Литература по Психолингвистике / Психолингвистика / Основы теории речевой деятельности. Под ред. А.А. Леонтьева

АКАДЕМИЯ НАУК СССР

ИНСТИТУТ ЯЗЫКОЗНАНИЯ

основы

ТЕОРИИ

РЕЧЕВОЙ

ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»

МОСКВА 1974

...Изучение потока речи без гипотез о механизме его порождения не только малопродуктивно, но и не интересно.

А. Н. КОЛМОГОРОВ

ОТ РЕДАКТОРА

Предлагаемая читателю книга — коллективная монография, подготовленная в 1968—1971 гг. Группой психолингвистики и теории коммуникации Института языкознания АН СССР. Еще в 1968 г. ее проспект был опубликован в «Материалах Второго симпозиума по психолингвистике» (М., «Наука», 1968) и в ходе этого симпозиума (4—6 июня) был обсужден и получил одобрение. Затем началась авторская работа, результатом которой и явился данный том.

Предлагаемая книга «полифункциональна», и таких функций мы сами усматриваем в ней три. Во-первых, это попытка изложить нашу позицию, позицию советской психолингвистики и — более узко — московской психолингвистической школы по ряду кардинальных вопросов. Такая позиция у нас есть, и она с большей или меньшей ясностью и полнотой проведена в большинстве глав данной книги. В этом отношении представляются основными главы 1, 5, 8 и 23. Естественно, что в такой работе, как данная, трудно было избежать расхождения по вопросам, принципиально менее существенным; но мы, безусловно, не расходимся друг с другом в главном. Мы надеемся, что в книге проявит себя та школа, которая объединяет если не всех, то большинство ее авторов. В психологическом отношении это школа Л. С. Выгот-

Во-вторых, важной функцией книги является функция своеобразного справочника, и недаром у авторов она сокращенно называется «компендиумом». В этом отношении важнейшая задача книги — изложить (по возможности, в более сжатой форме) все необходимые сведения как теоретического, так и конкретного (фактического и библиографического) характера, необходимые при комплексном исследовании речи, т. е. при подходе к ее изучению не с узколингвистической, узкопсихологической и т. п. точек зрения, а с учетом ряда смежных дисциплин. Необходимость в подобном издании типа компендиума связана прежде всего с интенсификацией исследований по теории и методике обучения языку, патологии речи, массовой коммуникации и неко-

Ч а с т ь I

ОНТОЛОГИЯ РЕЧЕВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Глава 1

ОБЩЕЕ ПОНЯТИЕ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Важность категории деятельности не требует доказательства. Достаточно напомнить столь часто цитируемые в нашей литературе слова Маркса о том, что «главный недостаток всего предшествующего материализма... заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме о б ъ е к т а ,

тивно». Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, не только абстрактно, так как идеализм, конечно, не знает «действительной, чувственной деятельности как таковой» [К. Маркс, 1955, 1].

Не иначе, разумеется, обстояло дело и во всей домарксистской психологии. Так же обстоит дело в буржуазной психологии, которая развивается вне марксизма, и в настоящее время.

Внесение в психологическую науку категории деятельности (Tatigkeit) в ее последовательно марксистском понимании имеет поистине ключевое значение для решения таких капитальных проблем, как проблема сознания человека, его генезиса, его исторического и онтогенетического развития, проблема его внутреннего строения. Оно, наконец, единственно открывает возможность создать единую научную систему психологических знаний.

О деятельности, о проблеме сознания и деятельности в нашей психологической литературе говорится немало. Однако как и сама категория деятельности, так и проблема сознания и деятельности часто трактуются совершенно по-разному. Необходимо поэтому обстоятельно разобрать основные вопросы, которые в этой связи возникают.

Первый вопрос, на котором я остановлюсь, это— вопрос о значении категории деятельности для понимания детерминации психики сознания человека.

