4. Поэзия вагантов.

Поэзия вагантов, содержательно корреспондирующая с городской литературой, тем не менее, не принадлежит ей целиком, поскольку языком лирики бродячих школяров выступала классическая латынь. М.Л. Гаспаров в статье «Латинская литература XI-XIII вв.» подразделяет массив произведений на латинском языке на два раздела: «Клерикальные жанры» и «Светские жанры», относя к последним ранние произведения клириков-вагантов, или предвагантскую поэзию: «Александреиду» и латинские стихотворения Вальтера Шатильонского и стихотворения из «Кембриджской рукописи», которые исследователь идентифицирует как предвагантские (Гасапаров М.Л. Латинская литература XI-XIII веков//История всемирной литературы: в 9 т. – М., 1983-1994. – Т. 2. – С. 499-512.). Лирика вагантов, безусловно, занимает особое место в истории литературы Зрелого Средневековья, с одной стороны, входя в состав литературы на латинском языке, с другой – примыкая к литературе городской.

3. Слово «вагант» (vagantes) в дословном переводе с латыни означает «бродячий». Первоначально, в период Раннего Средневековья, оно применялось к священникам без прихода, к монахам, покинувшим монастырь, позже, в период Зрелого Средневековья, вагантами, кроме того, стали называть школяров и студентов, странствующих в поисках знаний из университета в университет, из города в город. В XII-XIII вв. число таких скитальцев на дорогах Европы резко увеличилось, поскольку выпускникам университетов и соборных школ становилось все труднее найти себе место: кафедру учителя, службу в канцелярии или церковный приход. Впрочем, не все школяры благополучно завершили обучение, причины могли быть разные, в том числе и такая:

Не для суетной тщеты,

Не для развлеченья –

Из-за горькой нищеты

Бросил я ученье.

(«Нищий студент»)

Но с полным или неполным университетским образованием ваганты выделялись из среды городских низов своей принадлежностью к интеллектуальной элите, даже закончив всего лишь артистический факультет и освоив только «семь свободных искусств» (тривиум – грамматику, риторику и диалектику, квадриум – арифметику, геометрию, астрономию и музыку). Ваганты, несмотря на нищенский образ жизни, непостоянство и случайность заработков, обладали той полнотой свободы, которой не владел больше ни один член средневеквого общества, даже сам король или Папа Римский. Ваганты были абсолютно независимы в своих убеждениях и в творчестве. А свободомыслие, подкрепленное университетским образованием и эрудицией, приводило к самым неожиданным и прекрасным художественным результатам.

На жизнь ваганты зарабатывали репетиторством, составлением юридических документов, юридическими или медицинскими консультациями, но главное (что особо ценно для историков и ценителей литературы) – сочинением латинских стихов для случайных меценатов. Эта средневековая богема отличалась свободой поведения и нравов, чем всерьез беспокоила духовенство. На фоне строго иерархичного средневекового общества жизнь вагантов выделяется духовной свободой, независимостью, поэтому, несмотря на скитания и бедность, выглядит привлекательной. Сами ваганты называли себя «голиардами» (по различным этимологиям это означает «чертовы слуги» или «обжоры») и возводили свое происхождение к первому на земле гуляке и стихотворцу Голиафу. По другой версии «голиард» происходит от латинского gula (глотка) – т.е. ваганты – это «горлопаны», «любители заложить за воротник».

М.Л. Гаспаров указывает, что термин «голиард» пришел из соборных постановлений, направленных против буйства и безнравственности вагантов: «... В этих же соборных постановлениях появляется термин, получивший очень широкое распространение: «бродячие школяры, сиречь голиарды», «буйные клирики, особливо же именующие себя голиардами» и пр. Как поэзия вагантов, так и это их название имеет два истока – народный и ученый. В романских языках было слово gula, «глотка», от него могло происходить слово guliart, «обжора», в одном документе XII в. упоминается человек с таким прозвищем. Но кроме того, оно ассоциировалось с именем библейского великана Голиафа, убитого Давидом; имя это было в Средние века ходовым ругательством, его применяли и к Абеляру, и к Арнольду Брешианскому. Бой Давида с Голиафом аллегорически толковался как противоборство Христа с сатаною; поэтому выражение «голиафовы дети», «голиафова свита» и пр., обычные в рукописях XIII в., означают попросту «чертовы слуги». Как бы то ни было, слово «голиард»  очень скоро контаминировало ассоциации, связанные и с той и с другой этимологией, и распространилось по всей романоязычной Европе; в Германии (например, в Буранском сборнике) оно не употребительно. Таким образом, это был ругательный синоним слова «вагант» – не более того» (Гаспаров М.Л. Поэзия вагантов. – М., 1975. – С. 412-514, 414.). Миф о стихотворце и гуляке Голиафе как первом ваганте возникает в Англии, где бродячих школяров не было, а истории об их образе жизни и нравах привозили студенты, побывавшие на континенте. Благочестивым клирикам невозможно было даже вообразить те ужасы, о которых они рассказывали, и появился цветистый миф, объясняющий происхождение вагантов от стихотворца, гуляки и великого грешника Голиафа.

