1. О понятии «российская социология»

1.1. Российская социология как полипарадигмальное знание об обществе

В своё время ещё Г.В.Ф. Гегель тонко подметил, что истина, т.е. подлинная цель и предмет научного познания, представляет собой образ актуальной бесконечности. В ка­честве таковой она, по его словам, всегда будет служить ис­точником вдохновения для пытливого человеческого ума. Процесс постижения этой истины символизируется диалек­тикой взаимодействия объективного и субъективного, веч­ного и временного, когда каждое, вновь добытое частное и относительное научное знание шаг за шагом приближает

нас к Абсолюту.

Справедливость этого положения с особенной силой проявляется при рассмотрении исторического развития со­циологии - науки, которая, согласно логике гегелевского учения, раскрывает Истину в её объективных формах. В са­мом деле, если признать вслед за Гегелем, что система об­щественной жизни (во всех её составляющих) выражает бесконечность абсолютного духа, то придется согласиться с утверждением о том, что любая сколь-нибудь серьёзная со­циологическая теория (или парадигма) может претендовать только на ту или иную степень адекватности знания о сущ­ности социума. Задача этой парадигмы будет заключаться в том, чтобы показать определенную сторону внутренне бес­конечного социального бытия, выработав логическую мо­дель его объяснения.

История западной социологии ЖХ-ХХ вв. со всей очевидностью показывает, что процесс формирования, раз­вития и взаимодействия разнообразных парадигм (напри­мер, позитивизма, марксизма, неокантианства и т.д.) со­ставлял само её содержание. В этом процессе осуществля­лась интерпретация общественной жизни, объяснение её внутренних и внешних форм с точки зрения той или иной теоретико-методологической стратегии. Каждая из этих стратегий, или парадигм, предлагала своё понимание со­циума, рассматривая его как наиболее адекватное и всесто­роннее. Именно так поступали О. Конт, К. Маркс, Э. Дюрк-гейм, Т. Парсонс, Э. Гидценс, П. Бурдье, П. Штомпка, И. Уоллерстайн, Ю. Хабермас и некоторые другие социальные мыслители. И в этом не было ничего случайного или неес­тественного. Сама внутренняя природа научной мысли та­кова, что последняя в лице своих наиболее преданных «служителей и рыцарей» постоянно стремится к целостно­му и всеобъемлющему, т.е. абсолютному, знанию. Истинная Наука всегда есть систематическое знание, в котором каж­дый элемент логически связан со всеми остальными и пред­ставляет собой органическую целостность. Поэтому и все попытки систематизации накопленного знания претендова­ли на роль совершенных или, по крайней мере, близких к совершенству научных парадигм.

В рамках истории теоретической социологии указан­ная тенденция с наибольшей силой проявилась в творчестве указанных мыслителей. Так, например, в XIX в. статус уни­версальных социологических систем получили позитивизм и марксизм, в XX - парсонианство и учение Хабермаса.

Однако сегодня практически все авторитетные иссле­дователи нашли согласие в том, что действительного науч­ного синтеза западная социологическая мысль так и не смогла достичь (как не смогла его достигнуть и европейская философия - этот интеллектуальный источник социологии).

Слишком глубокими оказались её внутренние противоре­чия, порожденные рационалистической культурой Новой Европы. Европейский рационализм с самого начала своего существования был проникнут духом «отвлеченных начал» (В. Соловьев) и поэтому попытался свести живую и кон­кретную действительность к рассудочным схемам (Декарт, Спиноза, Кант, Фихте и как итог - Гегель). Его антипод -эмпиризм (позитивизм) впал в другую крайность. Отказав в праве на существование рациональному знанию, он признал единственным источником "подлинно научного знания" чувственный опыт, имеющий дело только с "конкретными и достоверными фактами". Изначально целостный предмет познания окончательно потерял своё внутреннее органиче­ское единство (т.е. системность, синтетичность), что, в сущности, и сделало невозможным создание универсальных научных систем. По отношению к социологии это вырази­лось в том, что последняя так и не смогла найти подлинную логическую основу для органического синтеза (именно син­теза, а не эклектического, или механического, объединения) своих научных парадигм. Проблема создания целостного и всеобъемлющего знания об обществе, мире и человеке так и оставалась нерешенной. Бремя решения этой бесконечно трудной, но и жизненно важной задачи предстояло взять на себя русской философской и социологической мысли.

Русская философия с самого начала- своего существо­вания стремилась к цельному знанию жизни, источником и идеалом которого она справедливо считала христианское миропонимание. Именно в христианстве русские мыслители видели максимальную разумность и смысловую полноту бытия. Так, например, С.Л. Франк пишет по этому поводу следующее. «С точки зрения христианской правды нужно всегда помнить, что, будучи абсолютной, эта правда есть всеобъемлющая полнота конкретности. Она есть поэтому -как учил великий христианский мудрец Николай Кузанский, следуя завету первого христианского мистика Диони­сия Ареопагита, - всегда "совмещение противоречащего" (сот!ехю сошгапогшп) или "совпадение противоположно­го" (сошсШепйа оррозйошт)». Другой русский мыслитель -Е.Н. Трубецкой подчеркивает, что только во Христе жиз­ненный круг перестаёт быть порочным кругом. "Мир при­ходит к своему безусловному концу не в смысле прекраще­ния, а в смысле достижения полноты бытия".

