Сборник статей - Язык и мышление. 2006г

в разных СП семантические объемы цветовых слов были подвергнуты сравнительному анализу.

Сравнение семантических диапазонов ЦО разных СП дало следующие результаты:

1. Во всех СП цветовой локус достаточно полно сохраняет фрагмент «белый – черный – серый»: хотя бы одна из перечисленных сем есть в каждом СП, все три семы сохранены в 5 из 8 проанализированных полях ( с и.-е. кор-

нями *gel:gol, *bel:bol, *ber:bor, *pel:pol, *kei:koi). Такое последовательное сохранение ЦО для белого, черного и серого цветовых оттенков отражает, на наш взгляд, определенный этап в становлении зрительного восприятия, когда зрение было еще черно-белым.

2.Во всех 8 СП последовательно сохранена сема «пестрый». Мы связываем ее непосредственно с появлением цветового зрения. Наблюдения над языковыми фактами показало, что цвет воспринимался сначала как пестрое цветное пятно, и первичное слово, называющее цвет, было синкретично. Индоевропейские языки и их говоры располагают большим количеством таких примеров. Ср.: др.-русск. красьныи «красный, бурый, рыжий, карий, коричневый с красноватым оттенком», сизъ «темный с красноватым, или лиловатым, или голубоватым оттенком», др.-инд. harita «желтый, зеленый».

3.Фрагмент цветового локуса семантических полей «красный и его оттенки» заслуживает особого внимания. Интересно, что в русском языке этот фрагмент наиболее широко отражен в СП с и.-е. корнями *ker:kor и *rau:ru. В истории русских цветообозначений слова с перечисленными корнями значительно развиты (рудый, русый, рыжий, черный, чермный, червчатый, червленый и др.). Этот фрагмент цветового локуса в общей «семной таблице» представлен 10 семами, которые реализуются в 8 СП. Назовем эти семы: «красный», «сиреневый», «багряный», «багровый», «рыжий», «огненный», «алый», «пурпурный», «кровавый» и «румяный». Мы видим, что «красное пятно» выделено особо, что, по нашему мнению, свидетельствует о разнообразии цветовых оттенков красного тона в предмете-эталоне цветообозначения, а также об особой ценности этого цветового сегмента в общем цветовом пятне (известно, что традиционно в качестве предмета-эталона цветообозначения называют огонь).

4.Больше всего цветовых сем зафиксировано в СП с и.-е. корнями *ker:kor (13, из них 6 – для обозначения оттенков красного тона), *rau:ru (13, из них 5 называют оттенки красного тона), *ber:bor (12), *gel:gol (9). Цветообозначения именно этих семантических полей составляют основу колористической системы русского языка.

5.Выделение конкретных сегментов цветового локуса во всех СП: «бе-

лый – черный – серый», «красный разных оттенков», «коричневый разных оттенков», «пестрый», «голубой – зеленый – желтый» – позволяет прибли-

женно представить первичный процесс «распада» цветового пятна.

6.Богатство цветовой семантики слабо проявляется в русском языке в СП с и.-е. корнями *bel:bol (7 из 25), *pel:pol (6 из 25), *beg:bog (7 из 25).

11

Таким образом, анализ показал различную представленность (активность) одних и тех же цветовых сем в разных семантических полях и в то же время ярко выраженную потенцию каждой из сем иметь место (клеточку) в цветовом локусе каждого семантического поля и, следовательно, – в семантическом объеме каждого цветообозначения. Все сказанное позволило нам выдвинуть гипотезу о семантическом генофонде. Однако верифицировать эту научную гипотезу можно, лишь заполнив все «пустые клетки» (лакуны) в семантической структуре поля. Например, собранный нами фактический материал не содержит ни одного цветообозначения с и.-е. корнем * bel со значением «красный», ни одного цветонаименования с и.-е. корнем *rau:ru со значением «белый», что, естественно, противоречит гипотезе о семантическом генофонде, ведь если сема «белый» развивается закономерно в истории языка, то она должна быть во всех СП (хотя бы у одного цветового слова).

Преодоление лакунарности возможно, на наш взгляд, за счет расширения фактического материала. Так, привлекая примеры из говоров русского языка, мы обнаружили сему «бирюзовый» у ЦО золотой, а при исследовании говоров других языков были «открыты» другие уникальные для современных языков семы: укр.-блр. диал. голуба (о корове) «красная с белыми пятнами», укр. диал. рудый «тигровой масти», босн. диал. голуба (о корове) «белая» и др. Из этого следует, что расширять материал для анализа можно, во-первых, за счет расширения его источников.

