь идет об осознании степени несовершенства. Они – не более чем ступень, шаг на пути к совершенству. Они, эти заповеди, составляют в совокупности такие истины, которые как истины не вызывают сомнений, но еще не освоены практически, то есть истины, по отношению к которым выявляется свобода современного человека. Для современного человека они уже являются истинами, но еще не стали повседневной привычкой. Человек уже смеет так думать, но еще не способен так поступать. Поэтому они, эти возвещенные Иисусом Христом истины, являются испытанием свободы человека.
Непротивление как проявление закона любви
Лев Николаевич Толстой отрицал возможность активного воздействия личности на историю, поскольку предусмотреть или изменить направление исторических событий нельзя, ибо они зависят от всех и ни от кого в отдельности. В своих философско-исторических отступлениях Толстой рассматривал исторический процесс как сумму, складывающуюся из " бесчисленного количества людских произволов ", то есть усилий каждого человека. Совокупность этих усилий выливается в историческую необходимость, отменить которую никто не может. По мнению Толстого, историю делают массы, и её законы не могут зависеть от желания отдельного исторического лица. Лидия Дмитриевна Опульская писала: " Толстой отказывается признать силой, руководящей историческим развитием человечества, какую бы то ни было " идею ", а также желания или власть отдельных, пусть даже и " великих " исторических деятелей. " Есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами, - пишет Толстой. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскивания причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утверждённости Земли ". Перед историками Толстой ставит задачу " вместо отыскания причин... отыскание законов ". Толстой остановился в недоумении перед осознанием законов, которые определяют " стихийно-роевую " жизнь народа. Согласно его взгляду, участник исторического события не может знать ни смысла и значения, ни - тем более - результата совершаемых действий. В силу этого никто не может разумно руководить историческими событиями, а должен подчиняться стихийному, неразумному ходу их, как подчинялись древние фатуму. Однако внутренний, объективный смысл изображённого в " Войне и мире " вплотную подводил к осознанию этих закономерностей. Кроме того, в объяснении конкретных исторических явлений сам Толстой очень близко подходил к определению действительных сил, руководивших событиями. Так, исход войны 1812 года был определён, с его точки зрения, не таинственным и недоступным человеческому пониманию фатумом, а " дубиной народной войны ", действовавшей с " простотой " и " целесообразностью ".
Заключение
Толстого часто упрекают в абстрактном морализме. Что он из-за сугубо моральных соображений отрицал всякое насилие и рассматривал как насилие всякое физическое принуждение и что по этой причине он закрыл себе путь к пониманию всей сложности и глубины жизненных отношений. Однако это предположение неправильное.
Идею непротивления нельзя понимать так, будто Толстой был против совместных действий, общественно значимых акций, вообще против прямых нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям. Совсем наоборот. Непротивление, по мнению Толстого, есть приложение учения Христа к общественной жизни, конкретный путь, преобразующий отношения вражды между людьми в отношения сотрудничества между ними.
Не следует также считать, что Толстой призывал отказаться от противодействия злу. Наоборот, он считал, что противиться злу можно и нужно, только не насилием, а другими ненасильственными методами. Более того только тогда по настоящему можно противиться насилию, когда отказываешься отвечать тем же. “Защитники общественного жизнепонимания объективно стараются смешать понятие власти, т. е. насилие, с понятием духовного влияния, но смешение это совершенно невозможно”. Толстой сам не разрабатывал тактику коллективного ненасильственного сопротивления, но его учение допускает такую тактику. Он понимает непротивление как позитивную силу любви и правды, кроме того, он прямо называет такие формы сопротивления, как убеждение, спор, протест, которые призваны отделить человека, совершающего зло, от самого зла, призывают к его совести, духовному началу в нем, которые отменяют предшествующее зло в том смысле, что оно перестает быть препятствием для последующего сотрудничества. Толстой называл свой метод революционным. И с этим нельзя не согласиться. Он даже более революционен, чем обычные революции. Обычные революции производят переворот во внешнем положении людей, в том, что касается власти и собственности. Толстовская революция нацелена на коренное изменение духовных основ жизни.
Список литературы
1.Гусейнов А. А. Великие моралисты. М., Республика, 1995
2.Философский энциклопедический словарь. М., 1983
3.Гус М. Идеи и образы Ф.М. Достоевского. М., 1962