В психологии известны два подхода к этой большой проблеме. Один из них постулирует прямую зависимость явлений сознания от тех или иных воздействий на реципирующие системы чело-

века. Подход этот с классической, так сказать, ясностью нашел свое выражение в психофизике и в физиологии органов чувств прошлого столетия. Главная задача, на которую были направлены усилия исследователей, состояла в том, чтобы установить количественные зависимости ощущений как элементов сознания от физических параметров раздражителей, воздействующих на органы чувств. Таким образом, исходной для этих исследований служила следующая принципиальная схема: «раздражитель --> субъективное переживание».

Как известно, психофизические исследования внесли очень важный вклад в учение об ощущениях, но известно также, что исследования эти закрепляли субъективно-эмпирическое понимание ощущений и логически неизбежно приводили к выводам в духе физиологического идеализма.

Нужно заметить, что тот же самый подход и, соответственно, та же самая принципиальная схема сохранились и в дальнейших исследованиях восприятия, в частности — в гештальтпсихологии. Наконец, в бихевиоризме, т. е. применительно к исследованию поведения, он выразился в знаменитой схеме «стимул — реакция», которая до сих пор остается исходной для позитивистских психологических концепций, более всего распространенных сейчас в зарубежной психологии.

Ограниченность подхода, о котором идет речь, состоит в том, что для него существуют, с одной стороны, вещи, объекты, а с другой — пассивный, подвергающийся воздействиям субъект. Иначе говоря, подход этот отвлекается от того содержательного процесса, в котором осуществляются реальные связи субъекта с предметным миром,— от его деятельности. Такое отвлечение допустимо и даже необходимо, но только в границах абстрагирующего эксперимента, имеющего своей целью выявить некоторые свойства элементарных структур и функций, участвующих в реализации тех или иных психических процессов. Достаточно, однако, выйти за эти узкие границы, как тотчас же обнаруживается несостоятельность этого подхода, что и заставляло прежних психологов привлекать для объяснения психологических фактов особые силы — такие, как активная апперцепция, внутренняя интенция, или воля, и т. п., т. е. все же апеллировать к активности субъекта, но только представленной в ее идеалистически интерпретированной, мистифицированной форме.

Существуют многие попытки преодолеть теоретические трудности, создаваемые в психологии тем «постулатом непосредственности», как называет его Д. Н. Узнадзе, который лежит в основе рассматриваемого подхода. Так, подчеркивается, например, что эффекты внешних воздействий определяются не непосредственно самими воздействиями, а зависят от их преломления субъектом.

С.Л. Рубинштейн в свое время выразил эту мысль в формуле

отом, что внешние причины действуют через внутренние условия. Можно, однако, интерпретировать эту формулу по-paзно-

му — в зависимости от того, что подразумевается под внутренними условиями. Если подразумевается изменение внутренних состояний субъекта, то этим в сущности не вносится ничего нового. Ведь любой объект способен изменять свои состояния и соответственно по-разному обнаруживать себя во взаимодействии с другими объектами. На размягченном грунте будут отпечатываться следы, на слежавшемся — нет, голодное животное будет реагировать на пищу, конечно, иначе, чем сытое; а у человека, научившегося читать, полученное им письмо вызовет, конечно, другое поведение, чем у человека неграмотного. Другое дело, если под внутренними условиями понимаются особенности активных со стороны субъекта процессов. Но тогда главный вопрос заключается в том, что же представляют собой эти процессы, опосредствующие воздействия предметного мира, отражающегося в голове человека.

окружающем мире, его общественное бытие во всем богатстве и многообразии его форм, т. е. его деятельность.

Выдвигая это положение, необходимо сразу же уточнить его: речь идет именно о деятельности, а не о той динамике нервных физиологических процессов, которые ее реализуют. Динамика, структура и язык, который описывает, с одной стороны, мозговые процессы, а с другой — деятельность субъекта, не совпадают между собой. И это особенно очевидно, когда мы имеем в виду деятельность человека, человеческие целенаправленные действия.

Итак, в проблеме детерминации психики, сознания субъекта мы стоим перед следующей альтернативой: либо принять точку зрения «аксиомы непосредственности», т. е. исходить из схемы «объект — субъект» (или, что то же самое, «стимул — реакция»), либо исходить из схемы, включающей между ними третье соединяющее их звено — деятельность субъекта (и, соответственно, ее средства и способы), звено, которое опосредствует их взаимосвязи, т. е. из схемы «субъект — деятельность — объект».