Другой эффективный способ преодоления лакунарности состоит в расширении семантических полей за счет их объединения на основе важного фонетического явления, признанного наукой и заявленного в этимологических словарях, но до сих пор не нашедшего серьёзного научного применения, – на основе учета древних колебаний согласных ( плавных, заднеязычных, звонких – глухих). Расширяя фонетическое сближение индоевропейских слов, мы можем объединить в одно семантическое поле слова с и.-е. корнями *gel:gol и * ker:kor: они восходят к и.-е. корню *kel:kol; слова с и.-е. корнями *bel:bol, *pel:pol и * ber:bor: они восходят к одному и.-е. корню * pel:pol. Что даст такое фонетическое сближение? Семантический объём одного семантического поля, объединившись с семантическими объемами других семантических полей, значительно увеличится, и «появятся» семы, которых сейчас «нет» в конкретном семантическом поле. Слова черный и голубой, белый и бурый окажутся выводимыми из одного семантического первоэлемента. Полученные за счет качественно нового фонетического сближения семантические поля, равно как и привлечение материала из разных источников, позволит преодолеть лакунарность цветового локуса, заполнить «пустые клетки» на семантическом уровне.

Результатом такого научного «предприятия» должно стать «открытие» цветовых сем, которые сейчас «рассыпаны» по разным индоевропейским языкам и их говорам, депонированы в памятниках письменности, «живут в разных домиках» – в разных семантических полях.

12

Канд. филол. наук Т.В.Махрачёва (Тамбов)

О НЕОБХОДИМОСТИ КАРТОГРАФИРОВАНИЯ ЭТИОЛОГИЧЕСКИХ ЛЕГЕНД «НАРОДНОГО КАЛЕНДАРЯ»

При изучении духовной культуры (темы народного календаря) обращает внимание материал, традиционно классифицируемый как несказочная проза. Насколько её появление закономерно? Укладывается ли она в систему «Народного календаря», и какова её функциональная значимость? Какую транслирует информацию? Каким статусом обладает? Является ли комментарием к этнографическому контексту или претендует на роль структурообразующего блока при описании календаря? Складывается вокруг тематически ограниченной календарной приуроченности или выступает суверенно? Какова оптимальная единица регистрации при составлении свода календарной прозы и целесообразно ли говорить о её картографировании?

Сложность состоит в самом подходе к жанровой разновидности несказочной прозы. Легенды, органично вплетённые сказителем в повествование «по случаю», бывает непросто распознать. К тому же некоторые из них имеют аналог, представленный в ином жанре. Обращение к этиологическим легендам в научной литературе явление достаточно редкое, поскольку их понятийная сторона, как правило, тесно увязывалась с пересказом событий Священного Писания или апеллировала к общеизвестным библейским сюжетам. Даже в тех случаях, когда легенды носили «небиблейский» характер, информатор неизменно указывал на связь с Ветхим и/или Новым заветом.

На сегодняшний день существует не так много работ, посвящённых текстовому изложению этиологических легенд и проблемам, связанным с их систематизацией, классификацией, жанровой структурой, интерпретацией. Большинство исследований выполнено в последние десятилетия на общеславянском материале. Традиции сбора и описания были заложены ещё на рубеже XIX – XX вв. и вошли самостоятельным разделом в ряд программ (напр., «Программа для изучения бытового православия» Н.М.Моторина и А.А.Невского. Л., 1920). Начавшаяся работа была приостановлена в 1930-е годы, а после репрессий прекращена.

