Ж.П. Сартр бытие и ничто

(Философские науки. 1990. № 8. С.31-35)

Часть 1. (5. Происхождение небытия

Теперь следует бросить взгляд назад и оценить пройденный путь. Сначала мы поставили проблему бытия. Затем мы исследовали ту же самую проблему, но понятую уже в аспекте человеческого поведения. И мы должны были признать, что если бы отрицания не существовало, то нельзя было бы поставить никакой проблемы, в частности, проблемы бытия. Но само это отрицание при ближайшем рассмотрении привело нас к Небытию как к своему истоку и основанию: чтобы в мире существовало отрицание и мы, следовательно, могли бы вопрошать о Бытии, надо каким-то образом чтобы было дано Небытие. Мы заметили тогда, что нельзя понимать Небытие вне бытия: ни как дополнительное и абстрактное понятие, ни как бесконечную среду, в которой бытие было бы неопределенным образом. Надо, чтобы Небытие было дано в самом сердце бытия, чтобы мы могли схватить тот самый особый тип реальности, названный нами Неизвестностью. Но Бытие-в-себе не могло бы произвести это внутримирское Небытие: понятие Бытия как совершенной позитивности не содержит Небытие как одну из своих структур Нельзя даже сказать, что оно его исключает, оно просто не имеет к нему никакого отношения. Здесь возникает вопрос, стоящий перед нами особенно остро: если Небытие не может быть понято ни вне Бытия, ни исходя из Бытия и если, с другой стороны, нет-бытием, оно не в состоянии из самого себя извлечь необходимую силу для “самоотрицания”, так откуда происходит Небытие?

Но если проблему рассмотреть более внимательно, то сразу же следует признать, что мы не можем у небытия обнаружить свойства “отрицать самого себя”. Хотя глагол “неантизировать” (букв. : отрицать самого себя, уничтожаться) и был замыслен для того, чтобы освободить Небытие от малейшего сходства с бытием, следует признать, что только Бытие может неантизироваться, надо быть. Однако Небытия нет. Мы можем о нем сказать, что оно обладает только видимостью бытия, заимствованным бытием, о чем уже речь шла выше. Небытия нет. Небытие “было”, Небытие не неантизируется, Небытие “неантизировано”. Получается, что должно существовать Бытие, которое не было бы бытием-в-себе и которое обладало бы свойством неантализации Небытия, поддерживало бы его своим бытием, укрепляло бы его постоянно самим своим существованием, бытие, через которое небытие приходит в вещи. Но каким должно быть отношение Бытия к Небытию, чтобы через него Небытие приходило в вещи? Прежде всего следует отметить, что это бытие не может быть пассивным по отношению к Небытию: оно не может просто получить его; Небытие не может прийти к этому бытию иначе, чем через другое Бытие, что привело бы нас к бесконечности. Но, с другой стороны, Бытие, через которое Небытие приходит в мир, не может производить Небытие, оставаясь безразличным к этому производству, подобно причине стоиков, которая сама оставаясь неизменной, производит следствие. Было бы совершенно непостижимо, каким образом Бытие, т. е. совершенная позитивность, поддерживает и создает вне себя Небытие, трансцендентное бытию, потому что в Бытии нет ничего, через что Бытие могло бы перейти к Небытию. Бытие, через которое Небытие приходит в мир, должно неантизировать Небытие в самом своем Бытии, и даже таким образом оно рискует установить Небытие, как трансцендентное в самом сердце имманентного, если оно не неантизирует Небытие в своем Бытии по отношению к своему бытию. Бытие, через которое Небытие приходит в мир, есть бытие, в котором, в самом его Бытии, речь идет о Небытии его Бытия: бытие, через которое Небытие приходит в мир, должно быть своим собственным Небытием. Но под этим надо понимать не акт неантизации, который сам требует основания в Бытии, а онтологическую характеристику Бытия. Остается узнать, в каком деликатном и исключительном месте Бытия можем мы встретить Бытие, которое есть свое собственное Небытие.

