3. Разговорная речь и понятие "нормы"

Отдельный вопрос — это пределы, в которых располагается в РР "норма". Ясно, что фраза А разрезать ему яблоко у тебя нет? является "правильной" только в особых условиях. И если ее предъявить информантам изолированно, то образованные носители русского языка правильной такую конструкцию не признают. Однако эта фраза как раз характерна для "хорошей", т. е. естественной РР: именно так говорят между собой хорошо знакомые люди в непринужденной ситуации.

Нормы РР высоко вариативны — в РР не только "возможны", но именно необходимы синтаксические конструкции, лишенные союзов, с нехарактерным для КЛЯ порядком слов. В РР "правильно" в смысле естественности и нормативности сказать (1) У меня двенадцатый английский / это в Германии не знаю какой //; (2) мне резалку / не мазалку //; (3) тетилидины куда / в маленькую //; (4) Ты включил? //; (5) Метро автобус / ничего //.

Здесь реплика (1) произносится в разговоре о размерах женской одежды — говорящая не знает, какому немецкому размеру соответствует двенадцатый по английскому стандарту. Реплика (2) произнесена в семье, где все ножи делятся на используемые для резания, т. е. острые, и те, которыми можно только мазать — масло, паштет, джем и т. п., — отсюдарезалки и мазалки. Реплика (3) содержит характерную для РР модель образования притяжательного прилагательного не от одного имени по типу мамин, петин, а от сочетания двух имен: дядиванин инструмент, бабыкатина подушка, васильсеменычево место. В (4) нормой является ненасыщенная валентность прямого объекта, поскольку обычно она ясна из контекста: едва ли отвечающий будет переспрашивать, что он должен был включить — телевизор или чайник. В (5) такой же нормой является бессоюзная структура фразы, где предикат подразумевается: очевидно, что темой является поездка на метро и затем автобусом, а ничего значит, скорее всего, что ехать либо не так долго, либо не так утомительно.

Тем не менее вариативность РР имеет достаточно четкие пределы, например, фраза У меня к вам опасение // не является нормативной даже для РР, поскольку нарушает нормы сочетаемости русского языка.

В то же время эксперимент, проведенный авторами книги "Русская разговорная речь" (1973), показал, что определенные характерные для РР фразы и конструкции воспринимаются образованными носителями русского языка как естественные, когда их предъявляют в устной форме, но отвергаются теми же информантами как "неправильные", если те же фразы предъявляются в письменной форме.

Это были фразы типа: носки я рада что купила //; принеси мне во что завернуть //; Родители что не сказали / это конечно очень нехорошо. Встречались даже случаи, когда именно отвергнутые формы записанного высказывания ранее были зафиксированы в устной речи того же информанта. Итак: то, что представляется нормой, будучи воспринятым на слух, воспринимается как неправильное или просторечное, будучи представленным в виде обычного текста.

Не менее интересно и следующее наблюдение, сделанное в рамках того же эксперимента. Исследователи интересовались, насколько "приемлемыми" высокообразованным информантам представляются слова типа сгущенка и попутка (о машине), фразы во что завернуть и чем писать. С лингвистической точки зрения эти примеры дублируют друг друга: казалось бы, поскольку сгущенка и попутка — это одна и та же модель, то и отношение к ней должно быть одинаковым. На деле же это оказалось совсем не так. Ответы на однотипные в лингвистическом отношении примеры были разными: одни принимали попутку и отвергали сгущенку, другие — наоборот. Как мы видим, личные привычки и принадлежность говорящих к разным микроколлективам играют здесь немалую роль.

В РР силен элемент спонтанности, импровизации, пристрастий к использованию моделей, характерных для узкого круга людей, — например, данной семьи (ср. приведенный выше пример с резалками и мазалками).

Подход к РР как к особой системе, противопоставленной КЛЯ, позволяет под новым углом зрения изучать не только саму РР и стратегии общения, но и ряд других важных проблем. Одна из них — это проблема речевых ошибок. Ведь понятие ошибки содержательно только в сопоставлении с понятием нормы. Наличие в современном русском языке двух функциональных систем — разговорной речи и кодифицированного литературного языка — влечет за собой представление о наличии в нем двух различных норм и, как следствие, уточнение того, нарушение какой именно нормы стоит за той или иной ошибкой.

Грамматически правильные высказывания, следующие нормам КЛЯ, оказываются вычурными и неестественными, если они автоматически перенесены в ситуацию устного общения. Грамматическая норма сохранена, а стилистическая — нарушена, и притом грубо. Ведь образованные люди в непринужденной ситуации не говорят: "Учитывая вашу неизменную аккуратность в соблюдении сроков возвращения взятых у меня на время книг, я, разумеется, не колеблясь, одолжу вам этот словарь на некоторое не слишком длительное время". Вместо этого естественно сказать нечто вроде: "Да / пожалуйста / возьмите / только ненадолго / я знаю вы человек аккуратный //".

Итак, главный акцент при изучении РР и то новое, что удалось выделить на основе описываемого здесь подхода, — это системные свойства РР, обнаруживаемые при ее противопоставлении КЛЯ.

Среди важнейших системных свойств РР выделяются два противоположных по характеру, но безусловно типичных для РР явления — это синкретизм и расчлененность. Синкретизм — это, упрощенно говоря, стяжение "многого" в одно, своего рода уплотнение; соответственно, обратный ему процесс — это расчлененность.

В плане содержания синкретизм проявляется в особой частоте бессоюзных структур типа голова болит / выключи //; зонтик / промокнешь //; фраз типа это не доходя "Молока" //.

В плане выражения феномен расчлененности проявляется в таких типичных для РР единицах, как неоднословные номинации типа дай чем разрезать, есть чем писать, возьми чем укрыться. Кстати, эти же выражения, будучи расчлененными по форме, являются синкретичными по содержанию, поскольку чем писать — это и карандаш, и любая ручка, а чем укрыться — это практически все, что может быть использовано для такой цели — от одеяла до пальто.

С другой стороны, синкретизм в плане содержания проявляется в особой частоте слов–заменителей, слов — "пустышек" типа вещь, штука, дело, всякие.

В плане содержания расчлененность проявляется в высокой продуктивности производных слов, которые образуются окказионально для мотивированного обозначения предметов и процессов, т. е. в возможности в любой момент создать по продуктивной модели нужное слово. Это такие слова, как прочищалка, хваталка, держалка.

Вообще в РР действуют более многочисленные регулярные модели словообразования, чем в КЛЯ. Так, многие существительные, называющие "вещество", регулярно употребляются в значении "некоторое количество, порция данного вещества". Но при этом в РР у соответствующих имен возникает счетная форма, которой в КЛЯ, вообще говоря, нет. Так, в магазине мы постоянно говорим: два молока, три кефира, две сметаны (причем это могут быть пакеты, бутылки, коробки, пачки); в столовой: два борща (т. е. две тарелки), два кофе (две чашки), две рыбы (две порции рыбы, независимо от того, сколько кусочков эту порцию составляют); в аптеке: две ваты (т. е. две пачки), три зеленки, два валокордина (указано количество флаконов), три "звездочки" (три коробочки вьетнамской мази).

В РР "можно" далеко не все, но куда больше, чем в КЛЯ. Хотя, как мы видели, запреты в ней тоже есть — как грамматические (*у меня к вам опасение), так и стилистические (приведенный выше пример, где об одалживании книги говорится с неуместным в данном случае использованием КЛЯ).