4. Традиция гуманистической этики

В традиции гуманистической этики преобладает идея, что наука о человеке

является основой установления норм и ценностей. Работы по этике Аристотеля,

Спинозы и Дьюи,-- мыслителей, чьи идеи будут кратко изложены в данной

главе,-- представляют собой одновременно и работы по психологии. У меня нет

намерения обозреть историю гуманистической этики, я лишь укажу принципы,

выраженные некоторыми из ее величайших представителей.

У Аристотеляэтика строится на науке о человеке. Психология исследует

природу человека, и поэтому этика -- это прикладная психология. Подобно

изучающему политику, изучающему этику "нужно в известном смысле знать то,

что относится к душе, точно так, как, вознамерившись лечить глаза, нужно

знать все тело... а выдающиеся врачи много занимаются познанием тела"^[5]. Из природы человека

Аристотель выводит норму, что "добродетель" (прекрасное) -- это

"деятельность", под которой он разумеет совершенствование функций и

способностей, присущих человеку. Счастье, которое является целью человека,--

это результат "деятельности" и "опыта", а не безмятежное обладание или

состояние ума. Для объяснения своего понятия деятельности Аристотель

использовал в качестве аналогии Олимпийские игры. "Подобно тому, как на

Олимпийских состязаниях,-- говорит он,-- венки получают не самые красивые и

сильные, а те, кто участвует в состязании (ибо победители бывают из их

числа), так и в жизни прекрасного и благого достигают те, кто совершает

правильные поступки"^[6].

Свободный, разумный и активный (созерцательный) человек -- это человек

хороший и соответственно счастливый. Здесь мы имеем, таким образом,

объективные ценностные утверждения, которые в центр ставят человека -- и

потому гуманистичны -- и в то же время исходят из понимания природы и

назначения человека.

Спиноза, подобно Аристотелю, исследует назначение человека. Он начинает

с того, что полагает наличие назначения и цели у всего в природеи говорит,

что "каждая вещь, поскольку это в ее природе, стремится пребывать в своем

существовании"^[7]. Цель

человека не может быть иной, чем цель любой другой вещи: сохранять себя и

пребывать в своем существовании. Спиноза приходит к такому понятию

добродетели, которое является лишь применением общей нормы к существованию

человека. "Действовать в полном согласии с добродетелью -- это для нас не

что иное, как действовать, жить и сохранять свое существование (эти три

выражения обозначают одно и то же), под руководством разума на основании

стремления к собственной пользе"^[8].

Сохранять свое существование, означает для Спинозы, стать тем, чем ты

являешься потенциально. Это остается истинным для всех вещей. "Лошадь,--

говорит Спиноза,-- перестала бы существовать, если бы превратилась как в

человека, так и в насекомое"; и мы могли бы добавить, что, согласно Спинозе,

человек перестал бы существовать, если бы стал ангелом или лошадью.

Добродетель -- это развертывание специфических возможностей каждого

организма; для человека это состояние, в котором он наиболее человечен. Под

благом, таким образом, Спиноза понимает "то, что составляет для нас, как мы

точно знаем, средство к тому, чтобы все более и более приближаться к

предначертанному нам образцучеловеческой природы" (курсив мой --Э. Ф.).

Под злом он понимает "то, что, как мы точно знаем, препятствует нам достичь

такого образца"[9]. Итак, добродетель

тождественна реализации человеческой природы; а наука о человеке -- это

теоретическая наука, на которой основывается этика.

Если разум указывает человеку, что он должен делать, чтобы поистине

быть самим собой, и таким образом учит человека тому, что есть благо, то

путь достижения добродетели состоит в активном использовании человеком своих

способностей. Значит, сила-- это то же, что и добродетель;бессилие-- то

же, что и порок. Счастье не самоцель, но оно то, что сопутствует переживанию

возрастания силы, в то время как бессилие сопровождается депрессией; силой

или бессилием характеризуются все человеческие проявления. Ценностные

суждения характеризуют только сферу человеческих интересов. Однако такие

ценностные суждения -- это не просто выражение индивидуальных симпатий и

антипатий, ибо человек несет в себе свойства, присущие всему человеческому

роду, и, значит, общие всем людям. Объективный характер спинозовской этики

основывается на объективном характере человеческой природы, которая,

допуская множество индивидуальных вариаций, в основе своей сходна у всех

людей. Спиноза радикально противостоит авторитарной этике. Для него человек

и есть сам себе цель, а не средство для трансцендентного ему авторитета.

Ценность можно определить только с учетом его реальных интересов, которыми

являются свобода и плодотворное использование человеком своих сил^[10].

Наиболее значительным современным представителем научной этики является

Джон Дьюи, чьи взгляды противостоят и авторитаризму, и релятивизму в этике.

Что касается авторитаризма, то Дьюи считает, что общая черта апелляций к

откровению, богоизбранным правителям, государству, обычаю, традиции и так

далее, "состоит в том, что существует некий голос, настолько авторитетный,

чтобы заглушить потребность в самостоятельном рассмотрении"^[11]. Относительно релятивизма он заявляет,

что тот факт, что нечто доставляет удовольствие, не является сам по себе

"оценкой ценности того, что доставляет удовольствие"^[12]. Удовольствие -- это исходное данное,

но оно должно быть "верифицировано посредством очевидных фактов"^[13]. Подобно Спинозе, он

проводит идею, что к объективно правильным ценностным утверждениям можно

прийти только посредством усилия человеческого разума; согласно Дьюи, цель

человеческой жизни также заключается в росте и развитии человека в границах

его природыи жизнеустройства. Но возражение Дьюи против любых неизменных

целей ведет его к отказу от важного положения, высказанного Спинозой;

положения о "человеческой природе" как научном понятии. Дьюи делает основной

акцент на отношениях между средствами и целями (или следствиями), как

эмпирической основе правильности норм. Оценка, по Дьюи, имеет место, "только

когда возникает какая-нибудь проблема, когда есть некое затруднение, которое

требует разрешения, некая потребность, неудача или нужда, которую надо

устранить, некий конфликт стремлений, который можно прекратить посредством

изменения существующих условий. Это в свою очередь доказывает наличие

интеллектуального фактора -- фактора рассмотрения -- всякий раз, когда

происходит оценка, ибо целеполагание задает и проектирует то, что,

осуществляясь, удовлетворит существующую потребность или нужду и разрешит

существующий конфликт" ^[14].

Цель, по Дьюи, "это просто ряд актов, видимых в отдалении, а средства

-- это просто ряд актов, видимых с более близкого расстояния. Разделение

средств и целей возникает в процессе обозрения направленностипредполагаемой

линииповедения, располагающей ряд актов во времени. "Цель" -- это конечный

из умополагаемых актов; средства -- это акты, предшествующие конечному

времени исполнения. ...Средства и цели -- это два названия для одной и той

же реальности. Эти термины обозначают не различие в реальности, а

разграничение в оценке" ^[15].

Акцент, который делает Дьюи на взаимоотношении средств и целей,

несомненно, является значительной вехой в развитии теории рациональной

этики, особенно благодаря предостережению против теорий, которые, разводя

цели и средства, становятся неприменимыми. Но вряд ли верно, что "мы не

знаем, что нам в действительности нужно, пока мысленно не выработаналиния

поведения"^[16]. Цели можно

уяснить путем эмпирического анализа целостного феномена -- человека, даже

если мы пока не знаем средств их достижения. Есть цели, о которых возможны

правильные суждения, хотя в данный момент им не хватает, так сказать, рук и

ног. Наука о человеке может дать нам картину "человеческой природы", из

которой можно вывести цели до того, как найдены средства их достижения ^[17].