VI. Моральные границы евгеники

В либеральных обществах каждый гражданин обладает рав­ным правом осуществлять свои индивидуальные жизненные планы наилучшим образом. Это этическое игровое пространст­во свободы — делать из жизни, которая может и не удаться, наилучшее — определено также и генетически обусловленны­ми способностями, наклонностями и особенностями. С пози­ции нравственной свободы, в ситуации, когда мы вынуждены проживать свою жизнь в тех исходных органических условиях, которые сами не выбираем, генетически запрограммированная личность оказывается в таком же самом положении, как и лич­ность, рожденная естественным образом. Правда, евгеническое программирование желательных качеств и наклонностей ста­новится морально сомнительным в том случае, если оно жест­ко вписывает подвергаемую его воздействию личность в рамки определенного жизненного плана или, по крайней мере, специ­фическим образом ограничивает ее в свободе выбора собствен­ной жизни. Взрослеющий человек может, естественно, по ана­логии, например, с профессиональной традицией родительско­го дома, сделать своим «чужое» намерение, которое заботли­вые родители до его рождения связали с той или иной склонностью к определенным навыкам. Будет ли он рассматривать ожидания честолюбивых родителей, рассчитывающих на то, что их отпрыск проявит высокую математическую или музы­кальную одаренность, сквозь призму своей рефлексии в отно­шении плотной ткани домашней социализации или он будет иметь дело с генетической программой — все это не несет в се­бе существенных различий до тех пор, пока являющаяся объек­том этих ожиданий личность преобразовывает их в собственные устремления и понимает свою симптоматически познавае­мую одаренность как шанс и обязанность прилагать собствен­ные усилия.

В случае «усваиваемой» подобным образом интенции эф­фект отчуждения от собственного телесного существования и соответствующее ограничение этической свободы вести «соб­ственную» жизнь могут и не иметь места. Но, с другой стороны, пока мы не можем позволить себе быть уверенными в гаранти­рованной гармонизации своих устремлений и чужих намере­ний, мы не можем исключать возможность диссонантных слу­чаев. Так становится очевидным, что естественная и социализи­рованная судьбы в морально релевантном плане отличаются друг от друга. Процесс социализации осуществляется лишь через коммуникативное поведение и проявляет свою формиру­ющую силу в процессах общения и принятия решений, которые со стороны задействованных в них взрослых личностей связа­ны с внутренними основаниями и в том случае, если для самого ребенка в данном состоянии его когнитивного развития «прост­ранство оснований» остается еще не освоенным. Интерактив­ная структура образовательных процессов, в которых ребенок всегда исполняет роль второго лица, делает формирующие ха­рактер родительские ожидания принципиально «уязвимыми». Так как психически скованная детская «делегация» может так­же состояться только посредством обоснования, то взрослею­щие личности принципиально стремятся воспользоваться шан­сом возложить на себя ответственность за собственные поступ­ки и тем самым ретроактивно освободиться от того положения, которое свойственно детскому возрасту⁶³. Они способны ре­троспективно нивелировать асимметрию детской зависимости и, критически «доделывая» процесс собственного становления, преодолеть ограничивающие их свободу предшествующие сту­пени социализации. Даже невротические фиксации можно рас­путать аналитически посредством переработки соответствую­щих точек зрения.

Именно этот шанс как раз и отсутствует в случае генетиче­ской фиксации, как она осуществляется родителями на осно­вании собственных предпочтений. Генетическая интервенция не формирует коммуникативного игрового пространства, ко­торое соответствовало бы запланированному ребенку как второму лицу и вовлекало бы его в процесс общения. Исходя из перспективы подростка, инструментальную фиксацию нельзя, словно патогенную тенденцию процесса социализа­ции, подвергнуть ревизии путем «критического усвоения». Она не позволяет взрослому человеку, обращающемуся к про­шлому, к совершенному в отношении его еще до момента рождения вмешательству, осуществить ревизионарный про­цесс обучения. Прискорбное столкновение с генетически за­фиксированным намерением третьего лица является безвыходным. Генетическая программа — это немой факт: тот, кто ропщет на генетически зафиксированные намерения, все равно не может, подобно естественно рожденным личностям, от­носиться в процессе рефлексивно усвояемой и произвольно продолжающейся истории жизни к своим дарованиям (и сво­им недостаткам) таким образом, чтобы подвергнуть оценке самоочевидность этих дарований и недостатков, получая на выходе продуктивный ответ. В остальном эта ситуация напо­минает ситуацию клона, который через моделирующую ог­лядку на личность и историю жизни своего сдвинутого во времени «близнеца» лишается собственного уникального бу­дущего⁶⁴.

