Против «пережитков» и «заимствований»

Излагая свое понимание задач «антропологии» (т. е. этнографии), Малиновский попутно критикует прежние этнографические концепции. Эта критика порой не лишена меткости, на фоне ее яснее проступают положительные стороны научного метода самого Малиновского.

Особенно резкой критике подвергает он метод «пережитков», введенный Тэйлором. Само понятие «пережитка» принесло, по мнению Малиновского, большой вред науке: исследователи вместо того, чтобы стараться понять реальную, жизненную функцию изучаемых явлений, искали всюду «пережитки» и вполне удовлетворялись, когда их находили. В действительности никаких «пережитков» вообще не существует, а есть явления культуры, которые приобрели новую функциию вместо прежней. Автор приводит несколько наглядных примеров.

На улицах Лондона среди множества автомашин появляется конный экипаж. Что это — пережиток? Heт, - говорит Малиновский, это «романтическая езда в прошлое», удовлетворяющая чью-то эмоциональную потребность. На тех же улицах мы встречаем автомобиль устаревшей марки. Пережиток? Нет, чисто экономическое явление — владелец не имеет средств купить себе новую машину. Камин в современном английском доме при наличии центрального отопления есть пережиток? Нет, он удовлетворяет потребность в домашнем уюте 9.

Не менее остро критикует Малиновский диффузионистское направление с его главным понятием «заимствованные черты» культуры. Основная ошибка диффузионистов в том, что они понимают культуру как кучу мертвых вещей, а не как живое органическое целое. В другом месте Малиновский напрямик называет гребнеровский диффузионизм «перворазрядной глупостью»: (first-rate imbecility) и «детским анализом культуры»10.

Общий недостаток обеих названных школ, по мнению Малиновского, — понимание ими «черт культуры» как изолированных, независимых друг от друга явлений. Другая ошибка, и тоже правильно отмечаемая Малиновским у этнографов старых направлений, — это недостаточное внимание, уделявшееся повседневной жизни людей. Прежде интересовались только экзотикой, только редкими, непривычными явлениями. Полевой этнограф, говорит Малиновский, начинает строить разные гипотезы лишь тогда, когда сталкивается с чем-то необычным: тотемические верования, обычаи скальпирования, охоты за головами и пр. Обыденные деиствия — добывание пищи, воды, огня, ухаживание и т. д. — ускользают от его внимания.

Против историзма

Однако в своей критике прежних этнографических школ и течений Малиновский не удерживается в разумных границах. Он отвергает и то у своих предшественников, что составляло их силу: прежде всего принцип историзма. Законно выступая против однобокого увлечения стариной, он замахивается вообще на всякую историю. По его мнению, знать прошлое бесписьменных народов мы не можем (нет письменных памятников). Поэтому историческая реконструкция или вообще невозможна, или если и возможна, то может дать лишь ненадежные результаты. Самое же главное-де в том, что эта реконструкция бесполезна, она нисколько не помогает понять теперешнее положение вещей у того или иного народа. Малиновский и здесь приводит наглядный, по его мнению, пример: пусть мы знаем, что предки африканских племен были каннибалами, но помогает ли нам это понять диету современных африканских детей или рабочих? Пример, конечно, очень образный и яркий, но не очень-то убедительный: каннибализм — вещь особая и очень сложная; но вообще традиционные пищевые навыки любого народа, конечно, оказывают влияние на современную его кухню. Например, древний библейский запрет употреблять в пищу кровь животных до сих пор побуждает верующих евреев есть мясо, приготовленное только по особым ритуальным правилам. Значит, знание истории даже и в таких случаях бывает небесполезно.

Что же касается общеисторической точки зрения на человеческое общество и его культуру, то, отказавшись от нее, Малиновский сам закрыл для себя всякую возможность понять не только закономерность общего хода человеческой истории, но и условия формирования отдельных «культур» и место каждой из них в историческом процессе. Откровенный антиисторизм — самая слабая сторона во всем научном мировоззрении Малиновского.

Изгнав историзм из своих научных построений, Малиновский пытался разработать вместо него как бы статические объяснения явлений культуры. Но его рассуждения в этой части — «теория потребностей», «инструментальные императивы», «интегрирующие императивы», «функциональный» и «институциональный» анализы и пр. — производят (как мы отчасти и видели) впечатление искусственного усложнения простых вещей, искусственного нагромождения терминов и формул; последние должны составить как бы аппарат «теории потребностей».

Сильная же сторона научного метода Малиновского состоит не в этой надуманной «теории потребностей» а в его основной идее: каждое общество (или «культура») представляет собой единое и неделимое целое, где все части взаимосвязаны и взаимообусловлены, а потому и изучать каждую «культуру» надо как одно целое, не вырывая искусственно отдельными кусочки, не забывая о «функции», которую выполняет каждый элемент целого.