Философия ВСЯ / benua_protiv_liberalizma_

дивидов. Быть подданным Империи можно опосредованно, через различные промежуточные структуры; принадлежать к нации — только напрямую, без всякого отношения к мест­ ным образованиям, сообществам или государствам.

Монархическая централизация была сущностно юриди­ ческой и политической; она отражала только государствен­ ное строительство. Централизация революционная, сопро­ вождавшая возникновение современной нации, пошла еще дальше. Она «продуцировала нацию» напрямую, то есть порождала небывалые ранее социальные учреждения. Го­ сударство стало производителем социального, причем мо­ нополистическим: на руинах уничтоженных опосредующих образований оно устанавливало общества равных в граж­ данском отношении граждан11. Жан Бэшлер отмечал: «Нация полагает опосредующие образования не важными по от­ ношению к гражданству и стремится сделать их вторичны­ ми и подчиненными»12. Констатацию того же самого мы находим у Луи Дюмона, видящего в национализме проек­ цию субъективного индивидуального «я» на коллективное «мы». Он писал: «Нация в точном современном смысле и национализм — отличный от простого патриотизма — исторически вытекали из индивидуализма как ценности. Нация в точном смысле — это тип глобального общества, соответствующего власти индивидуализма как ценности. Эти вещи не только исторически сопровождают друг друга, но друг другу навязывают взаимозависимость таким обра­ зом, что можно сказать: нация есть глобальное общество, состоящее из людей, полагающих себя индивидами»13.

Такому пропитывающему логику Государства-нации ин­ дивидуализму противостоит холизм имперской конструкции, в которой от индивида не отнимается его естественная или культурная принадлежность. В Империи гражданство (под­ данство) включает в себя разные национальности. В нации оба понятия, напротив, синонимы: именно принадлеж­ ность к нации определяет гражданство. Пьер Фужейроллас

451

резюмирует это в следующей терминологии: «При разрыве со средневековыми обществами, имевшими двухполяр­ ную — этнических корней и собрания верующих — иден­ тичность, современные нации выстроены как закрытые общества с единой официальной, установленной для граж­ дан идентичностью. Отсюда с самого начала нация в своих основаниях — это анти-Империя. У истоков Нидерландов — разрыв с империей Габсбургов, у истоков Англии — разрыв

сРимом и установление национальной религии. Испания также не „катализировалась“, не оторвалась от „габсбург­ ской системы“, а Франция постепенно формировалась как национальное объединение против Романо-германской империи и как нация возникла исключительно в борьбе

страдиционными силами по всей Европе»14.

Добавим еще и то, что, в противоположность нации, дол­ гие века все более отгораживающей себя непереходимыми границами, Империя не является отдельным целым. Ее гра­ ницы по природе своей подвижны и временны. Изначально, как известно, слово «граница» имеет исключительно воен­ ный смысл: линия фронта.

Во Франции в правление Людовика Х Молотка (le Hutin) слово «граница» заменило прежний термин «марка». По­ надобилось еще четыре века, чтобы начать обозначать этим словом делимитацию территории государств в современ­ ном смысле. Укажем также, что идея «естественной грани­ цы», иногда использовавшаяся легистами XV века, вопре­ ки преданиям, никогда не вдохновляла внешнюю политику монархии и ее только по ошибке приписывают Ришелье и даже Вобану. На самом деле только во время Революции французская нация систематическим образом заговорила о своих «естественных границах». Жирондисты в Конвенте использовали это понятие для фиксации восточной гра­ ницы по левому берегу Рейна, а также в целом для оправда­ ния политики аннексии. Также только во времена Рево­ люции якобинская идея, в соответствии с которой границы

452

государства должны совпадать с языковыми и с граница­ ми политической юрисдикции и нации, начинает распро­ страняться по всей Европе. Наконец, именно Конвент изо­ брел парадоксальным образом широко использованную затем Моррасом идею о « внутренних иностранцах», при­ менив ее к аристократам как поборникам опозоренной по­ литической системы: Баррер, называвший их «иностранца­ ми среди нас», утверждал также, что «аристократы вовсе не имеют отечества».

Будучи универсальной в своем принципе и призвании, Империя тем не менее не является универсалистской в ны­ нешнем значении этого слова. Ее универсальность не озна­ чает распространения на всю Землю. Расширение ее преде­ лов относится скорее к справедливо видимому устроению, к внутреннему пространству данной цивилизации, к феде­ ративному объединению народов на основе конкретного политического устройства, вне всякой перспективы погло­ щения или уравнивания кого-либо. Так или иначе, с этой точки зрения Империя отличается от гипотетического Все­ мирного государства или от идеи о том, что существуют уни­ версально приемлемые всегда и везде политико-юриди­­ ческие принципы.