Улучшающие евгенические вмешательства ущемляют этиче­скую свободу постольку, поскольку они фиксируют затрагивае­мую личность на намерениях третьего лица, мешая ей тем самым непредвзято воспринимать себя как единственного автора соб­ственной жизни. Возможно, было бы легче идентифицировать себя со способностями и навыками, нежели с предрасположенностями или характерными особенностями, но для проявления у аффилированной личности эффекта психического резонанса требуется только намерение, связанное с планом программиро­вания. В негативном случае, случае отказа от крайнего и высоко­генерализированного зла возникают надежные основания, что­бы согласиться с тем, что аффилированная личность может при­нять евгенически поставленную цель.

Либеральная евгеника касается не только беспрепятствен­ной возможности программируемой личности быть самой со­бой. Подобная практика создала бы одновременно и не имею­щие прецедента межличностные отношения. Вместе с необратимым решением, которое одна личность принимает в отноше­нии желательного для устройства генома другой личности, между ними обеими возникает тот тип отношений, который ставит под вопрос до сих пор само собой разумеющееся усло­вие для морального самопонимания личностей, автономно действующих и выносящих суждения. Универсалистское виде­ние права и морали исходит из того, что осуществлению эгали­тарного порядка межличностных отношений ничто не препят­ствует. Естественно, на наше общество накладывает свой от­печаток манифестируемые, равно как и структурные виды на­силия. Оно пронизано микровластью замалчиваемых репрес­сий, изуродовано деспотическим подавлением, политическим бесправием, социальной беспомощностью и экономической эксплуатацией. Однако если бы мы не знали, что эти постыд­ные отношения могут быть также и другими, мы не могли бы даже возмущаться. Убежденность в том, что все личности получают одинаковый нормативный статус и обязаны друг другу взаимно-симметричным признанием, исходит из фунда­ментальной обратимости межчеловеческих отношений. Никто не может зависеть от другого принципиально необратимым об­разом. Но вместе с генетическим программированием возника­ет во многих отношениях асимметричное отношение — своего рода патернализм.

В постоянной смене поколений, в отличие от социальной за­висимости отношений между родителями и детьми, прекращаю­щейся по мере взросления ребенка, генеалогическая зависимость детей от родителей, несомненно, необратима. Родители зачина­ют своих детей, а не дети — родителей. Но эта зависимость каса­ется единственно того существования, которое, скажем с упреком, парадоксальным образом всегда остается абстрактным, то есть речь идет не о так-бытии детей, а о некой качественной определенности их будущей жизни. По сравнению с социальной зависимостью, генетическая зависимость запрограммированной своим «дизайнером» личности достигает своего апогея в одном-единственном акте, с которым приходится считаться. Но в рам­ках евгенической практики акты подобного рода — как дейст­вия, так и воздержание от действий — лежат в основе социально­го отношения, снимающего обыденную «взаимность равных по происхождению». Планирующее программу лицо в одно­стороннем порядке, не подчиняясь никакому обоснованному консенсусу, распоряжается генофондом другого человека, по-патерналистски задавая в отношении зависимой от него личности направление развития, релевантное на протяжении всей исто­рии ее жизни. Зависимая личность может интерпретировать на­мерение «программиста», но ревизовать его или сделать его не­действенным она не в состоянии. Последствия необратимы, по­тому что патерналистское намерение концентрируется в обезо­руживающей генетической программе, а не в коммуникативно сообщаемой социализаторской практике, которая «питомцем» может быть переработана.