Нам поможет в наших поисках более полное исследование поведения, послужившего нам отправной точкой. Следовательно, надо вернуться к вопрошанию. Мы видели, что всякий вопрос, по существу, предполагает возможность отрицательного ответа. В вопросе бытие вопрошают о его бытии или же о его способе бытия. А что бытие или способ бытия скрыты, поэтому всегда остается открытой возможность, что они раскроются как небытие. Но именно поэтому, что всегда предполагается способность Существующего раскрыться как ничто, каждый вопрос предполагает, что реализация неантизирующая дистанция по отношению к данному, которое становится простым представлением, колеблющимся между бытием и Небытием. Следовательно, важно, чтобы вопрошающий имел постоянную возможность оторваться от причинных последовательностей, которые конституируют бытие и которые могут произвести только бытие. Действительно, если мы предполагаем, что для спрашивающего вопрос определен универсальным детерминизмом, то он перестает быть не только понятным, но и вообще постижимым. Ведь реальная причина производит реальное следствие, и каузальное бытие вовлечено причиной целиком в позитивность: в той мере, в какой вопрошающий зависит в своем бытии от причины, он совсем и никогда не имел бы в себе небытия. Но поскольку он по отношению к вопрошаемому должен оперировать чем-то вроде неантизирующей дистанции, поскольку он избегает каузального порядка мира, ускользает от Бытия. Это означает, что двойным движением неантизации он неантизирует вопрошаемое по отношению к себе, располагая его в нейтральном состоянии между бытием и нет-бытием, и что он неантизируется сам по отношению к вопрошаемому, отрываясь от бытия, чтобы дать выход из себя возможности нет-бытия. Таким образом, вместе с вопросом в мир вносится некоторая доза негативности: мы видим небытие, украшающее мир, сверкающее на вещах. Но в то же время вопрос исходит от вопрошающего, который сам по себе мотивирует в своем бытии как вопрошающий, отрываясь от бытия. Следовательно, это есть, процесс человеческий. Следовательно, человек в этом случае по меньшей мере предстает как бытие, которое заставляет возникнуть Небытие в мире, воздействуя на самого себя с этой целью нет-бытием...

Бытие может породить только бытие, и если человек включен в этот процесс порождения, то он может выйти из него только выходя из бытия. Чтобы иметь возможность расспрашивать об этом процессе, т. е. ставить его под вопрос, надо, чтобы он мог иметь его перед собой как ансамбль, т. е. поставить самого себя вне бытия и тем самым ослабить бытийственную структуру бытия. Однако “человеческой реальности” даже на время не дано уничтожить массу бытия, лежащую перед ней. Она может изменять только отношение к бытию. Для нее ставить отдельное, существующее вне круга значит стать самой вне круга по отношению к этому существующему. Тогда она вне досягаемости, ускользает, оно не может на нее воздействовать, она отступает по ту сторону небытия. Этой способности человеческой реальности производить изолирующее ее небытие Декарт дал вслед за стоиками имя “свобода”. Но свобода здесь еще только слово. Если мы хотим глубже проникнуть в проблему, то мы не должны довольствоваться этим ответом, а должны спросить себя: ”Чем должна быть человеческая свобода, если небытие должно через нее пройти в мир?”.

Мы пока еще не можем рассмотреть проблему свободы во всей полноте. Действительно, все усилия, предпринятые нами до сих пор, ясно показывают, что свобода не есть способность человеческой души, которую можно было бы изолированно описывать и изучать. Мы пытаемся определить бытие человека так, как оно обусловливает появление небытия, это бытие является нам как свобода, Таким образом, свобода как условие, требующее неантизации небытия, не есть свойство, принадлежащее среди прочих сущности человеческого бытия. Мы уже отмечали, что отношение существования к сущности человека не похоже на такое же отношение в мире вещей. Свобода человека предшествует его сущности и делает ее возможной, сущность бытия человека пребывает в его свободе в незавершенности. Следовательно, то, что мы называем свободой, невозможно отличить от бытия “человеческой реальности”. Человек вовсе не сначала есть, чтобы потом быть свободным, а нет никакого различия между бытием человека и его “свободным бытием”. Речь здесь, следовательно, идет не о том, чтобы взяться за проблему, которую можно было бы исследовать только после тщательного разъяснения о человеческом бытии; мы должны исследовать свободу в связи с проблемой небытия и только в этой мере, в какой она обуславливает его появление.