ANDRE_ShEN_E

Под пером Шенье класс буржуазных собственников предстает надежной опорой конституции и Нового порядка. "Это для него,- писал Шенье, отождествляя дело Революции с интересами этого класса,- прежде всего была совершена Революция, именно он может ее поддержать своей смелостью, терпением, трудом". Шенье удалось уловить, находясь в гуще революционных событий, их социальный смысл и понять, что великие завоевания Революции - свобода, гражданское равенство, гарантии частной собственности - хотя и отражают общенациональные интересы, все же в первую очередь отвечают насущным потребностям и запросам класса буржуазных собственников. Ведь утверждение этих революционных принципов способствовало раскрепощению экономических интересов и дало мощный импульс развитию рыночной экономики и свободного предпринимательства. Поэтому, завершение Революции и сохранение ее итогов он связывал с активными политическими действиями этого класса, направленными на укрепление конституционного порядка, что в то же время, по его мнению, отвечало бы и общенациональным интересам. Вновь и вновь он обращался со страниц "Парижской газеты" к французам с призывом объединиться "во имя справедливости, собственности, законов":

"Французские граждане, все вы, кто хочет, чтобы ваша родина была свободна и счастлива, чтобы ваше жилище было безопасно, чтобы ваша собственность была неприкосновенна... объединимся".

В тревожной политической обстановке конца 1791 г., чреватой социальными и политическими конфликтами, углублением национального раскола и началом иностранной военной интервенции и гражданской войны, Шенье настойчиво и последовательно искал пути к общественному согласию.

Он неоднократно предостерегал общественное мнение от применения репрессивных мер, на чем настаивали якобинские политики и публицисты, к французам, по тем или иным причинам не принявшим Революцию и эмигрировавшим из страны, указывая при этом, что "преследования не способствуют перемене убеждений, они порождают только мучеников" . Общественный порядок и гарантии прав личности, по его убеждению, создадут благоприятные условия для их возвращения и только по отношению к непримиримым эмигрантам, обосновавшимся в Кобленце под эгадой Прусского и Австрийского дворов и готовивших вооруженное вторжение на территорию революционной Франции, он допускал применение репрессивных мер.

С тех же позиций Шенье пытался разрешить и вопрос о церковном расколе. Еще в 1790 г. Учредительное собрание приняло закон о гражданском устройстве духовенства, что стало поводом к общенациональному размежеванию по конфессиональному признаку на сторонников и противников гражданского культа. В Законодательном собрании якобинская левая потребовала преследований неподчинившихся закону о гражданском устройстве церкви священнослужителей. Фельяны, напротив, предлагали объявить свободу выбора между двумя религиозными культами. Шенье пошел дальше своих политических единомышленников. В противовес попыткам якобинцев насадить государственный религиозный культ, существенно ограничивавший свободу личности, он предложил сделать религию частным делом, путем отделения церкви от государства с одновременным провозглашением равенства всех культов.

"Национальная ассамблея,- писал он,- предоставит каждому полную свободу следовать той религии, которая ему более подойдет... каждый будет оплачивать тот религиозный культ, какому он захочет следовать, и не будет оплачивать никакой иной... необходимо издать закон, согласно которому никакой гражданский акт не будет затрагивать церковную организацию".

Далеко идущая идея Шенье об отделении церкви от государства не нашла достаточной для ее осуществления поддержки во время Революции и была осуществлена почти столетие спустя, в 1905 г.

Попытки Шенье, как и либералов в целом, найти пути к национальному примирению на базе конституции 1791 г. в условиях усилившейся с начала 1792 г. политической поляризации французского общества, не приводили к успеху. Под давлением якобинцев, идущих во главе демократических сил, преобладание получил жесткий политический курс, отвергающий всякие компромиссы. Тем самым ставилась под сомнение и сама либеральная конституция, предполагавшая компромисс с королем и дворянской аристократией. Точка зрения якобинцев в конечном счете одержала верх по вопросам об эмигрантах, чьи имущества подверглись секвестру, и о непринявшем гражданское устройство церкви духовенстве, которое подлежало преследованию по закону.

Поэтому с начала 1792 г. Шенье обрушил огонь критики, вкладывая в нее всю силу своего дарования, на якобинцев, усматривая в их деятельности угрозу новому конституционному порядку.