Универсализм, напрямую связанный с индивидуализ­ мом, скорее, растет из того же индивидуалистического кор­ ня Государства-нации как основы современного политиче­ ского универсализма. На самом деле исторический опыт показывает, что национализм очень часто принимает форму раздутого до вселенских размеров этноцентризма. Нелишне напомнить, что французская нация изображается как «са­ мая универсальная из всех наций», и такая универсальность проистекает из изначальной национальной модели, пред­ полагающей распространение по всему миру лежащих в ее основе принципов. В эпоху, когда Франция полагала себя «старшей дочерью Церкви», монах Гибер де Ножан в своей Gesta Dei per Francos изображал франков орудием Божиим.

453

Начиная с 1792 года революционный империализм выра­ жался в попытках распространения по всей Европе идеи нации. С тех пор всегда раздавалось достаточно голосов, тщившихся убедить всех в том, что французская идея на­ ции подчинена «идее человечества» и именно это делает ее, в частности, «толерантной». В такой претензии можно со­ мневаться, ибо она легко переворачиваема: если нация под­ чинена человечеству, то и человечество подчинено нации. А в конечном счете это надо понимать так: кто против та­ кого вывода, тот против человеческого рода.

* * *

Предшествующие краткие указания позволяют понять, что название «Империя» может быть отнесено только к та­ ким историческим конструкциям, как Римская империя, Византийская империя, Священная Римская империя гер­ манской нации или Оттоманская империя. Совершенно точно не империи в этом смысле империя Наполеона, гит­ леровский Третий рейх, британская и французская колони­ альные империи, равно как и современные империалисти­ ческие образования американского или советского типа.

Очень трудно дать имя империи образованиям или мо­ гуществам, занятым исключительно простым процессом расширения своей национальной территории. Такие совре­ менные «великие державы» — не империи, но всего лишь нации, просто стремящиеся к расширению своих сегодняш­ них границ через военные, политические, экономические или иные завоевания.

В эпоху Наполеона «Империя» — термин, которым уже именовали монархию до 1789 года, но только в смысле «го­ сударства» — всего лишь национально-государственное целое, стремящееся утвердиться в Европе как великая

454

держава-гегемон. Империя Бисмарка, отдающая приоритет государству, просто стремится к созданию немецкой нации. Государственно­-национальный характер Третьего рейха был констатирован начиная с Александра Кожева, заме­ тившего, что гитлеровский лозунг Ein Reich, еin Volk, еin Führer всего лишь перевод на немецкий — причем плохой — лозунга Французской революции: Республика единая и неделимая. Враждебность Третьего рейха определению Им­ перии проявилась в том числе в критике идеи «опосредую­ щих учреждений» и «штатов» (Stände)15. Также известно, что в советской «империи» всегда преобладал централистский

иограничительный подход, навязывавший унификацию политико-экономического пространства и урезание мест­ ных культурных прав. Что касается американской «моде­ ли», нацеленной на обращение всего мира в однородную систему материального потребления и технико-экономи­ ческих практик, то вообще с трудом видно, какую идею, ка­ кой действительно духовный принцип она была бы способна провозгласить.

«Великие державы» ipso facto не суть империи. Более того, только от имени Империи возможна критика совре­ менного империализма в разных его формах. Юлиус Эвола только так и смотрел на вещи, когда писал: «Без „обычаев

истановлений“ ни одна нация не может надеяться на успеш­ ную и легитимную имперскую миссию. Невозможно пола­ гаться на свои национальные характеристики и при этом желать, оставаясь на этой основе, господствовать над ми­ ром и даже над иными землями»16. И далее: «Если „импе­ риалистические“ устремления нынешних времен потерпе­ ли крах, а на руинах остались освобожденные от них наро­ ды, что стало для них источником всевозможных бедствий, то причина этого только в отсутствии всякой действитель­ но духовной, сверхполитической и сверхъестественной стихии и замена ее силой более мощной, но той же приро­ ды, что и сила защиты от него, и отсюда — простым под­

455

чинением. Если империя не сакральна, то это не империя, но вид раковой опухоли, атакующей разнообразные функ­ ции живого организма»17.

* * *

Но чему может послужить cегодня размышление о сути Империи? Представлять ее себе или призывать, вспоминая древние обеты, — не пустая ли это химера? Возможно. Но случайно ли вспоминают именно о Римской империи, ко­ гда пытаются преодолеть понятие «Государства-нации»? Случайно ли, когда мысль заходит в тупик, ее вновь моби­ лизует именно идея Империи (Reichgedanke)?18 И разве не та же самая идея лежит в основании всех сегодняшних­ деба­ тов о европейском строительстве?