В самой общей и вместе с тем заостренной форме альтернативу эту можно представить так: либо мы встаем на ту позицию, что сознание непосредственно определяется окружающими вещами, явлениями, либо на позицию, утверждающую, что сознание определяется бытием, которое, по словам Маркса, и есть не что иное, как процесс реальной жизни людей.

Но что такое «реальная жизнь людей»?

Бытие, жизнь каждого человека складывается из совокупности или, точнее, из системы, иерархии сменяющих друг друга деятельностей. Именно в деятельности и происходит переход или «перевод» отражаемого в субъективный образ, в идеальное; вместе с тем в деятельности совершается также переход идеального в ее объективные результаты, в ее продукты, в материальное. Взя-

тая с этой стороны деятельность представляет собой процесс, в котором осуществляются взаимопереходы между противоположными полюсами: субъект—объект.

Высказанные мною положения о деятельности являются весьма общими, можно сказать, абстрактными. Однако за ними стоит огромное богатство конкретного, открывающееся перед науками о человеке и обществе.

Психология человека имеет дело с деятельностью конкретных индивидов, протекающей или в условиях открытой коллективности — среди окружающих людей, совместно с ними и во взаимодействии с ними, или с глазу на глаз с окружающим миром — будь то перед гончарным кругом или за письменным столом. В каких бы, однако, условиях и формах ни протекала деятельность человека, какую бы структуру она ни приобретала, ее нельзя рассматривать как изъятую из общественных отношений, из общества. При всем своем своеобразии, при всех своих особенностях деятельность, отношения человеческого индивида, реализуемые в его деятельности, представляют собой лишь инфраструктуру в системе отношений общества; а это значит, что вне системы этих отношений деятельность индивидуального человека не может существовать и что она определяется тем конкретным местом, которое данный индивид занимает внутри этой системы.

Положение это едва ли может считаться дискуссионным, и если оно здесь подчеркнуто, то лишь потому, что столь распространенные сейчас в психологии позитивистские концепции всячески навязывают, наоборот, идею противопоставленности индивида обществу. Дело в том, что общество выступает в этих позитивистских, натуралистических концепциях лишь как его внешняя среда, к которой индивид приспосабливается, адаптируется, как объект его приспособления.

Кстати говоря, парадоксальный на первый взгляд факт состоит в том, что эта позитивистская концепция полностью сохраняется и в современной западной социальной психологии. Она выступает в ней лишь в другой одежде. Отсюда и возникает, в частности, характерный для нее, глубоко чуждый марксизму, социально-психологический редукционизм. Это — не более чем оборотная сторона той же медали.

Итак, психология имеет дело с процессами деятельности человеческого индивида, осуществляющими его жизнь в обществе, лучше сказать, внутри общества. Поэтому-то процессы эти необходимо несут в себе особенности этой жизни.

Еще в ранних своих работах Л. С. Выготский выдвинул, как известно, мысль, что специфически человеческие высшие психологические функции имеют принципиальную структуру трудовой деятельности, т. е. являются орудийно и общественно опосредствованными. Это был важнейший шаг к утверждению в психологии категории деятельности как системы процессов, осуществляющих общественные, изначально практические связи человека.

Последнее является очень важным принципиально. Ведь психология всегда, конечно, изучала некую деятельность — например, деятельность мысли, воображения, внимания и т. п., т. е. те внутренние процессы, которые подпадают под декартовскую категорию cogito — категорию, как известно, достаточно широкую. Только такая внутренняя деятельность и считалась психологической,— единственно входящей в поле зрения психолога. Таким образом, психология полностью отключилась от изучения практической, чувственной деятельности.

Если внешняя деятельность и фигурировала в прежней идеалистической психологии, то лишь как выражающая деятельность внутреннюю — деятельность сознания, как стоящая в односторонней зависимости от нее. Происшедший же на рубеже нашего столетия бунт бихевиористов против этой менталистской, как ее стали называть, психологии лишь углубил кризис: только теперь деятельность отлучали, наоборот, от сознания.

