ushakin_c_sost_trubina_e_sost_travma_punkty

Кэти Карут

Травма, время и история *

В травме, или «посттравматическом стрессовом расстройстве» (ПТСР), — т.е. в том симптоматическом повторе кошмаров, навяз; чивых мыслей, образов и действий, которые вызываются к жизни катастрофическим событием или событиями, — меня всегда ин; тересовал тот факт, что травма — это не просто патология, но спо; соб или попытка выражения истины. Травматические образы и по; вторы — это не искажения реальности; скорее они возникают как следствие чрезмерности увиденного. «Я не хочу принимать лекар; ства, чтобы избавиться от кошмаров, — настаивает ветеран Вьет; нама, — потому что я должен оставаться памятником погибшим друзьям»1. С моей точки зрения, в центре опыта и понятия трав; мы лежит ряд трудных, но неотложных вопросов: какого рода ис# тину, помимо психологической, травма пытается выразить? Свиде# телем какой истории она является, точнее — чем отличается ее версия истории от тех воспоминаний, которые имеют более непо# средственную форму?

Чрезмерность увиденного

Эти вопросы возникают в отношении центральной загадки, вок; руг которой обычно и строится обсуждение травмы, — загадки «видения из прошлого» (flashback)2. Видение из прошлого — это парадокс, сочетающий в себе вторжение и амнезию: вторжение

* Перевод с английского Елены Трубиной.

1 Процитировано доктором Бесселом Ван Дер Кольком в публичной лек; ции в 1992 году.

2 Некоторые авторы считают, что термин «видение из прошлого» примени;

тельно к травматическим симптомам впервые использовали рэп;группы вете; ранов Вьетнама, в частности участники движения «Ветераны Вьетнама против войны». См., например: Lifton R.J. Home from the War: Learning from Vietnam

561

ИСТОРИИ РАСПАДА

точных и подробных образов или ощущений, не полностью ус; военных или осознанных в момент их возврата. Эта особая ком; бинация амнезии и вторжения действительно является психичес; ким, нейробиологическим и философским парадоксом, так как точность и подробность видений из прошлого и кошмаров нахо; дятся в прямой зависимости от их недоступности для сознания и памяти. Поэтому о том, кто выжил несмотря ни на что, вряд ли можно сказать, что у него «есть память»; те, кто пережили катаст; рофическое событие, оказываются скорее носителями истории, которая им не вполне принадлежит.

Этот странный феномен был описан французским психиатром Пьером Жане в самой ранней работе, посвященной травматичес; кой истерии. История Ирэн, ухаживавшей за умирающей матерью

втечение шестидесяти суток, стала одним из самых примечатель; ных случаев в практике Жане. После смерти матери Ирэн была не

всостоянии признать этот ужасный факт, но в спонтанных трансах она, казалось, воссоздавала последнюю ночь во всех деталях:

Задыхаясь и чувствуя гудение в голове, инвалид растягивалась на кровати и начинала говорить: «О, все кончено… Если бы только кто;то знал, как можно страдать, когда матери уже никогда не бу; дет рядом. Было бы лучше, ведь правда, моя мамочка, если бы я умерла; как ты и говорила мне когда;то — что мы должны умереть вместе. …Ах, я вижу, ты пришла, чтобы найти меня… И ее глаза, что

Veterans. Boston: Beacon Press, 1973/1992. P. 139; Shatan Ch. The Grief of Soldiers:

Vietnam Veterans’ Self Help Movement // American Journal of Orthopsychiatry. 1973. № 45. P. 645. Хотя слово заимствовано из терминологии кино, в контексте трав;

мы оно относится не обязательно лишь к визуальным симптомам, но также и к другим формам воспроизведения прошлого опыта. Современное официаль; ное психиатрическое определение травмы см. в: Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders IV;Text Revision. 4th Edition. Arlington: American Psychiatric Publishing, Incorporated, 2000. Определение посттравматического стрессового

расстройства, впервые включенное в справочник в 1980 году, было обусловле; но военным опытом и в особенности опытом солдат на войне во Вьетнаме.

