Русская буржуазная социология, учебное пособие / 1_causes

Дело, конечно, не в механических «влияниях» или «заимствованиях», тем более, что методологическая ситуация в отдельных отраслях обществознания была далеко не одинаковой. Начало XX в. ‑ период интенсивной внутренней дифференциации общественных наук, которая находит свое выражение в появлении специализированных научных обществ, профессиональных журналов и т.д.

Растущая профессионализация и начало становления системы общественных и гуманитарных наук были, однако, сопряжены с большими противоречиями внешнего и внутреннего порядка. Трудно назвать такую социальную дисциплину, вопрос о предмете

18

которой не считался бы на рубеже XX в. остро дискуссионным. Это касается не только таких «традиционных» предметов, как история и политическая экономия, но особенно новых, еще не сложившихся дисциплин, вроде социологии. Нечеткость междисциплинарных границ порождает своеобразный экспансионизм. Так, от психологии социология потребовала создания особой разновидности ‑ «социальной психологии», включив ее в свои владения; от биологии потребовала передачи ей раздела «социальная жизнь животных» и т.п. Г. Зиммель называл этот экспансионизм «научным авантюризмом». Едва ли не каждая область знания претендует на то, чтобы указывать пути всем остальным.

Постепенно социологическая точка зрения стала широко использоваться в других социальных дисциплинах, особенно в истории первобытной культуры, правоведении, политической экономии, этнографии, новейшей истории именно как новая теоретическая возможность.

В качестве примеров можно указать на успешное привлечение социологических приемов в этнографические исследования народов Кавказа М. Ковалевским в правовые исследования ‑ Т. Шершэневичем, С. Муромцевым, Н. Коркуновым, Л. Петражицким, М. Гернетом, С. Гогелем и др., в статистические ‑ Ю. Янсоном, А. Чупровым, Н. Первушиным и др., в политэкономичеокие - П. Масловым, Н. Кохановским, М. Туган-Барановским, в литературоведческие ‑ Н. Михайловским и т.п.

Но особенно сильным и плодотворным было вторжение социологии в исследовательскую практику русских историков, которые посвятили осмыслению этого немало времени²⁰, что привело к по-

19

беде новой интерпретации социологического объекта. И толкование предмета социологии получило дополнительный стимул. Наиболее отчетливо провел демаркационную линию между социологией и другими социальными науками П. Сорокин, предложив в середине второго десятилетия XX в. третье понимание предмета социологии. По этому определению, социология изучает родовые признаки всех общественных явлений и корреляцию между ними. В этом качестве она включает в свое понимание два предыдущих подхода. Ибо, будучи абстрактной наукой со своей собственной сферой (родовые признаки, характеризующие социальное вообще), она в то же время дает известные познавательно-методологические принципы частным наукам, изучающим конкретные виды социального. Для доказательства Сорокин воспользовался остроумной формулой Л. Петражицкого, по которой, если существует «n» объектов для изучения, то наук, их изучающих, должно быть «n + 1»: «n» количество наук для каждого объекта и плюс еще одна (n + 1); с этой точки зрения социология и должна явиться (n + 1)-й наукой, изучающей то родовое, что присуще всем социальным явлениям. Иными словами, социология является общей теорией социального²¹.

Однако унификация понимания социологии среди самих социологов еще не спасала от неопределенности. «В нынешнем своем виде, ‑ жаловался Е. Тарле, ‑ социология есть груда описательных материалов, частично разработанных, частично весьма мало тронутых научной критикой, да такая же груда слов, гипотез, теорий, имеющих целью в этих материалах разобраться, вывести из них систему аргументированных обобщений»²². Привнесение социологического материала и обобщений в сферу других дисциплин (и обратно) продолжалось, и предмет социологии без

20

конца расширялся. Весьма озадачивает легкость, с которой многие работы по этнографии, морали, праву и т.д., имеющие весьма приближенное отношение к социологии, тем не менее попадали в социологическую библиографию²³.

Так, мы можем здесь встретить работы якобы по «социологической» тематике, если бегло судить по заглавию (не исчерпывая всего списка подобных примеров, укажем только на работу А. Паршина «Научный фундамент социологии», ‑ М., 1907), но на деле относящиеся к чему угодно: к сочинениям по химии, биологии и т.п., но только не к социологии. В некоторых же работах под «социологией» понималась «общественная жизнь». Иными словами, этикетка «социология» в силу моды приклеивалась куда попало. Разумеется, подобные работы для истории науки имеют весьма косвенное, второстепенное значение ‑ лишь как указание на очередную моду в духовной жизни. Но и в выборе несомненных историографических данных обнаруживаются немалые методологические трудности. Так, наряду с упомянутыми казусными работами, почти лишенными ценности для историка социологии, встречались и другие, внешне их напоминающие. В эпоху увлечения естественнонаучной манерой конструирования социологии (особенно в 70-е ‑ начале 80-х гг.), когда само естествознание было перенасыщено механистическими концепциями, в русских журналах появлялись статьи под названиями «Перелеты птиц», «Воробей» или «Некоторые факты и наблюдения из области психологии и социологии рыб» и т.п., имевшие, как искренне уверяла редакция, самое непосредственное отношение к социологии. Как бы ни казались ныне наивными и бесплодными подобные «набеги натурализма» в область социологии, они оставили определенный след в истории общественной науки, поэтому историку их знать необходимо.