В отличие от западной, русская мысль не утратила связи со своим духовным источником - христианской куль­турой. От неё она питалась интуицией целостного понима­ния жизни, которую проецировала на природу, человека и общество. Осознание этого "синтетического" предназначе­ния послужило объективной предпосылкой, или, точнее, "интеллектуальной почвой" для развития русской филосо­фии и социологии, объединивших западные теории в единое органическое целое, т.е. в систему. В рамках философии указанная системность отчетливо проявила себя в "метафи­зике всеединства" В. Соловьева и его последователей - С. Булгакова, П. Флоренского, Н. Бердяева, Л. Карсавина, С. Франка и др., а также в "диалектике абсолютной мифоло­гии" А. Лосева. Последнему удалось особенно много в деле построения Системы, органическими элементами которой стали все основные достижения европейской философской мысли: античный космологизм, средневековая патристика, новоевропейские методологические системы (например, неокантианство., феноменология, интуитивизм и др.), объе­диненные посредством классической диалектики.

В истории отечественной социологии системообра­зующая тенденция нашла своё выражение в процессе эво­люции и взаимодействия западных социологических пара­дигм (позитивизма, неопозитивизма, анархизма, субъектив­ной и психологической школ, марксизма, неокантианства), развивавшихся в контексте интеллектуальной культуры

России, проникнутой духом религиозного отношения к жизни. Не случайно поэтому, что целый ряд наиболее из­вестных представителей западных фшюсофско-социологических-школ (Бердяев, Булгаков, Франк, Струве, Новгородцев, Де-Роберти, "поздний" Сорокин) впоследст­вии эволюционировали именно в сторону христианской со­циологии. Последняя, на наш взгляд, как раз и составляла то духовно-интеллектуальное ядро, тот социокультурный стержень, на основе которого плодотворно развивалась вся российская социологическая мысль. По своему понятию она представляла собой опыт диалектической интерпретации общества, так как основывалась на принципах "цельного знания", утвержденных русской философской мыслью. Со­гласно этим принципам адекватное научное знание об об­ществе предполагает целостное постижение социального бытия в максимальном единстве его внутренних - смысло­вых и внешних - фактических начал. В этом своём качестве русская христианская социология пыталась преодолеть те крайности и недостатки, которые были присущи традици­онным западным системам. Посредством методологии клас­сической диалектики (наполненной интуициями христиан­ского миропонимания), она стремилась осуществить синтез позитивистской и рационалистической традиций интерпре­тации социума как целостной системы. Конечно, попытки эти далеко не всегда были успешными, так как исходные интуиции христианской социологии в трудах многих рус­ских мыслителей, зачастую так и оставались на уровне ин­туиции, ещё не достигших систематики спекулятивной мысли

Следует особо подчеркнуть, что многие принципы христианской социологии (холизм, органицизм, персона­лизм, символизм, историзм, эсхатологизм, соборность и др.) оказали самое непосредственное влияние на категории за­падных социологических парадигм. Указанный факт свидетельствует о том, что появление самой социологии как са­мостоятельной науки об обществе только и было возмож­ным на "духовной почве" христианской культуры, культу­ры, предоставившей человеческой деятельности (в том чис­ле и деятельности научной) бесконечную свободу. Ни в буд­дийском, ни в мусульманском, ни в конфуцианском мире подобная автономия научной мысли была бы невозможной. В этом - социокультурном смысле, любая социологическая система является в той, или иной мере христианской. Даже если она открыто заявляет о своём неприятии христианско­го миропонимания, как это однажды сделал позитивизм. Христианство, как религия абсолютной свободы, "вбирает" в себя и все антагонистические культурные течения. Будучи их истинным духовным прародителем, оно, в своё время, приемлет и их, как принимает Отец своего "блудного сына". Только этим и объясняется факт интеллектуальной преем­ственности идей и категорий социологии принципам хри­стианского миросозерцания. Ведь очевидно, что такие базо­вые социологические понятия, как человечество, прогресс, личность, солидарность, свобода, равенство, духовная жизнь и т.д., имеют своим смысловым первоисточником новозаветную культуру.

Таким образом, главной особенностью истории рос­сийской социологии было взаимодействие двух "метапара-дигм" (или интеллектуальных традиций): русской социоло­гии, т.е. христианско-диалектической интерпретации обще- • ства и социологии в России (совокупности западных социо­логических теорий в отечественной мысли). Первая пред­ставляла собой внутреннюю интуитивную основу новой со­циальной науки (следует ещё раз подчеркнуть, что западная позитивистская социология была порождена именно хри­стианством), а вторая являлась её внешней, рефлективной ("отвлеченной") формой. Указанное взаимодействие было плодотворным для обеих сторон. И та и другая "метапара-

дигмы" существенно дополняли и взаимообогащали друг друга. Не будет преувеличением сказать, что в отечествен­ной науке был намечен и во многом осуществлен синтез русской христианской социологии с парадигмами западной социологической мысли: позитивизмом, марксизмом, нео­кантианством, анархизмом, психологической, натуралисти­ческой и другими научными школами.

Итак, принцип полипарадигмалъности составлял наи­более существенную черту российской социологии как синтетического этапа мировой социологической мысли. Субстанциальной основой этого синтеза являлась интеллек­туальная культура России, проникнутая духом христиан­ских начал