Врачи и ветераны, участвующие в движении «Ветераны Вьетнама против вой; ны», были первыми, кто настоял на включении этого опыта в справочник. Описанные симптомы имели не только психологическое, но также политиче; ское и этическое значение. Об истории этого движения см., например:

Nicosia G. Home to War: A History of the Vietnam Veterans’ Movement. NY: Three Rivers Press, 2001; Scott W.J. The Politics of Readjustment: Vietnam Veterans Since the War. NY: Walter de Gruyter, 1993. Об особых политических и этических из; мерениях того, что вначале называлось «поствьетнамским синдромом», см.: Lifton R.J. Home from the War.

562

КЭТИ КАРУТ. ТРАВМА, ВРЕМЯ И ИСТОРИЯ

были открыты…И этот открытый рот… Я закрывала его десять раз… Ох, она упала на пол1.

Находясь в трансе, Ирэн проживает ужасные детали смерти матери. Но придя в себя, она упрямо отрицает реальность собы; тия, которое только что, не зная того, воспроизвела:

Если вы так настаиваете, я могу вам сказать: «Моя мать умерла». Они говорят мне об этом весь день напролет, и я с ними соглаша; юсь просто, чтобы они от меня отстали. Но если вы хотите знать мое личное мнение, то сама я в это не верю… Если бы она действи; тельно умерла, я была бы в отчаянии, я бы была в горе, я бы чув; ствовала, что меня бросили, оставили одну. Но я ничего не чув; ствую. Грусти у меня нет, я не плачу; поэтому она не умерла2.

Жане был поражен тем, что детальное и автоматическое вос; производство события из прошлого в состоянии транса сопровож; далось полной амнезией. Более того, согласно Жане, амнезия Ирэн была, судя по всему, необходимой для того, чтобы более точно вос; произвести ее прошлый опыт. Когда в ходе лечения память Ирэн начала восстанавливаться, она стала вносить изменения в свою ис; торию. Ее «знание» прошлого в момент его воспроизведения, похо; же, было тесно связано с отсутствием знания о ее амнезии.

Непростая связь между знанием и не;знанием в травме наибо; лее примечательно проявляется в сенсорной непосредственности зрительного образа из прошлого. Неотложная и экзистенциальная реальность этой проблемы предстала передо мной на самом деле не в ранних психиатрических трудах по травме, а в более близкой по времени катастрофе — роковой аварии в Бриджпорте (штат Коннектикут), когда там обвалилось строящееся здание Л’Эмби; анс;Плаза, похоронив под собой 28 рабочих3. На конференции,

1 Janet P. L’amnesie´ et la dissociation des souvenirs par l’emotion´ . Marseille: Lafitte Reprints, 1983. Также упоминается в: Van der Kolk B., Van der Hart O. The Intrusive

Past: The Flexibility of Memory and the Engraving of Trauma // Trauma: Explorations in Memory / C. Caruth (ed.). Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 1995.

2 Janet P. L’amnesie´ et la dissociation.

3 23 апреля 1987 года обрушились две башни шестиэтажного дома, строя;

щегося в г. Бриджпорт. В течение 15 секунд упали 30 бетонных плит весом бо; лее 8000 тонн, погибли 28 человек, 16 человек получили повреждения. См. на;

пример: Charles E. New Housing Rises on Slab;Disaster Site // The NY Times.

May 19, 1991. – Прим. пер.

563

ИСТОРИИ РАСПАДА

посвященной этому событию и его пониманию, психиатр Роберт Острофф воспроизвел пронизанные болью слова своего пациен; та. Мистер Бланк работал на строительстве этого здания вместе со своим лучшим другом; когда он отлучился на несколько минут, чтобы починить свой инструмент, здание за его спиной обруши; лось. Мистер Бланк побежал назад к другу:

Яне знал, знает ли он, что я рядом. Я говорил ему снова и снова, что я здесь и что с ним все будет в порядке, но он издал этот ужас; ный булькающий звук. Я стал кричать бригаде из «скорой помо; щи», чтобы они его забрали, но те пришли и сказали: он мертв.