Но что же мы разумеем, когда мы говорим о деятельности? Если иметь в виду деятельность человека, то можно сказать, что деятельность есть как бы молярная единица его индивидуального бытия, осуществляющая то или иное жизненное его отношение; подчеркнем: не элемент бытия, а именно единица, т. е. целостная, не аддитивная система, обладающая многоуровневой организацией. Всякая предметная деятельность отвечает потребности, но всегда опредмеченной в мотиве; ее главными образующими являются цели и, соответственно, отвечающие им действия, средства и способы их выполнения и, наконец, те психофизиологические функции, реализующие деятельность, которые часто составляют ее естественные предпосылки и накладывают на ее протекание известные ограничения, часто перестраиваются в ней и

даже ею порождаются.

Может ли, однако, так понимаемая деятельность быть предметом изучения психологии?

Ее различные стороны могут служить предметом изучения разных наук. Сейчас для нас важно лишь одно: что деятельность не может быть изъята из научного психологического изучения и что перед психологией она выступает как процесс, в котором порождается психическое отражение мира в голове человека, т. е. происходит переход отражаемого в психическое отражение, а с другой стороны, как процесс, который в свою очередь сам управляется психическим отражением.

Рассмотрим самый простой процесс: процесс восприятия упругости предмета. Это — процесс внешне-двигательный, с помощью которого я вступаю в практический контакт, в практическую связь с внешним предметом, и который может быть даже непосредственно направлен на осуществление практического действия, например на его деформацию. Возникающий при этом образ — это, конечно, психический образ, и соответственно он является бесспорным предметом психологического изучения. Но беда заклю-

чается в том, что для того, чтобы понять природу образа, я должен изучить процесс, его порождающий, а это в данном случае есть процесс внешний и практический. Хочу я этого или не хочу, соответствует или не соответствует это моим теоретическим взглядам, я все же вынужден включить в предмет моего психологического исследования практическое действие.

Однако сама по себе констатация необходимости для психологического исследования проникать в предметную деятельность не решает еще проблемы. Дело в том, что можно рассуждать иначе. Можно считать, что внешняя предметная деятельность хотя и выступает в психологическом исследовании, но лишь как обнаруживающая тот внутренний психический процесс, который ею управляет, и что, таким образом, в действительности психологическое исследование движется, не переходя в плоскость изучения самой предметной деятельности. Это — очень важное соображение, важное уже потому, что оно как бы заостряет проблему.

Сэтим соображением можно было бы согласиться, но только

втом случае, если мы допустим однозначную зависимость предметного действия от управляющего им представления или от его мысленной психической схемы, которая либо подкрепляется его результатом, либо нет. Но ведь это — не так. Предметная деятельность наталкивается на сопротивляющиеся человеку внешние предметы, которые отклоняют, изменяют и обогащают ее. Иными словами, в деятельности происходит как бы размыкание круга внутренних психических процессов — навстречу, так сказать, объективному предметному миру, властно врывающемуся в этот круг, который, как мы видим, вовсе не замыкается.

Для того чтобы возможно более упростить изложенное, мы взяли для анализа самый грубый случай: порождение слепкаощущения элементарного свойства вещественного предмета в условиях практического контакта с ним. Не трудно, однако, понять, что в принципе так же обстоит дело в любой человеческой деятельности, даже в такой, как, например, деятельность воздействия человека на других людей.

Итак, введение в психологию категории предметной деятельности ведет не к подмене предмета психологического исследования, а к его демистификации. Психология неизменно включала в предмет своего исследования внутренние деятельности, деятельности сознания. Вместе с тем она долгое время игнорировала вопрос о происхождении этих деятельностей, т. е. об их действительной природе. Перед психологией вопрос этот был поставлен, как известно, Сеченовым, который придавал ему принципиальное значение. Сейчас, в современной психологии, положение о том, что внутренние мыслительные процессы происходят из внешних, стало едва ли не общепризнанным. Идею интериоризации внешних процессов — правда, в грубо механистическом ее понимании — мы находим в начале века у бихевиористов; конкретные исследования этого процесса в онтогенезе и в ходе функционального