По аналогии с рыцарскими и монашескими орденами ваганты утверждали свой «Орден вагантов», что нашло отражение в следующем стихотворении:

 «Эй, – раздался светлый зов,

началось веселье!

Поп, забудь про часослов!

Прочь, монах, из кельи!»

Сам профессор, как школяр,

выбежал из класса,

ощутив священный жар

сладостного часа.

Будет ныне учрежден

наш союз вагантов

для людей любых племен,

званий и талантов.

Все – храбрец ты или трус,

олух или гений –

принимаются в союз

без ограничений.

«Каждый добрый человек,–

сказано в уставе,–

немец, турок или грек

стать вагантом вправе».

Признаешь ли ты Христа,–

это нам не важно,

лишь была б душа чиста,

сердце не продажно.

Все желанны, все равны,

к нам вступая в братство,

невзирая на чины,

титулы, богатство.

Наша вера – не в псалмах!

Господа мы славим

тем, что в горе и в слезах

брата не оставим.

Кто для ближнего готов

снять с себя рубаху,

восприми наш братский зов,

к нам спеши без страху!

Наша вольная семья –

враг поповской швали.

Вера здесь у нас – своя,

здесь – свои скрижали!

Милосердье – наш закон

для слепых и зрячих,

для сиятельных персон и

шутов бродячих,

для калек и для сирот,

тех, что в день дождливый

палкой гонит от ворот

поп христолюбивый...

Членом ордена вагантов, таким образом, мог стать всякий веселый и добрый человек, независимо от вероисповедания, рода занятий, возраста, национальности и богатства, а единственной заповедью членов ордена был закон – проявлять милосердие друг к другу и ко всем сирым, убогим, терпящим нужду.

Последним культурным прибежищем вагантов были латынь и университетское образование, только своей ученостью они и выделялись из городских низов, среды жонглеров и шпильманов. Язык поэзии вагантов – классическая латынь. Творчество вагантов по преимуществу анонимно, их стихи рассеяны по монастырским рукописям. Самые значительные рукописи – «Кембриджская рукопись» и «Carmina Burana» («Бейренские песни» – от названия монастыря Бенедикт Бейрен, где была найдена эта рукопись XIII в.).

Стихи, помещенные в «Кембриджской рукописи», М.Л. Гаспаров называет «предвагантскими». Эта рукопись XI в. включает 50 стихотворений, самое раннее из которых датируется 948 г., а самое позднее 1039 г. В антологию включены стихотворения разного содержания, которые составитель тематически сгруппировал: открывается рукопись стихами религиозного содержания, затем следуют стихотворения придворные, далее стихотворные новеллы и анекдоты (например, «Снежное дитя»), а затем стихи о любви и весне. М.Л. Гаспаров отмечает: «Главным новшеством в содержании «Кембриджских песен» является любовная тематика. В прежних известных нам осколках монастырской светской поэзии она еще начисто отсутствовала. Здесь она появляется впервые, и не без сопротивления: несколько стихотворений кембриджской рукописи тщательно вымараны кем-то из ее средневековых читателей (по обрывкам слов видно, что это были именно любовные стихи; пострадала и одна строфа в цитированном выше «Приглашении подруге»). Источник этой тематики – конечно, народная поэзия, и притом поэзия женская: едва ли не у всех европейских народов любовные песни – достояние, прежде всего девушек и женщин» (Гаспаров М.Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов – М., 1975. – С. 412-514, 415.).