Необратимость последствий предпринимаемой в односто­роннем порядке генной манипуляции означает проблематич­ность ответственности для того, кто способен принять реше­ние произвести эту манипуляцию. Но должна ли такая нео­братимость per se⁶⁵ означать, что для личности, подвергшейся манипуляции, ее моральная автономия неизбежно ограниче­на? Все личности, в том числе и рожденные естественным об­разом, так или иначе зависимы от своих генетических про­грамм. Зависимость от намеренно установленной генетичес­кой программы оказывается релевантной для морального самопонимания запрограммированной личности на ином осно­вании. Этой личности принципиально отказано в возможнос­ти поменяться ролями со своим «программистом». «Про­дукт», если заострить проблему, не может со своей стороны спроектировать дизайн для своего дизайнера. Программирование интересует нас здесь не с той точки зрения, ограничива­ет ли оно возможность быть самим собой и этическую свободу другого человека, но в том аспекте, препятствует ли оно и ес­ли да, то как именно симметричным отношениям между «про­граммистом» и «спроектированным» им «продуктом». Евге­ническое программирование задает непрерывность самой за­висимости между личностями, которым известно, что для них принципиально исключена возможность поменяться своими социальными местами. Но подобная — в силу своей аскриптивной⁶⁶ закрепленности — необратимая социальная зависимость образует среди взаимно-симметричных отношений признания морального и правового сообщества свободных и равных лич­ностей некое чужеродное тело.

Прежде в социальных интеракциях сталкивались только рожденные, а не «сделанные» личности. В том биополитичес­ком будущем, которое рисуют сторонники либеральной евге­ники, на эту горизонтальную взаимосвязь належится деятель­ная и коммуникативная взаимосвязь между поколениями, вер­тикально пронизанная преднамеренно измененным геномом последующих поколений.

Теперь можно было бы обратиться к тезису, что именно де­мократическое конституционное государство и формирует со­ответствующие рамки и средства для поиска возможностей выравнивания обратимости, недостающей отношениям между поколениями, посредством правовой институционализации процесса и восстановления нарушенной симметрии на основе универсализующего нормирования. Но может ли подобная процедура избавить родителей от сомнительной ответствен­ности индивидуального решения, опирающегося лишь на соб­ственные предпочтения? Может ли легитимность общей де­мократической воли освободить родителей, формирующих ге­нетическую судьбу своего ребенка соответственно собствен­ным предпочтениям, от порока патернализма и вернуть лицам, затронутым евгеникой, равноправный статус? Ведь постольку, поскольку эти лица в качестве демократических соавторов правового регулирования вовлекаются в консенсус, наводя­щий мосты между поколениями и снимающий на уровне общей воли не разрешимую в единичном случае асимметрию, они не должны воспринимать себя всего лишь зависимыми людьми.

Этот мысленный эксперимент отчетливо демонстрирует, почему поиск восстановления нарушенного равновесия с неиз­бежностью должен закончиться ничем. Нужный для этого по­литический консенсус не может быть ни слишком сильным, ни слишком слабым. Он не может быть слишком сильным, по­тому что объединяющая связь коллективных целей по преодо­лению согласованно обозначенного зла антиконституционно вмешивались бы тогда в частную автономию граждан. Он не может быть слишком слабым, потому что простое разрешение применять евгенический процесс вряд ли освободит родителей от моральной ответственности в высшей степени личного вы­бора; потому что вовсе не исключаются в данном случае про­блематичные последствия ограничения этической свободы. В рамках демократически конституированного плюралистиче­ского общества, в котором каждому гражданину на основании автономного образа жизни полагаются равные права, практика улучшающей евгеники не может быть легитимирована, потому что селекция желательных предрасположенностей априори не свободна от заранее принимаемого решения относительно оп­ределенных жизненных планов.