В настоящее время с накоплением достаточного количества регионального материала и с учётом его относительно хорошей сохранности стала очевидной своевременность и необходимость обращения к нему, включение этого материала в проблемное поле, хотя бы в пределах одной из тем. Наличие в канве народного календаря этиологических легенд – явление вполне закономерное. Оно обусловлено особенностью жанра: заявкой на воспроизведение исторически важных событий, неизменной приуроченностью к местной традиции, наличием прикладного характера, позволяющего сообщать необходимые или дополнительные сведения о миропорядке. Выполняя герменевтические функции, легенда становится важнейшим структурообразующим звеном в описании календаря, культивируя основной мотив дня, мотивируя появление обрядов, запретов, выбор способов и мер наказания. Локальные варианты

13

демонстрируют общую тенденцию – объединение сюжетов в единый нарратив. В качестве объединяющих единиц и своеобразных знаковых констант выступают мотивы, связывающие воедино основные тематические блоки. Исходя из определения Веселовского (мотив – простейшая повествовательная единица, образно ответившая на запросы первобытного ума или бытового наблюдения), принимаем за основную учётную единицу мотив и используем её при картографировании.

Канд. филол. наук И.Г.Родионова (Пенза)

КОНЦЕПТ «РОДИНА» ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ВЕРБАЛЬНЫХ АССОЦИАЦИЙ ДЕТЕЙ

Концепт понимается как многомерное ментальное образование, в составе которого выделяются образно-перцептивная, понятийная и ценностная стороны (В.И.Карасик 2005: 36).

Конкретизировать представление о содержании концепта, полученное из лексикографических и текстовых источников, позволяет метод свободного ассоциативного эксперимента.

Цель проведенного эксперимента состояла в выявлении специфики мировосприятия детьми концепта «родина». Выбор данного концепта обусловлен общечеловеческой значимостью этого понятия, которое носит универсальный характер, является сущностным для человека.

В определенной мере результаты эксперимента позволили проследить, как происходит процесс социализации личности.

Информантами в свободном ассоциативном эксперименте выступили дети в возрасте от 7 до 13 лет – жители города Белинский Пензенской области. Выбор детей данной возрастной категории обусловлен тем, что именно в младшем и среднем школьном возрасте происходит усвоение индивидом норм и ценностей того общества, к которому он принадлежит.

На слово-стимул «родина» получено 464 реакции. Ответы детей распределились по следующим тематическим группам:

1.Общественно-политическая лексика: Россия, страна, государство,

герб, президент.

2.Слова, называющие людей: мать, мама, родная мать, братишка, люди, дети, знакомые, родители.

3.Слова, описывающие пейзаж: реки, животные, лес, леса, деревья, небо, растения, родничок, поля, сосновый бор, природа, цветы, луг, солнце.

4.Наименования административных единиц и учреждений: города, заво-

ды, дома, школа, магазины, любимый переулок, деревня, улица.

Названная лексика отмечена в ответах детей всех половозрастных групп.

5.Лексика, передающая чувства: любимая, любовь, радость. Данные слова встречаются в ответах детей младшего возраста – 7, 8 и 9 лет.

14

6.Военная лексика: пушка, снаряды, солдаты, танки, защищают, ар-

мия. Военная лексика зафиксирована только в ответах мальчиков.

7.Топонимы: Москва, Владивосток, Белинский.

8.Абстрактные существительные: жизнь, дружба, веселье, зелень, кра-

сота.

В ответах детей используются описательные обороты: место, где родил-

ся; место, где живу; место, где родился и живешь; о чем скучаешь.

Испытуемые всех половозрастных групп приводят словосочетания с прилагательным родной: родной уголок, родная земля, родные люди, родная школа, родная страна.

Дети старшего возраста (11 лет) используют в качестве ответов устойчивые выражения: матушка-кормилица, тянет душа. Данный факт обусловлен бόльшим языковым опытом детей этого возраста.

Интересно отметить, что значительная часть ассоциатов детей имеет положительную эмоционально-оценочную окрашенность. При этом основными средствами выражения оценки в ассоциате являются следующие:

– положительное значение, заключенное в слове: любовь, красивая, кра-

сота, счастье, хорошая, любимая, самое прекрасное, радость, мирная страна;

– суффиксы субъективной оценки: деревце, братишка, родной уголок, родничок.

Положительно окрашенные ассоциаты встречаются у детей разного возраста. Число таких реакций примерно одинаково у мальчиков и девочек. В некоторых ответах отражено чувство гордости ребенка за свою страну: стра-

на, победившая фашизм; победа.

Среди полученных ассоциатов зафиксировано лишь незначительное количество слов с отрицательной эмоциональной окраской: война, голод. Авторами таких ответов являются девочки 9 – 10 лет.

Таким образом, анализ результатов свободного ассоциативного эксперимента показал следующие тенденции в подборе ответов на слово-стимул «родина»:

1.Понятие родины современные школьники связывают со страной, в которой живут, и с местом, где родились.