Яуслышал этот звук, как будто он выполаскивал свою кровь, но когда я взглянул, он уже был мертв.

Похоже, я не могу это забыть. Передо мной все время образ пада; ющего здания — я слышу этот булькающий звук — этот ужасный звук. Я вижу торчащую кость, желтоватую, и… висящий глаз. Мне не дает покоя, видел ли он меня? Он меня слышал? Что действи; тельно ужасно, так это ощущение, когда я закрываю глаза, а мой мозг работает так, как если бы глаза были открыты. И я вижу его лицо с выбитым глазом. Или я открываю глаза, а мой мозг все еще видит тот висящий глаз. Или я засыпаю и вижу сон, и во сне я вижу тот висящий глаз, и я слышу этот звук. Я слышу этот звук. Я этот звук всегда буду слышать1.

Мистер Бланк описывает, кажется, прямое и сокрушительное столкновение со смертью друга; смерть, которая возвращается в буль; кающем звуке и в образе повисшего глаза. Доктор Острофф говорит: «По мере того как индивид эмоционально выздоравливает от травма; тического переживания, сны или кошмары становятся менее непос; редственными и более символичными». Видеть смерть напрямую, согласно доктору Остроффу, может только больной человек.

Однако что «видит» на самом деле мистер Бланк в повторяю; щемся образе? Если внимательно вслушаться в слова этого встре;

1 Впервые д;р Острофф рассказал об этом в лекции на конференции по

травме в Коннектикуте и потом опубликовал об этом статью «The Experience» («Northeastern Magazine», 1991). Цитаты взяты из этой статьи. Д;р Острофф

много работал с ветеранами Вьетнама и вместе с Элизабет Бретт опубликовал ранее важную статью, посвященную травматической образности. См.: Ostroff R. Imagery and Posttraumatic Stress Disorder: An Overview // American Journal of Psychiatry. 1985. № 142.

564

КЭТИ КАРУТ. ТРАВМА, ВРЕМЯ И ИСТОРИЯ

воженного человека, то зрелище погибшего друга не сводится лишь к видимой непосредственности:

Яне знал, знает ли он, что я рядом. …те пришли и сказали, он мертв.

Яслышал булькающий звук… я взглянул, он уже был мертв… Я не знал, знает ли он, что я рядом. Он еще мог видеть? …видел ли он меня? Он меня слышал? Вы — доктор, что вы думаете?1

Образ, который видит мистер Бланк, непросто перевести бук; вально («он был мертв»), ведь образ здесь выражает его неспособ# ность постичь смерть друга. Шокирующее воздействие зрелища, а также его настойчивость связаны с тем, что не может быть постиг# нуто в нем. Особенность видений из прошлого в том, что они — не просто прямая репрезентация события, подобно буквальному смыслу, но скорее что;то вроде отпечатка или воспроизведения, у которого нет смысла. То, что передается здесь, — это не просто событие, т.е. нечто, что может быть рассказано обычным образом, но неспособность события обрести смысл, стать частью сознания.

Чтобы видеть, надо не осознавать. Видение из прошлого фактичес; ки говорит: ты должен видеть, но ты не можешь знать. Видимая «буквальность» образа поэтому есть не репрезентация события, но сила его непостижимости или сопротивляемости осмысливанию. Образ на самом деле говорит: есть что;то, что ты еще не понял2.

