Немного гносеологии

1. Совсем немного истории

Чтобы рассказать о какой–либо науке, надо ответить, по крайней мере, на два вопроса:

Что эта наука изучает?

Как она это делает, иными словами — какими методами пользуется?

На первый взгляд может показаться, что рассказывать о психолингвистике следовало бы, начиная с того, что она изучает. Я надеюсь, что область интересов психолингвистики вы могли себе приблизительно представить, прочитав главу "Вместо введения". Этих самых общих представлений пока достаточно, чтобы я могла рассказать о том, как психолингвистика изучает то, что изучает. Начать с "как" в нашем случае по ряду причин проще, чем начать с "что". Вам предстоит в этом убедиться.

Психолингвистика с самого своего возникновения заявила о себе как о научном подходе, где знания добываются преимущественно путем эксперимента. В этом мы видим плодотворность союза двух наук — лингвистики и психологии.

Экспериментальный метод в психологии стал главным еще во времена В. Вундта, одного из основателей научной психологии, т. е. в конце XIX в. В известном смысле психология оформилась как самостоятельная наука именно тогда, когда основным методом познания в ней стал эксперимент.

Совершенствование лингвистики пошло по иному пути, нежели внедрение в нее экспериментальных методов. Наиболее богатые возможности для развития лингвистики открылись в связи с последовательной трактовкой языка как знаковой системы. Эта заслуга принадлежит Ф. де Соссюру. Именно с таким подходом были связаны главные достижения науки о языке за последние 80 лет. (Я надеюсь, что вы составили представление об этом, читая учебник А. А. Реформатского "Введение в языкознание" (1999) и книгу М. В. Алпатова "История лингвистических учений" (1999).)

Итак, психология стала Наукой с большой буквы, когда ее основным методом стал эксперимент. В лингвистике же переход в новое состояние связан с пониманием языка как знаковой системы.

А психолингвистика? Ее ростки постепенно вызревали и в психологии, и в лингвистике. Почему? В психологии — потому, что психологи понимали, что именно язык и речь делают человека человеком. В лингвистике — благодаря тому, что ученым всегда хотелось понять, что же "на самом деле" происходит, когда мы говорим и понимаем речь. Но разве знаковая система не существует "на самом деле"?

Это очень важный и непростой вопрос. Я отвечу на него, — по крайней мере, попытаюсь ответить — несколько позже. Пока же напомню уже приведенные во вводной главе слова Реформатского о том, что язык (т. е. знаковую систему) нельзя видеть и слышать. Мы читаем текст и слышим речь. В непосредственном опыте нам дана только речевая деятельность — процессы говорения и понимания, а не сама знаковая система.

Итак, именно потому, что ученых всегда интересовало, что мы делаем, когда говорим и понимаем речь, и в психологии, и в лингвистике мы найдем примеры рассуждений, которые мы сегодня назвали бы психолингвистическими. И это при том, что от момента публикации такого рода трудов до оформления психолингвистики в отдельное научное направление иногда проходило много десятилетий. Это касается и ответа на вопрос о том, что изучать, т. е. объекта науки, и ответа на вопрос о том, как изучать, т. е методов, ибо ответы на оба вопроса тесно связаны.

Уверенность в том, что феномены речи и языка можно и нужно изучать в эксперименте, возникает в отечественной науке примерно в 70–е годы XIX в. Такие установки восходят к И. А. Бодуэну де Куртенэ (1879–1918) — основателю казанской школы языкознания — и к трудам его учеников, среди которых следует назвать прежде всего Л. В. Щербу (1880–1944).

Если вы хотите уточнить свои знания о казанской школе, откройте кн. Алпатова (1999).

И. А. Бодуэн де Куртенэ первым показал, что именно живую речь нужно наблюдать и что с речью можно экспериментировать. Он же первым предложил использовать с этой целью приборы; именно в Казани ученик Бодуэна де Куртенэ В. А. Богородицкий создал первую в России фонетическую лабораторию.

Идеи казанской школы были развиты Л. В. Щербой, который основал в Петербурге фонетическую лабораторию, существующую и по сей день. Щерба посвятил эксперименту в языкознании отдельную работу, которую он так и назвал — "О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании" (Щерба, 1974).

Значение, которое Бодуэн и Щерба уделяли эксперименту как методу познания важнейших свойств языка и речи, не случайно. И Бодуэн де Куртенэ, и Л. В. Щерба занимались изучением и функционированием живых языков и диалектов. Именно начиная с Бодуэна де Куртенэ, т. е. с 70–х годов XIX в., лингвистика перестала быть сугубо кабинетной наукой. Ученые стали черпать свои знания из наблюдений над живой звучащей речью и уже не ограничивались исследованием текстов и ранее составленных словарей.

Отвечая на вопрос о том, что такое язык и что такое речь, и Бодуэн, и Щерба стремились наблюдать и экспериментировать, исследуя речевую деятельность своих информантов в "полевых условиях", или, как мы могли бы выразиться сегодня, в режиме реального времени. Именно так Л. В. Щерба написал свою знаменитую работу о восточнолужицком наречии. Не зная лужицкого языка, он поселился среди его носителей и выучил его в процессе непосредственного наблюдения и общения с информантами. Неслучайно и в дальнейшем Л. В. Щерба так внимательно изучал процессы овладения неродным языком.

О наблюдении, эксперименте и других исследовательских процедурах мы еще будем говорить подробнее. Пока подчеркнем, что именно с Бодуэна де Куртенэ в лингвистике начинается внимание к речевой деятельности — процессам говорения, восприятия речи на слух, понимания. Согласно Бодуэну, именно путем анализа речевой деятельности лингвист может проверить правильность своих теоретических построений.

Если подумать, что это происходило примерно 120 лет назад, можно оценить, насколько смелыми были идеи Бодуэна. И Бодуэн де Куртенэ, и Щерба стремились анализировать язык как феномен, существующий прежде всего в психике индивидов и обеспечивающий социальные связи и общение. Важно также, что оба они подчеркивали общность между исследовательскими процедурами, которые желательно применять при анализе речи, и экспериментальными методами в других науках. Поэтому мы без натяжек можем считать этих двух ученых основоположниками психолингвистики как науки, основанной на эксперименте, наблюдении и самонаблюдении.