2.Ассоциативное ядро (то есть стандартные, часто встречающиеся реакции) составляет общественно-политическая лексика и лексика, называющая людей (особенно по степени родства).

3.Стимул «родина» вызывает в сознании современных школьников в основном положительные эмоции, чувства любви, уважения и гордости.

Выявленные тенденции отражают взаимосвязь жизненного и языкового опыта испытуемых.

15

Канд. филол. наук Т.А.Степина (Пенза)

ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ЭВОЛЮЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ В ВОИНСКИХ КОМАНДАХ XVII-XVIII В.

Интерес к изучению воинских команд как единиц профессионального воинского общения вызван не только потребностями оптимизации профессиональной воинской коммуникации (Н.К.Горбовский, Ю.Т.Мартынов), но и теоретическими задачами описания и понимания языка как элемента определенной профессиональной субкультуры (Е.О.Елина, О.А.Луцева). Установлено, что общим первоисточником современных воинских команд являются командные выражения, возникшие в XVII веке в процессе формирования русских регулярных войск.

Особенностью лексической организации первых воинских команд, наряду с терминологизацией общеупотребительных слов (Ф.П.Сороколетов 1970), является отбор и сочетание языковых средств, которые подробно выражают инструкцию-команду. Это приводит к тому, что в разделе, посвященном обучению приемам с определенным видом оружия, в каждой команде упоминается название данного оружия, которое выполняет роль прямого объекта:

Прямо ухвати копие свое. Вверх острием неси копие свое. Постави копие свое на земли (Учение и хитрость ратного строения пехотных людей 1647). Кроме того, в состав команд входит большое количество единиц с уточняющей семантикой: определения к существительному объекту: Возьми мушкетъ правою рукою вниз; Повесь подсошек на правую руку; Простри левую руку впрям от себя, обстоятельства, уточняющие действия: Ступи левою ногою наперед, Стой кротко, Положи левую руку на него и держи крепко.

Команды XVIII века именуются «повелительными словами» или «повелениями» (Устав Вейде 1698: 14). В отличие от инструкции-команды XVII века, они не имеют характера указаний. И хотя в них еще заметно влияние первоисточника, что иллюстрирует таблица соответствий, очевидна тенденция унификации лексического состава и утраты компонентов с уточняющей семантикой.

Таким образом, как показывают результаты исследования и приведенные примеры, эволюционные изменения в лексической организации воинских команд XVII-XVIII в. имеют тенденции лексико-семантической компрессии, что отражает процесс формирования основополагающего признака профессиональной воинской коммуникации – признака краткости.

16

ЛОГИКО-СТРУКТУРНЫЕ АСПЕКТЫ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ

Канд. филол. наук О.Л.Арискина (Саранск)

О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ИМЕН ДЕЙСТВИЯ

Анализ имен действия (ИД), возникших на рубеже XX – XXI вв., позволил нам выявить некоторые тенденции развития данной группы слов. Укажем наиболее важные.

1.В процессе функционально-семантического анализа выявлено, что наибольшее количество ИД-неологизмов появилось в сферах: 1) информатики (самая многочисленная тематическая группа), 2) экономики, 3) политики и идеологии, 4) медицины, 5) религии и оккультных наук, 6) а также при описании явлений массовой культуры и 7) социально-бытовых явлений.

2.Большинство ИД мотивировано глаголами (запись), однако распространено образование их от существительных (дебилизация) и от прилага-

тельных (сексуализация).

3.Вид – собственно категориальный признак ИД. Однако данная грамматическая категория пока еще продолжает формироваться, в связи с чем не у всех ИД есть формальные видовые показатели (наличие их проявляется только в двух случаях а) при производящем одновидовом глаголе несовершенного вида, б) при сохранении суффикса имперфективации).

4.Такой показатель как переходность / непереходность тоже является собственной, а не отраженной характеристикой ИД. Она проявляется у этих субстантивов на грамматическом уровне, так как ИД регулярно управляют родительным объекта при транспозиции «переходный глагол – ИД», а родительный объекта при ИД выступает в функции прямого дополнения так же, как и при переходных глаголах в отрицательных конструкциях.