К началу 1792 г. якобинцы полностью оправились от раскола с фельянами. Возрождение якобинской организации было непосредственно связано с новым подъемом народного движения, вызванного экономическим кризисом, инфляцией и ростом цен на продовольствие. В движении приняли участие городские трудовые слои, за которыми закрепилось в ту эпоху название "санкюлоты",- ремесленники, рабочие, лавочники, мелкие предприниматели. В их требованиях соединялись лозунги политической демократии и социального равенства - эгалитаризма. Они выступали против всевластия социальных элит - "аристократии богатства", за отмену избирательного ценза и за таксацию цен на продовольствие.

Зима и весна 1792 г. были отмечены массовым участием санкюлотов в деятельности политических клубов, включая и Якобинский клуб. Опираясь на народную поддержку, якобинцам удалось создать мощную политическую организацию, состоявшую из центрального клуба в Париже и сети дочерних обществ в провинции. Их организация приобрела "мобилизационный" характер, т. е. была рассчитана на активные политические действия в масштабах всей страны, массовую народную поддержку и ориентирована на продолжение Революции.

На эти новые черты якобинской организации с тревогой указывал Шенье в интересном, отчасти художественном описании политической практики многочисленных якобинских клубов:

"Эти общества, держась за руки, образуют нечто вроде электрической цепи, опутывающей Францию. Их неугомонная активность обрекла правительство на бессилие... Присвоив себе атрибуты публичной власти, они то превращаются в трибунал и приостанавливают действия местных властей, то прямо дают им предписания".

Он открыто обвинял якобинцев в том, что они, называя себя "друзьями конституции", на деле же "проявили себя только в явных и тайных атаках" на нее и, опираясь на силу организации, подлинного "государства в государстве", стремились установить свою власть над Францией.

Страстные выступления Шенье против якобинцев не были оставлены последними без внимания. В ответ на них в "Мониторе" появились две статьи его младшего брата Мари-Жозефа Шенье, примкнувшего во время Революции к якобинцам.

Разные политические пристрастия братьев Шенье не отразились на их личных дружеских отношениях. Мари-Жозеф даже специально оговаривал всю деликатность публичной дискуссии с человеком, с которым он связан "кровными и дружескими узами" и которого всегда считал "гражданином, достойным уважения".

Газетная полемика между Андре и Мари-Жозефом Шенье относительно политической практики якобинизма выявила, по сути, столкновение между двумя различными пониманиями Революции - между либеральной революцией собственников и неотъемлемых прав человека у Андре Шенье и демократической, народной революцией у Мари-Жозефа.

Мари-Жозеф Шенье после трагической гибели Андре Шенье отошел от политической дея- тельности, умер в 1811 г.

А. Шенье усматривал в деятельности якобинцев, в их стремлении найти политическую опору в массовом народном движении, угрозу власти собственников и конституции, которая эту власть узаконила. Со страниц "Парижской газеты" он обвинял якобинцев, подчас эмоционально резко, в разжигании социальной вражды, ведущей к подрыву национального единства. В якобинских клубах, писал он, "ежедневно провозглашаются мысли и даже принципы, которые угрожают любому состоянию и любой собственности", там "любой богатый человек слывет врагом общества". Более того, он утверждал, что политическая практика якобинцев ведет к отчуждению народного суверенитета от "доброго народа", т. е. людей состоятельных, как раз и являющихся "настоящим французским народом", истинным носителем "национальной воли" в пользу народных низов, людей без собственности, которые "не заинтересованы ни в каком политическом управлении".

На доводы Андре Мари-Жозеф справедливо возражал на страницах "Монитора", что "принципы якобинцев совсем не угрожают собственности" и, даже более того, якобинцы убеждены, что без собственности нет и свободы. Вместе с тем Мари-Жозеф подчеркивал, что принципы политического равенства и народного суверенитета являются для якобинцев не узкими понятиями, как для либеральных политиков, распространявших их только на собственников, а гарантиями политических прав каждого гражданина, вне зависимости от того, является ли он собственником или нет . Тем самым Мари-Жозеф последовательно отстаивал политические права санкюлотов, которых он в отличие от своего брата и вслед за якобинцами считал "частью настоящего народа", наряду с собственниками.