Еще сложнее обстоит дело о отбором работ, которые не только по нынешним представлениям, но и с точки зрения современ-

21

ников не отвечали методологическим и предметным требованиям социальной науки, хотя и претендовали на это. Вот, в частности, отзыв Е. Тарле о трактате Б. Чичерина: «...социологии в точном смысле слова здесь не ищите: ее нет и следа, нет и намека на нее»²⁴. Однако работы этого сорта, часто носящие предельно догматический, философско-идеалистический характер, все-таки имели дело не с перелетами птиц и стадами рыб, а с социальной проблематикой, ее группировкой и оценкой. Вероятно, они не просто плод недоразумения на хаотическом поприще возникающей науки, а ее необходимые интеллектуальные издержки, знание которых обеспечивает более адекватное понимание процессов становления самосознания общества. Точно также многие чисто социологические работы публиковались под нейтральными заголовками типа серии «Литература и жизнь» Н. Михайловского, «Дневник журналиста» С. Южакова. Короче говоря, академической чистоты в этом процессе так и не установилось. И не случайно, что даже в первые два десятилетия XX в. чуть ли не каждый трактат по социологии начинался с науковедческих доказательств «права на ее существование, желания точно определить ее предмет и границы»²⁵.

Подведем итоги. Какое же общее решение вопроса о соотношении социологии и конкретных социальных наук вырисовывается в истории русского обществоведения к концу рассматриваемого периода?

Подавляющее большинство русских социологов этих лет (Н. Кареев, М. Ковалевский, В. Хвостов, К. Тахтарев, П. Сорокин и

22

многие другие)²⁶ настаивали на справедливости ряди интеграционных положений.

1. Социология трактуется ими частично как .основа, частично как завершение всех отдельных социальных наук. Причем это не декларируется, как было раньше, а показываемая на примерах конкретных взаимодействий по разным видам этих наук.

2. В свете этого признается, что конкретные науки лишь вырабатывают «материал для социологии», при этом не вое ими добываемое бывает ценно для социологии (Кареев, Ковалевский), Взамен эти науки получают от социологии методологическую помощь (ибо, хотя все конкретные социальные науки изучают в своем предмете деятельность специфических социальных групп людей, но общий ответ на вопрос, что такое социальная группа вообще и какова ее роль в создании социальной структуры общества дает только социология) при формулировке «эмпирических обобщений», т.е. «отправляются от установленных социологией законов при раскрытии собственных»²⁷.

3. Далее предполагалось, что конкретные науки не должны отгораживаться друг от друга ведомственными границами, а, наоборот, вступать «на социологической почве» (Кареев) в дифференцированный союз. Онтологическая причина тому ‑ все более адекватно осознаваемые полифункциональность, комплексность, сложность самих общественных явлений, их связей.

Конкретные науки имеют свое «самостоятельное поле для исследований», свои феноменологические, «описательные» методы. Но в них царит сейчас анархия, нагромождение сомнительных фактов и господство плохо продуманных гипотез» На повестке дня

23

радикальное изменение этой ситуации, подготовка другого стиля конкретно-социальных исследований. На какой же базе? М. Ковалевский так отвечал на этот вопрос: «Придется постоянно следить за всеми открытиями_t совершаемыми при помощи сравнительного метода в истории религии, права, нравов и обычаев. Придется быть в одно и то же время историком, психологом, фольклористом, воспитывать свой ум изучением точных наук и социологии»²⁸.

4. Логико-гносеологическая «подчиненность» конкретных наук социологии им не в ущерб, она ‑ стимул для методологически упорядоченной работы, что, в свою очередь, обеспечивает социологию надежным материалом, из которого строится ее теоретико-методологическая система. При правильно налаженных связях социология постоянно вопрошается представителями других наук, в этом ее прямое призвание. И, отвечая им, она постоянно воспроизводит себя, исправляет их априорные выводы и неудачные гипотезы, контролирует их выводы и сводит в систему представления о человеческом обществе вообще. Только выполняя эту миссию, социология встает «на прочный фундамент конкретных фактов» (Кареев, Ковалевский). В этой связи отметим, что русские социологи не считали, что только статистика (измерение) способна дать подобные факты, а смотрели более широко на эту проблему. Главный путь ‑ взаимодействие социологии со всеми социальными науками, изучающими частные срезы общественного целого в их взаимной интеграции и дифференциации.