Необходимо отметить, что уже в « Кембриджской рупописи » появляются билингвистические стихотворения на придворные темы, в которых чередуются строки на латинском, и немецком языках. Представители предвагантской поэзии, латинские поэты Раннего Средневековья были в основном клириками (священниками без прихода, монахами, оставившими монастыри). Состав вагантов обновляется в период Зрелого Средневековья: к ним присоединяются странствующие школяры, преимущественно ученики соборных школ или университетов, закончившие или незакончившие образование, они сохраняли причастность к клиру, но иначе осознавали свой социальный статус, считая себя интеллектуальной элитой, достойной занять высокооплачиваемое место в обществе.

Тогда же изменяется и содержание поэзии вагантов. Бродячие поэты были образованнее ученых клириков Раннего Средневековья, но не отличались благонравием. «Школяры учатся благородным искусствам – в Париже, древним классикам – в Орлеане, судебным кодексам – в Болонье, медицинским припаркам – в Салерно, демонологии – в Толедо, а добрым нравам – нигде», – так писал о вагантах клирик XIII в. (Patrologia latina. – V. 212. – P. 603//Гаспаров М.Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов. – М, 1975. – С. 412-514, 414.) Стихотворения вагантов периода Зрелого Средневевековья известны преимущественно по сборнику «Carmina Burana» из Бенедикт-Бейренского монастыря в Германии. Известны эти стихотворения под названием «Буранские песни».

«Буранские песни» собраны в рукописи XIII в., включающей 200 произведений вагантов, большей частью на латыни, хотя есть и несколько произведений на немецком языке, и билинг-вистические стихотворения. Эта рукопись была обнаружена в 1803 г., а опубликована в 1847 г. Собственно, именно по ней, как наиболее полному сборнику поэзии вагантов (хотя в переписке текстов допущено много неточностей и ошибок, по сведениям М.Л. Гаспарова (Гаспаров М.Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов – М., 1975. – С. 412-514, 438.)), можно составить представление о тематике, проблематике, жанровом составе и новаторстве лирики вагантов.

Положение вагантов было в высшей степени непрочным: с одной стороны, латынь и ученость приобщали их к духовной и культурной элите Средневековья, с другой – на иерархической лестнице средневекового общества они стояли очень низко. Этой двойственностью определяются два источника поэзии вагантов: латинские переводы из Овидия и Аристотеля, обращение к Пифагору как высшему авторитету («Апокалипсис Голиарда»), мастерское стихосложение и эрудиция, берущие начало из латинской учености, а с другой – приобщенность к демократическим городским слоям по положению и образу жизни, сближающая творчество вагантов с городской литературой. На латынь переводятся веснянки, женские жалобы, т.е. жанры народной поэзии.

4. Двойственность положения вагантов в социальной системе Средних веков повлияла и на жанровое многообразие их лирики. Наследие вагантов связывает книжную традицию с фольклорной и городской, что ведет к появлению новых литературных жанров и открывает пути для художественного эксперимента. Столкновение античных и библейских мотивов и образов с народными в сочетании со злободневно-сатирической интонацией способствует расцвету жанра пародии, с приемами билингвизма, парадокса и оксюморона.

Особую роль в лирике вагантов начинают играть реминисценция, ассоциация, аллюзия, а это стимулирует читателя к сотворчеству. Читатель расшифровывает образный код стихотворения, разворачивая процесс творения в обратном порядке: автор движется от замысла к произведению, а читатель – от произведения к замыслу автора. Объекты пародий вагантов: рыцарская лирика («Когда б я был царем царей...»), но чаще всего жанры церковного красноречия («Исповедь» Архипиита Кельнского, вызвавшая множество подражаний в поэзии вагантов), церковные обряды («Всепьянейшая литургия») или же сами тексты Священного Писания («Евангелие от Марки серебра»). Ваганты обличали ложь и лицемерие монахов, призывая жить по законам естества, высмеивая аскетизм и усмирение плоти. Пародировали ваганты и жанр средневекового виденья («Апокалипсис Голиарда»). Рассказ о вселенской катастрофе завершается улыбкой:

О, что узрел, что узнал я!.. Судейские

наши дела разбирали злодейские,

Нашему миру – о, голод! о, мор!

вынесли смертный они приговор.

Не избежать никому наказания!

Сам я едва не лишился сознания,

но у меня эта жуткая весть

вдруг пробудила желание есть.

Ангелы Божьи в плащах одинаковых

дали отведать мне зернышек маковых,

в Лету меня окунули потом

и напоили каким-то питьем.