Понятие Государства-нации непреодолимо? Многие поддерживают эту идею, причем не только левые, но и пра­ вые. Среди последних — Шарль Моррас, по мнению кото­ рого нация есть «самое крупное из существовавших в исто­ рии общественных объединений, самое крепкое и полно­ ценное»19; и он же исповедовал, что и «в политической области нет ничего более крупного, чем нация»20. Между тем, когда началась Вторая мировая война, один из его са­ мых верных учеников, Тьерри Молньер, сказал учителю: «Культ нации — не ответ, но бегство, мистификация или, более того, опасное переключение внимания на сугубо вну­ тренние проблемы»21. Сегодня существенно только то, что представляет собой мир за пределами Государства-нации. То, область действия чего проходит сквозь множество раз­ рывов. Ответ на что — в появлении новых социальных дви­ жений, в устойчивом регионализме и автономизме, в новых, неизвестных ранее формах общинности, которые оказыва­ ются теми же самыми, некогда разрушенными, но как бы новыми формами опосредующей социализации. При том, что Государство-нация вызывает сомнения и в верхней сво­

456

ей части. Оно лишается силы самим ходом международной конкуренции, возникновением международных или обще­ европейских объединений, межправительственных бюро­ кратий, научно-технических структур, планетарных медиа­ корпораций и международных групп давления. Параллельно­ все более очевидно экстравертирование национальных эко­ номик в ущерб внутренним рынкам. Через игры совместных предприятий, транснациональных фирм, биржевые опера­ ции, мировые макронакопления.

В странах Третьего мира Государство-нация, лишенное какого-либо исторического фундамента, все более и более ясно предстает как западное заимствование. Долгосрочная жизнеспособность «наций» Черной Африки или Ближнего Востока (не будем говорить каких) с каждым днем стано­ вится все более и более сомнительной. Эти нации возникли в результате ряда, под контролем колониальных держав, произвольных территориальных разделов, без всякого зна­ ния местных исторических, религиозных и культурных реа­ лий. Разрушение Оттоманской империи, точно так же как и Австро-Венгерской, осуществленное во исполнение Севр­­ ского и Версальского договоров, произвело катастрофу, по­ следствия которой ощутимы до сих пор, о чем свидетель­ ствуют Война в Заливе и тяжелые потрясения, продолжаю­ щиеся в Центральной Европе.

Исходя из этих условий как можно не задаваться вопро­ сом об идее Империи, которая на сегодняшний день явля­ ется единственной альтернативной моделью перед лицом Государства-нации? Налицо неумолимые знаки. Среди них объединение Германии, очарованность образом АвстроВенгрии, новое появление старого понятия Mitteleuropa22. Призывание Империи произойдет по необходимости. Мы уже цитировали Александра Кожева. Замечателен напи­ санный им в 1945 году и только недавно опубликованный текст, в котором он призывает к созданию «латинской им­ перии» и указывает на идею Империи как на альтернативу

457

Государству-нации, с одной стороны, и абстрактному уни­ версализму — с другой. «Либерализм, — писал он, — не в со­ стоянии вообразить никакой политической целостности по ту сторону наций. Но и интернационализм грешит тем, что не видит ничего политически жизнеспособного, кроме человечества в целом. Не остается ничего, кроме как вновь открыть промежуточную политическую реальность импе­ рий как союзов, как международных плавильных котлов совместимых меж собой наций, политическую реальность наших дней»23.

Европа стремится к политическому единству. Но это по­ литическое единство не может быть выстроено по нацио­ нальной якобинской модели без того, чтобы не уничтожить богатство и разнообразие всех ее составляющих; еще менее его может взрастить экономический наднационализм, о ко­ тором грезят брюссельские технократы. Европа не может быть создана иначе чем по федеративной модели, основан­ ной на единой идее, едином проекте, едином принципе, то есть в конечном счете по имперской модели.

Такая модель позволила бы разрешить проблемы регио­ нальных культур, национальных меньшинств и местных автономий, которые не могут получить верное решение в рамках Государства-нации. Она в равной степени позволи­ ла бы переосмыслить, вместе с вопросами, порожденными неконтролируемой иммиграцией, проблематику соотноше­ ния гражданства и национальности. И также она позволила бы преодолевать опасности этнолингвистического ирреден­ тизма, конвульсивного национализма и якобинствующего расизма. В конечном счете она предоставила бы, через ре­ шающую роль, которую она отдает определению автоно­ мии, огромное место процедурам прямой демократии.