24

1 Пыпин А.Н. Характеристики литературных мнений. Исторический очерк. СПб., 1906. Гл.Х.

2 Кареев Н.И. Основы русской социологии. ГБЛ. ф.119, оп.38, ед. хр.17, с.9. См. также: Ковалевский М.М. Соперничество немецкого, французского и английского влияний на русскую интеллигенцию c середины прошлого столетия. ‑ Вестник Европы, 1916, №1.

3 Ленин В.И. Полн. собр. соч., т.I, с.275.

4 Ленин В.И. Полн. собр. соч., т.25, с.34.

5 Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,т.36, с.147.

6 Бочкарев Н.И. В.И. Ленин и буржуазная социология в России. М., 1973; Красавин В.П. Методологические проблемы социального познания в русской философско-социологической литературе конца XIX века. Пермь, 1974; Социологическая мысль в России. Л., 1978.

7 Глинский В. Период твердой власти. Внутренняя политика России в эпоху 80-х годов. ‑ Исторический Вестник, 1912, №2, 4, 5, 7, 8, 10-12.

8 Ленин В.И. Полн.собр.соч., т.42, с.320-32I; т.45, с.29-33.

9 В.К. Позитивизм в русской литературе. ‑ Русское богатство, 1899, №3, с.10.

10 Правительственные постановления и циркулярные распоряжения по ведомству Министерства народного просвещения. ЦГИА СССР, р.773, оп.88, ед. хр.316.

11 Ковалевский М.М. Социология. СПб., 1910, т.1, с.8.

12 Миртов П. (Лавров). Очерки систематического знания. ‑ Знание, 1872, №8; 1873, №4,6; Лесевич В. Опыт критического исследования основоначал позитивной философии. СПб.,1877; Филиппов М. Социологические идеи О. Конта. ‑ Век, 1883. №№1-3; Южаков С. Дневник журналиста (Как изучать социологию). ‑ Русское богатство, 1885, №№11,12; Первушин Н. Наука социология. Казань, 1921, раздел "Требования к социологам"; Чижов Е. Классификация наук. ‑ Северный Вестник, №12, 1896.

13 Кареев Н. Основы русской социологии. ГБЛ, фонд 119, п.38, ед. хр.17, с.144, 146-147.

14 Там же, с.93-94.

15 Зиммель Г. Социальная дифференциация. М., 1909, Предисловие к русскому переводу, с.VI-VII.

16 Кареев Н. Основы русской социологии, с.115.

17 Кольцов И. В защиту интеллигенции. ‑ Дело, 1882, №1, с.17-19.

18 Кареев Н. Введение в изучение социологии. СПб., №7, с.148.

19 Однако методологический арсенал формальной социологии Зиммеля сразу же вызвал вполне обоснованные сомнения (см.: Франк С. Сущность социологии. ‑ В сб.: Философия и жизнь. СПб, 1910; Сорокин П. Границы и предмет социологии. ‑ В сб.: Новые идеи в социологии. СПб., 1913, №1, с.94-96).

20 Лучицкий И.В. Отношение истории к науке об обществе. ‑ Знание, 1875, №1; Рожков Н.А. Успехи современной социологии в их соотношении с историей. ‑ Образование, 1898, №12; Кареев Н.И. К вопросу о понимании истории. ‑ Образование, 1899, №12; Петрушевский Д.Н. Тенденции современной исторической, науки . ‑ Образование, 1899, №5,6; Тарле Е.В. Социология и историческое познание. ‑ Вестник Европы, 1902, №10.

21 Это понимание популярно в современной западной социологии, его придерживаются даже многие социологи, не разделяющие большинство других выводов и теорий Сорокина.

22 Тарле Е. Из истории обществоведения в России. ‑ В сб.: Литературное дело. СПб., 1902, с.34.

23 Ср. первую библиографию по социологии в книге Н. Кареева Введение в изучение социологии" (СПб., 1897).

24 Тарле К. Проклятые вопросы и ученые ответы. (Рец. на: Чичерин Б. Курс государственной науки. Ч.II. Социология. М., 1889. ‑ Новое слово, 1896, №8, с.30-31.

25 Дижур И.Н. Эволюция социологии. ‑ Вестник знания, 1917, №№6, 8-9, с.290.

26 Были, хотя и редкие, но показательные исключения: поздний Е. Де-Роберти стал отождествлять социологию с этикой; И. Лучицкий скептически стал относиться к социологии и ее возможностям, уповая больше на «мать всех общественных наук» ‑ историю; С. Франк, Н. Бердяев и др. настаивали на примате социальной философии. В конце 30-х годов XX в. на эту же позицию становится и П. Сорокин.

27 Ковалевский М.М. Социология. СПб., 1910, т.1, с.29-30.

28 Ковалевский М.М. Указ. соч., с.105.