5.Категория залога находит лишь отражение в семантике ИД, хотя и весьма непоследовательно. Так, для новых ИД, как правило, характерно значение действительного залога, случаи же страдательного единичны. Учитывая большое количество случаев противопоставления действительного и страдательного залога в ИД, отмеченное в древнерусском языке, и почти не встречающееся отражение страдательного залога в новых ИД, можно сказать, что в ИД наблюдается тенденция к отражению ими только действительного залога.

Таким образом, ИД – группа слов, выгодно сочетающих свойства глагола

исуществительного.

17

Докт. филол. наук А.Г.Баранов (Краснодар)

МНОГОМЕРНОСТЬ ПЕРФОРМАТИВНОСТИ

Введенная Н. Хомским дихотомия competence/performance оказалась в центре современных исследований дискурсивной деятельности, особенно после ознакомления с работами по теории речевых актов и лингвофилософской концепцией диалогичности М. Бахтина. Прежде всего это коснулось пересмотра отношений внутри самой дихотомии. Оба компонента рассматриваются теперь как одно и то же с разных позиций (token/instance) по аналогии с метафорой "климат/погода". В дискурсивном анализе хомскианский термин performance обогатился такими смежными понятиями как перформативность и перформанс, отражающие различные аспекты языка в действии.

Теоретическое освоение разночтений данного явления возможно в рамках многомерного подхода на пересечении достижений в семиотике сигнификации и функциональности (У. Эко), методологии системомыследеятельности (Г.П.Щедровицкий), языковедческого варианта универсальной методологии (А.В.Пузырев).Суть последнего заключается в исследовании лингвистического феномена на четырех ступенях бытия предмета (мышление, язык, речь, коммуникация) в пяти целевых подсистемах.

Рассматривая ступень мышления, следует подчеркнуть, что перформативность – это дискурсивная категория, зонтичный параметр текстуальности, в котором перевыражается игра других параметров. Она опирается на свойство естественного языка удваивать мир, становясь, таким образом, инструментом воплощения мышления в возможных мирах.

Вподсистеме всеобщее возможно рассмотрение становления и развития перформативности как дискурсивной категории во всё более усложняющихся дискурсивных практиках, отражающих разнообразие типов мышления.

Вподсистеме конкретно-отдельного и единичного перформативность рассматривается как мышление-в-речи, примерами которого могут служить опыты пост-модернистской литературы, но также примеры из философских штудий (Л.Виттгенштейн, М.Хайдеггер и др.).

Вподсистеме конкретно-абстрактное и особенное важной функцией мышления выступает процесс сигнификации предмета исследования. Познавательный процесс разворачивается как дискурсивное рассмотрение различных сторон изучаемого предмета, раскрытие его сущности – как перформанс. Для иллюстрации можно привести пассажи из научных произведений ряда ученых (Л.Виттгенштейна – "языковая игра", М.Бахтина – "речевой жанр", Дж.Остина – "перформативность", У. Эко – "утконос").

Вподсистеме общее перформативность рассматривается как логическая соотнесённость терминов, выделение ее сущности. В понимании Дж.Остина важную роль в формировании понятия перформативности имеют такие логические термины, как референция и истинность. Именно через эти понятия перформативность себя реализует в мышлении как системный конструкт возможных миров. Основная проблема здесь – достижимость мира действитель-

18

ного из мира возможного. Перформативность возникает как игра пропозициональной и иллокутивной семантики с операторами истинности, выполнимости, в первом случае, и искренности, во втором. В этой подсистеме выделимы два вида дискурсии: 1) перформативные (высказывания и тексты), которые иллокутивны, аутореферентны и ритуальны; 2) все другие, характеризуемые разной мерой соотнесенности пропозициональной и иллокутивной семантики, воплощенной в различных дискурсивных практиках (художественной, научной, религиозной, обыденной и т.д.), которые отличаются друг от друга доминирующим типом мышления и вариативным проявлением операторов истинности, выполнимости и искренности.

И.А.Башкирова (Орехово-Зуево)

К ВОПРОСУ О СЕМАНТИЧЕСКОМ СУБЪЕКТЕ В НЕОПРЕДЕЛЁННОЛИЧНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЯХ С ЛОКАТИВНЫМ ДЕТЕРМИНАНТОМ

Понятие субъекта широко используется в синтаксических исследованиях (Арутюнова Н.Д., Бабина Т.П., Белошапкова В.А., Воронина Д.Д., Кокорина С.А., Загорнова И.В., Золотова Г.А., Лекант П.А., Пудовченко И.Н., Пупынин Ю.А., Хазова О.Н., Шведова Н.Ю.), однако, до сих пор между лингвистами нет единого понимания этого термина, что объясняется чрезвычайной сложностью самой проблемы.