Сегодня много говорят о новом мировом порядке. Возможно, мировой порядок на самом деле необходим. Но по какому плану его строить? По лекалу планетарного по­ требителя, человека-машины, «ординантропа» или же глядя

458

на горизонты организационного разнообразия живых на­ родов? Будет ли Земля сведена к однородности через при­ способительные и обезличивающие технологии, для кото­ рых сегодня Форма-Капитал и империализм американского типа остаются единственным вектором, на самом деле ци­ ничнейшим и высокомернейшим? Или все же люди обретут себя в своих верованиях, традициях, обычаях, в своих всегда в каждом случае единственных путях осмысления мира, пу­ тях необходимого сопротивления? Безусловно, сегодня Европа заблокирована, и невозможно различить даже нача­ ла пути возможного обновления имперской идеи. Но эта идея существует. Она должна только (при)обрести форму. Юлиус Эвола писал: «Только идея образует отечество. <…> Ни землячество, ни общий язык, ни даже кровь соединяю­ щая или разделяющая, но соединенность или разделенность с одной, главной идеей»24. В эпоху Столетней войны девиз Луи д’Эстутвиля был примерно тот же: «Там, где честь, там, где верность, только там отечество». Идея нации — в том, что только свое достойно. Идея Империи в том, что только достойное — свое.

1  Naissance de la nation France. Gallimard, 1985.

2  Les débuts de l’État moderne. Une histoire des idées politiques au XIXe siècle. Fayard, 1976, p. 92.

3  Révolte contre le monde moderne. Montréal: L’Homme, 1972, p. 121.

4  Les hommes au milieu des ruines. Sept couleurs, 1972, p. 141. 5  Essais politiques. Pardès, Puiseaux, 1988, p. 86.

6  Robert Folz. Le couronnement impérial de Charlemagne. Gallimard, 1964.

7  Essais politiques, op. cit., p. 83.

8  Histoire de l’empire des Habsbourg, 1273–1918. Fayard, 1990. Для удобства мы используем общеупотребительное выражение «Австро-Венгерская империя». Строго говоря, о таковой можно говорить только начиная с соглашения от 2 февраля 1867 года

459

(Österreichisch-hungarischer Ausgleich), подписанного после Садовской катастрофы ради умиротворения венгров. До этого была только Австрийская империя, даже если император по соб­ ственному праву считался королем Венгрии и Богемии.

9  Le libéralisme économique. Histoire de l’idée du marché. Seuil, 1989, p. 124.

10  L’Ancien Régime et la Révolution [1856]. Gallimard, 1964, vol. 1, p. 65.

11  См.: Pierre Rosanvallon. L’État en France, de 1789 à nos jours. Seuil, 1990.

12  Dépérissement de la nation? // Commentaire, 41, printemps 1988, p. 104.

13  Essais sur l’individualisme. Seuil, 1983, p. 20–21.

14  La nation, essor et déclin des sociétés modernes. Fayard, 1987, p. 231.

15  См., например: Justus Beyer. Die Ständeideologien der Systemzeit und ihre Überwindung. Darmstadt, 1942.

16  Essais politiques, op. cit., p. 62.

17  Révolte contre le monde moderne, op. cit., p. 124.

18  Это способствовало в Германии во времена Веймарской республики целой волне публикаций на тему Империи и «мыш­ ления о Рейхе» (Reichsgedanke). На эту тему см.: Fritz Buchner (Hrsg.). Was ist das Reich? Eine Aussprache unter Deutschen. Gerhard Stalling, Oldenburg, 1932; Herbert Krüger. Der moderne Reich­ sgedanke // Die Tat, décembre 1933, p. 703–715 et janvier 1934, p. 795–804; Edmund Schopen. Geschichte der Reichsidee. Carl Rohrig, München, 1936, 8 vol.; Peter Richard Rohden. Die Idee des Reiches in der europäischen Geschichte. Gerhard Stalling, Oldenburg, 1943; Paul Goedecke. Der Reichsgedanke im Schrifttum von 1919 bis 1935, thèse, Marburg/L., 1951. Между тем среди авторов, писав­ ших на эту тему, порой существовало огромное расхождение во мнениях как об определении понятия Империи, так и о соотно­ шении средневекового германского Рейха и римского понятия imperium. В католических кругах апология Империи часто свиде­ тельствует о ностальгии по средневековому христианскому единству до начала религиозных войн. Концепция Рейха как «Священного Альянса» или «сакраментальной реальности»

460