Газетная кампания Шенье против якобинцев приобрела наиболее острый и драматический характер во время политического кризиса лета 1792 г., в ходе которого он, как и все фельяны, предпринимал отчаянные усилия с целью предотвратить выход Революции за рамки конституционной законности, уважения к естественным правам человека и собственности.

Наступление кризиса было ускорено объявлением 20 апреля Францией войны Австрийской империи, а затем и Пруссии, которые вынашивали планы военной интервенции. Военные действия сразу же приняли неблагоприятный оборот для французских армий, плохо подготовленных и вдобавок ослабленных эмиграцией офицеров-дворян. Реально обозначившаяся угроза Революции со стороны австрийских и прусских войск, вооруженных формирований эмигрантов и их сторонников во Франции, видевших в военном вмешательстве единственное средство восстановить Старый порядок во всей полноте, вызвала стихийную мобилизацию французских патриотов. В условиях открытого противостояния революционных сил внешней и внутренней контрреволюции якобинцы требовали принятия действенных мер общественного спасения, идущих вразрез с конституционным режимом, - роспуска конституционной королевской гвардии, приверженность которой Новому порядку была более чем сомнительной, создания лагеря из 20 тыс. вооруженных представителей департаментов под Парижем, введения чрезвычайного положения - объявления отечества в опасности.

Эти вынужденные меры, в конечном счете принятые под давлением якобинцев, уже означали определенные ограничения конституционной законности и личных прав граждан, диктуемые общенациональными интересами. 29 июля Робеспьер сформулировал в Якобинском клубе новое, демократическое по сути понимание конституционализма: "Надо спасти государство каким бы то ни было способом, антиконституционно лишь то, что ведет его к гибели".

В тревожные дни лета 1792 г. якобинцы, решая задачи национальной обороны, возглавили массовое революционное движение и фактически отвергли либеральную конституцию.

Для Шенье так же, как и для всех ортодоксальных сторонников конституции 1791 г., были неприемлемы ни позиции, занятые якобинцами, ни планы контрреволюции. Шенье относил себя к тем истинным патриотам, которым в одинаковой мере ненавистна "тирания Бастилии и тирания клубов". Война в его представлении являлась продолжением со стороны австрийцев, пруссаков и эмигрантов "старой войны дворян и королей против народа" и поэтому справедливой со стороны Франции. Вместе с тем он не допускал никаких чрезвычайных ограничений конституционного режима и сразу же отверг меры общественного спасения, предложенные якобинцами. Он считал, что действия якобинцев окончательно раскрыли их политическое лицо "тиранов, которые угнетают во имя равенства, которые раздирают родину во имя патриотизма и которые попирают ногами все, права человека, цитируя при этом Декларацию прав".

Отмежевываясь как от якобинцев, так и от сторонников возвращения к Старому порядку, Шенье летом 1792 г. уже не питал иллюзий относительно прочности конституционного порядка, поскольку в пестром политическом спектре той эпохи больше не видел весомой альтернативы антиконституционным силам.

Его идея о единстве действий собственников в защиту конституции так и не осуществилась, и он с горечью должен был констатировать безрадостный для себя факт, что "добрый народ не объединяется" и что для совместных действий "честным гражданам не хватает смелости", Лишенная поддержки собственнических слоев французского общества, прекратила существование либеральная "партия" фельянов, оставшись в памяти современников и последующих поколений, согласно яркой характеристике, данной ей Ф.-Р. Шатобрианом, - "одной из тех окостеневших партий, которые всегда гибнут, раздираемые партией прогресса, увлекающей их вперед, и партией реакционеров, тянущих их назад". В одной из своих последних статей Шенье вынужден был откровенно признать, что теперь "великая нация... вынуждена делать выбор между Кобленцем и якобинцами". Сам же он, как и большинство бывших фельянов, отказался от неприемлемого для него в любом случае выбора. Восстание 10 августа 1792 г., ознаменованное свержением монархии и победой демократического движения во главе с якобинцами, положило конец его активной публицистической деятельности.