Некоторые исследователи отождествляют семантический субъект с подлежащим – компонентом формальной организации предложения, другие - с темой – компонентом актуального членения предложения. Данные понятия семантического субъекта, на наш взгляд, недостаточно чётко различаются, а иногда и смешиваются. Одной из главных причин этого, прежде всего, является неразличение основных аспектов предложения: грамматического, логического и коммуникативного.

Соотносительность признака и его носителя в НЛП словесно не выражена, следовательно, НЛП с точки зрения их структуры являются бессубъектными, синтаксический субъект в них отсутствует. Но выраженное в НЛП суждение бессубъектным быть не может, поскольку не имеющий словесно выраженного носителя признак должен как-то (= в чём-то) проявляться (Пупынин Ю.А. 1992:50). Этот признак неназванного словесно носителя проявляется в НЛП именно в локативной словоформе.

Среда проявления признака может быть уточнена с помощью локализатора. Будем считать среду проявления признака основой субъектной семантики НЛП с локативным детерминантом.

При отсутствии формально выраженного субъекта предикат становится средством реализации не только собственно предикатного, признакового, но и субъектного содержания НЛП с объектными словоформами: Его похвалили; Дом построили. В данных предложениях происходит синкретичная реализация субъектной семантики. В НЛП с локативными словоформами глав-

19

ный член выражает признак, а локативный детерминант является средством его проявления: В доме зажигали огни (В.Токарева); В магазинчике его хо-

рошо знали (Д.Донцова).

Рассмотрение вопроса о семантическом субъекте предполагает классификацию субъектных значений. Существует несколько подобных классификаций, которые отличаются друг от друга ориентацией на формальный или логический подход к определению субъекта, а также количеством выделяемых видов субъекта (Арват Н.Н., Воронина Д.Д., Золотова Г.А., Кокорина С.И., Хазова О.Н., Шведова Н.Ю.).

В НЛП с локативным детерминантом можно выделить следующие значения семантического субъекта: субъект деятель – Из Москвы прислали ново-

го доцента (В.Дудинцев); субъект состояния - Дома были спокойны за ребен-

ка (Д.Донцова); Дома были в отчаянии (Л.Петрушевская); субъект качества -

На работе с ним были услужливы (В.Токарева); Здесь вам всегда рады

(Г.Куликова).

Докт. филол. наук С.А.Борисова (Ульяновск)

ТЕКСТУАЛЬНОСТЬ КАК АТРИБУТ ПРОСТРАНСТВА

Исследователи в области лингвистики и психолингвистики, изучая проблемы восприятия и понимания разного типа текстов, трактуют пространство по Лейбницу как субстанцию «вещно заполненную», т.е. конституируемую вещами, в свою очередь выступающими как знаки того или иного типа пространства. Пространство текста конституируется вербальными знаками, репрезентирующими «вещи» – предметы, явления, процессы. Именно признак знаковости лежит в основе сравнения двух феноменов – пространства и текста, что позволяет нам представить пространство в качестве особого типа текста.

Очевидно, что многие характеристики пространства могут быть отнесены также и к тексту: текст имеет протяженность в пространстве, состоит из отдельных отрезков (участков пространства) – смысловых блоков, которые следуют друг за другом в определённом автором текста порядке; тексту присуща категория связности и отсутствие разрывов в линейном пространстве; в тексте может наблюдаться относительная прерывность при смене микротемы, которая не влияет на цельность текста в целом; текст существует во времени и трехмерен: имеет размер, объем и глубину.

Полагаем, что процессы восприятия и осознания пространства и текста принципиально схожи: подобно тому, как мы читаем текст, постепенно расшифровывая смысл вербальных знаков, мы изучаем/ осматриваем пространство реального мира, «читаем» его, пытаясь познать смысл окружающего нас мира, конституированного различными вещами-знаками. В процессе визуального восприятия пространства реального мира или пространства текста в поле зрения человека поочередно оказываются отдельные его участки, при-

20