Сложность проблемы не;знания, что лежит в основе видений из прошлого, стала особенно очевидной в дискуссиях вокруг вос; становленной памяти; точнее — в обсуждениях проблемы досто; верности «воспоминаний» о домогательствах, которые имели ме; сто много лет назад. Эти дебаты оказались сфокусированными на

1 Ibid.

2 Так как этот момент часто понимается неверно, важно подчеркнуть: точ;

ность видения из прошлого (в том прочтении, которое я только что предложи;

ла) — это не точность значения или репрезентации, но его способность обла;

дать силой или действием команды. Качество императива, присущее видению из прошлого, и его связь с тем, что нельзя просто знать (согласно Фрейду и дру; гим авторам), привели к интерпретативной критике, увязывающей травму и этику, например, в работах Жака Лакана и в недавних попытках гуманитариев

читать исследования по травме вместе с фундаментальной этикой Эммануэля

Левинаса. Об этическом прочтении Лаканом работы Фрейда «По ту сторону

принципа удовольствия» см. главу 5 («Traumatic Awakenings») моей книги

«Unclaimed Experience: Trauma, Narrative and History» (Baltimore: The Johns

Hopkins University Press, 1996).

565

ИСТОРИИ РАСПАДА

следующем вопросе: можно ли говорить о том, что память о трав; ме переживается и «вытесняется» (предполагая, соответственно, что она могла оказаться искаженной, подобно другим видам памя; ти и формам внутреннего опыта), либо же эта память действитель; но обладает способностью возвращаться именно потому, что она никогда не была по;настоящему пережита?1 Сходным образом структурируются и дебаты о том, как квалифицировать посттравма; тическое стрессовое расстройство (ПТСР) в «Диагностическом и статистическом справочнике умственных расстройств»: как тре; вожное расстройство или как диссоциативное расстройство? Как и в случае с травматической памятью, главный вопрос здесь свя; зан с тем, было ли данное переживание интегрировано в тот мо; мент, когда оно произошло. Преобладающая на сегодня модель тревожности (исходящая из того, что устрашающий опыт вызывает тревогу) в состоянии объяснить симптомы избегания и сверхвоз; бужденности. Однако только модель диссоциации, акцентирую; щая неполную интегрированность — диссоциированность — пере; живания события, может объяснить ту странную комбинацию остроты переживания и недостатка осознания, которая стала клю; чевой в видениях из прошлого2. И в дискуссиях о восстановлен; ной памяти, и в спорах о категоризации центральный момент — и сложность концептуализации — травмы состоит в попытке пред; ставить опыт, который мог бы аккуратно отпечататься в мозге, оставаясь при этом недоступным сознанию и мышлению.

Интересно, что эта диссоциация сознания при травме наибо; лее выразительно проявляется на телесном уровне. Психиатр Бес; сел Ван дер Кольк часто начинает свои лекции по травме с исто;

1 Обзор дискуссий о восстановленной памяти см., например, в: Trauma and Recovery: Clinical and Legal Controversies / P.S. Appelbaum, L.A. Uyehara, M.R. Elin (eds.). NY: Oxford University Press, 1997.

2 См.: Brett E. The Classification of Posttraumatic Stress Disorder // Traumatic

Stress: The Effects of Overwhelming Experience on Mind, Body and Society /

B.A. Van der Kolk, A.C. McFarlane, L. Weisaeth (eds.). NY: Guilford, 1996. Следу; ет также отметить, что другая модель стресса для ПТСР, разработанная Жозе; фом Ле Ду и предполагающая, что реакция вообще минует сознание, возмож; но, не полностью описывает наложение видения из прошлого на сознание (как

в случае кошмара, от которого пробуждаются). См.: LeDoux J. The Emotional

Brain: The Mysterious Underpinnings of Emotional Life. NY: Simon & Schuster, 1996. О важности включения понятия диссоциации в определение или классифика; цию ПТСР см. также: Vermetten E., Charney D.S., Bremner J.D. Post;traumatic Stress Disorder // Contemporary Psychiatry. 3/2.