Крах либерального политического курса, которого придерживался Шенье, вызвал его глубокое разочарование в общественных делах. В одном из частных писем от 28 ок бря 1792 г. он подверг критическому пересмотру свое участие в Революции. "Что я сделал в Революции?" - спрашивал он себя и тут же отвечал: "Благодарение Богу ничего... Революции никогда не были подходящим временем для людей честных и принципиальных". И все же ему еще раз пришлось принять участие в большой политике в конце 1792 г. во время процесса над Людовиком XVI, снова в качестве журналиста.

В декабре 1792 г. бывший король был предан суду Конвента по обвинению в государственной измене. Суд над ним имел большое политическое значение. Это был суд над человеком, который символизировал как Старый порядок, так и компромиссный либеральный порядок конституционной монархии 1789-1792 гг., свергнутый 10 августа 1792 г. В случае осуждения бывшего короля снимались последние легитимные препятствия на пути демократической республики.

Шенье не мог упустить возможность дать еще один бой своим политическим противникам, когда на карту вновь была поставлена судьба Революции. Он опубликовал в конце декабря 1792 г. два письма в журнале "Французский Меркурий", где доказывал, что Конвент не имеет права судить короля, вопервых, в силу того, что этот институт не обладает функциями судебной власти, во-вторых, согласно конституции 1791 г. король даже в случае измены не мог быть судим, а только отрешен от власти, наконец, если, как утверждалось в обвинении, король никогда искренне не принимал Новый порядок, то и якобинцы со своей стороны вели постоянную борьбу против конституции, его узаконивавшей, и в конце концов восстановили против короля народ и Законодательное собрание.

Но удача не сопутствовала Шенье и тайным сторонникам короля, организовавшим его защиту, которую вели в Конвенте Мальзерб, Тронше и де Сез. Конвент признал Людовика XVI виновным в государственной измене и приговорил к смертной казни, которая и была совершена 21 января 1793 г..

В дальнейшем судьба Шенье сложилась трагически. Его имя было хорошо известно якобинцам как непримиримо к ним настроенного журналиста и уже значилось в составленных ими в июле 1792 г. проскрипционных списках. Он вынужден был скрываться. Так как в Париже с установлением якобинской республики 21 сентября 1792 г. оставаться было небезопасно, он нашел убежище в Версале, где и оставался до весны 1794 г. Случайно узнав о преследованиях своего друга, журналиста маркиза Пасторе, с которым вместе сотрудничал в "Парижской газете", он покинул свое убежище и пришел в Пасси, где жил Пасторе и у него в доме был арестован как подозрительное лицо.

Шенье был заключен в тюрьму Сан-Лазар. Там в ожидании казни он написал "Ямбы", ставшие его политическим завещанием. В "Ямбах" он в гротесковой форме изобразил народовластие, которое выродилось в тиранию и привело к Большому террору:  ;

Самодержавному есть хочется народу,  Набиты под тюремный свод,  Ждут тысячи голов скота ему в угоду,  Как я, взойти на эшафот.

Возрождение Франции он, как и во времена активной журналистской деятельности, связывал с утверждением власти закона и с правами человека.

О, знайте, молнии с моей сверкают лиры  За родину, не за себя  И хлещут бешено бичи моей сатиры,  Лишь справедливость возлюбя. Пусть извиваются и гидры, и питоны,  Железом их, огнем клейми,  Их истребив дотла, воздвигнув вновь законы,  Мы снова станем все людьми.

Машина террора действовала изобретательно и быстро. Шенье был осужден революционным трибуналом по сфабрикованному делу о так называемом "тюремном заговоре". Его смертный приговор был приведен в исполнение 25 июля 1794 г. Поэт был гильотинирован за два дня до падения Робеспьера и завершения политики террора.

"Революции имеют людей для всех своих этапов,- писал Шатобриан. - Одни из них идут с этими революциями до конца, другие начинают, но не доводят до завершения".

Эти слова великого французского писателя, поэта и политического деятеля как нельзя лучше характеризуют участие Шенье во Французской революции конца XVIII в. Но, хотя он и сошел с политической сцены задолго до конца Революции, идеи, с которыми он связал свою жизнь - прав человека, конституционного правления, понимания среднего класса как гаранта свободного общества, были развиты либеральной мыслью XIX в. и стали достоянием современной цивилизации.