Тут я на землю упал, чтоб впоследствии

вам рассказать о грядущем к нам бедствии,

и приготовил пространную речь,

чтобы вас, грешники, предостеречь!

Ждет нас несчастие невероятное!..

Но говорю почему-то невнятно я:

знать, пересекши рубеж бытия,

крепкого слишком отведал питья!

Сатирические стихотворения вагантов содержали критику духовного сословия изнутри, что вело к некоторой изоляции их в городской среде, ваганты считались одновременно изгоями и духовными аристократами.

Жанр жалобы воссоздает картины быта кочующих студентов. Но даже сетуя на судьбу, ваганты не теряют оптимизма («Прощание со Швабией») или возможности улыбнуться («Разговор с плащом» Примаса Орлеанского). Жалобы вагантов проникнуты уверенностью в правильности выбранного пути, поскольку внутри братства вагантов создается утопия независимости, естественной и духовной свободы. Уже цитированная жалоба «Нищий студент» завершается ироническим пассажем: 

К милосердию аббат

паству призывает,

а его бездомный брат

зябнет, изнывает. 

Подари, святой отец,

мне свою сутану,

и тогда я наконец

мерзнуть перестану. 

А за душеньку твою

я поставлю свечку,

чтоб господь тебе в раю

подыскал местечко. 

Однако вагантская жалоба представляет собой парафраз традиционной жалобы девушки, сетующей на неудачное замужество или разлуку с милым. В латинской поэзии интонации жалобы девушки были подхвачены в жалобах монахини на монастырское затворничество, на обманувшего возлюбленного («Жалоба монахини», «Жалоба девушки», «Монахиня»). Женская жалоба изображает безысходную картину, а жалоба ваганта заканчивается некоторым ироническим обобщением, открывающим возможность надежды.

Жанр диспута навеян в лирике вагантов конкретной университетской практикой. Традиционной формой университетских занятий была лекция (от лат. lectio – чтение). В средневековом университете лекция действительно была чтением: профессор клал на кафедру некоторую рукописную книгу по предмету, читал ее и давал толкования. Диспут же был антиподом лекции: двое профессоров занимали установленные в противоположных концах аудитории кафедры и вели ученый спор; студенты, собравшиеся на диспут, представляли интересы и того и другого ученого мужа. Например, ученики Пьера Абеляра странствовали вслед за ним по всей Европе и естественно принимали участие в диспутах, которые их наставник вел с схоластами, сторонниками реализма. Схоласты придерживались концепции, согласно которой универсалии, идеи, «имена имен» составляют сущность действительности, в то время, как Абеляр утверждал, что универсалии не содержат сущности самих явлений. Споры далеко не всегда оставались в границах приличий и нередко заканчивались потасовкой.

Особое место в лирике вагантов занимает жанр стихотворной новеллы – баллады. Традиция обращения к этому жанру сложилась еще в «Кембриджской рукописи». Своеобразие баллады вагантов состоит в том, что она представляет собой пересказ античного мифа, чаще всего об Орфее, Диане, а также о Трое и об Энее и Дидоне. Ученая латинская баллада продолжала, таким образом, традицию, сложившуюся еще в позднелатинской поэзии периода кризиса и падения Римской империи.

Стихотворения вагантов большей частью анонимны. «Поэтому восстановить имена хотя бы тех единичных творцов, которые задавали тон и вели за собой подражателей, – большая научная проблема. В начале XX в. В. Мейер сумел выделить стиха Примаса Орлеанского, М. Манициус – стихи Архипииты Кельнского, немного позже К. Штрекер – стихи Вальтера Шатильонского и его подголосков», – указывает М.Л. Гаспаров (Гаспаров М.Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов. – М., 1975. – С. 412-514, 480.). Именно эти три поэта традиционно выделяются исследователями как поэты-классики, сформировавшие основные направления и жанровую систему в поэзии вагантов. Сам М.Л. Гаспаров добавляет к этому списку несколько имен поэтов XIII в.: Филиппа Гревского, канцлера собора Парижской Богоматери, Петра Корбельского, архиепископа Сансского, против воли которого в его соборе прозвучала «Ослиная секвенция», после чего архиепископ был объявлен ее автором, Гвидона Базошского, спутника Филиппа-Августа в III Крестовом походе, Петра Блуаского, советника Генриха II Плантагенета, в молодости увлекавшегося «безделками и Венериными песнопениями».