566

КЭТИ КАРУТ. ТРАВМА, ВРЕМЯ И ИСТОРИЯ

рии женщины, нарисовавшей для своего терапевта сексуальные домогательства отца, которым она подверглась в раннем детстве. Картина, названная «Голова в облаках», изображала три фигуры;па; лочки, пространство между головами и телами которых было запол; нено облаками. Рисунок сопровождала подпись: «Не говорить зла, не видеть зла, не слышать зла». В ответ на просьбу объяснить рису; нок женщина сказала: «Мой разум всплывает к потолку, я смотрю оттуда вниз; мне очень жаль эту маленькую девочку внизу. Мой ра; зум забывает, но тело всему ведет счет»1.

Доказательств того, что в травматических ситуациях кодирова; ние памяти в мозгу отличается от кодирования обычной памяти расщепленностью между сенсорными отпечатками и сознанием, существует действительно немало2. В обычных ситуациях, как счи; тают нейропсихологи, ощущения проходят через органы чувств к таламусу и коре головного мозга, а оттуда — к той части мозга, которая придает им эмоциональное значение (амигдала). После такой эмоциональной кодировки ощущения передаются в другую часть мозга (гипокамп), которая размещает их в пространстве и

1 Ван дер Кольк использует эту историю для заголовка статьи о травмати; ческой памяти: «The Body Keeps the Score: Approaches to the Psychobiology of Posttraumatic Stress Disorder» (в книге «Traumatic Stress»). В последнее время терапевты, работающие вместе с нейробиологами или сами ведущие нейроби; ологические исследования, часто сосредоточены на диссоциативной модели травмы (что может показаться неожиданным, поскольку в эмпирических дис; циплинах диссоциативные теории не часто востребованы).

2 Природа травматической памяти — очень противоречивая тема. Некото; рые нейропсихологи и психологи отрицают существование фундаментально; го различия между травматической и другими видами памяти. Научные дока; зательства фундаментально различных типов кодирования в травматической и нетравматической памяти постепенно накапливаются, но это поле широко открыто и остается дискуссионным. Оно быстро изменяется и с появлением

новых научных открытий. В изложенном ниже материале представлены важ;

ные результаты, полученные в этом поле исследователями, убежденными, что

существуют доказательства различия в кодировании между травматической и нетравматической памятью. Однако в понимании этой проблемы следует учи; тывать открытый и нестабильный характер данной области исследования. Сре; ди многих коллективных монографий, включающих хорошие обзоры нейро;

психических исследований, назову «Trauma and Memory» (см. полную сноску

выше), а также: Psychobiology of Posttraumatic Stress Disorder // Annals of the NY Academy of Sciences. Vol. 821 / R. Yehuda, A.C. McFarlane (eds.). NY: The NY Academy of Sciences, 1997. Обе книги делают акцент на отличиях между трав; матической и обычной памятью.

567

ИСТОРИИ РАСПАДА

времени, классифицируя и сравнивая с другими переживаниями. В случае обычных страхов ощущения будут помечены как эмоци; онально значимые постольку, поскольку они страшные, и будут классифицированы соответствующим образом. Страшные собы; тия, таким образом, соединяются с прошлым и возможным буду; щим, что делает их осмысленными и памятными. Однако, как показывают современные исследования, в чрезвычайно пугающих ситуациях, как и в ситуациях крайней беспомощности, переход меж; ду этими разными частями мозга нарушается. Гормоны стресса, выделяющиеся в ходе ситуации, могут повредить область, ответ; ственную за локализацию ощущений в определенном контексте (при этом другие химические вещества в это же время неизглади; мо «записывают» ощущения в других областях мозга)1. Это значит, что фрагменты ощущений не локализуются во времени и про; странстве, не классифицируются и не сравниваются с другими, оставаясь свободно плавающими на поверхности, без смысла и без принадлежности. Другими словами, похоже, что важность и мощь события не столько запечатлеваются в сознательной памяти, сколько именно перекрывают те ее возможности, которые позво; ляют понять или проговорить это событие.

Исследования травмы, ведущиеся при помощи позитронной эмиссионной томографии (ПЭТ) мозга, т.е. анализ функциональ; ных нейрообразов, благодаря которым измеряется активность моз; га, приводят к результатам, которые не укладываются в рамки

1 О разрушительном воздействии кортизола на мозг при травме см.:

Bremner J.D., Randall P., Vermetten E. et al. Maghnetic Resonance Imaging;Based

Measurement of Hippocampal Volume in Posttraumatic Stress Disorder Related to

Childhood Physical and Sexual Abuse;a Preliminary Report // Biological Psychiatry.

№ 41:1. January 1997. P. 23–32; Bremner J.D., Southwick S.M., Charney D.

Neuroanatomical Correlates of the Effects of Stress on Memory: Relevance to the Validity of Memories of Childhood Abuse; Golier J.A., Yehuda R., Southwick S.

Memory and Posttraumatic Stress Disorder; Van der Kolk B. Traumatic Memories. Как

обнаружил, например, Бреннер, у ветеранов Вьетнама, переживших домога;

тельства в раннем детстве, гипокамп часто меньше, чем у их нетравмирован; ных товарищей, что позволяет предположить повреждение этой важной обла; сти памяти и тем самым подтвердить гипотезу, что травма действительно повреждает те области мозга, которые связаны с определенными типами хра;

нения памяти. О роли норипинефрина в запечатлении памяти см.:

Southwick S.M., Bremner J.D., Rasmusson A., Morgan C.A. 3rd, Arnsten A., Carney D.S.

Role of Norepinephrine in the Pathophysiology and Treatment of Posttraumatic Stress

Disorder // Biological Psychiatry. 1999. № 1/46. P. 1192–1204. Норипинефрин свя;

зывают с «запечатлением» в мозгу сенсорной памяти.

568

КЭТИ КАРУТ. ТРАВМА, ВРЕМЯ И ИСТОРИЯ

имеющихся на сегодня научных объяснений. В ходе этих экспери; ментов с жертвами травмы травмированным субъектам зачитыва; ли детальные сенсорные сценарии их катастрофических событий. Когда, судя по всему, эти люди начинали переживать стадию ви; дений из прошлого, они подвергались томографии. Результаты были поистине ошеломительные: эти люди продемонстрировали увеличившуюся активность только в тех областях, которые наибо; лее связаны с эмоциональным возбуждением. Это сопровождалось повышенной активностью в правой, визуальной, части мозга, что соответствовало переживаниям видений из прошлого, о которых сообщали пациенты. Пожалуй, наиболее существенным являлось то, что зона Брока — та часть левого полушария, которая отвечает за перевод индивидуальных переживаний в осмысленную речь, — была «отключена». Мы полагаем, что это отражает бессловесный ужас, пережитый этими пациентами, и присущую им склонность переживать эмоции скорее как физические состояния, а не как вербально закодированный опыт1.

Томография — своеобразным молчаливым способом — засви; детельствовала не просто присутствие живых образов, но и причуд; ливую комбинацию непосредственности ощущений, с одной сто; роны, и утраты речи или смысла — с другой. Живость отпечатка и есть свидетельство его не;регистрируемости. Не давая объяснений, томография вновь ставит нас лицом к лицу с загадкой: во время травмы событие оставляет отпечаток сенсорного образа и одновре; менно делает его недоступным пониманию. Собственно, именно в этом разрыве с пониманием и заключается его сила. Иными сло; вами, суть травматического события формируется отсутствием его ассимиляции2.

1 Van der Kolk B. Trauma and Memory.

2 Хотелось бы подчеркнуть, что научное доказательство не обязательно

обеспечивает то, что иногда называют «обоснованием» (grounding) понятия травмы в эмпирической науке. Скорее дело выглядит так, что травма ставит под

вопрос привычные научные модели телесного опыта. Томографическое скани; рование мозга кажется столь же неожиданным и до некоторой степени загадоч; ным, сколь и травматические рисунки женщины, подвергавшейся в детстве домогательствам.

569