3.2. Расширение и сужение значения

С первых же дней существования современной семантики стало известно, что в процессе изменения слов действуют две противоположные тенденции: одни слова стремятся расширить свое значение, другие - сузить его. Английское слово bird 'птица* расширило свое значение по сравнению с древнеанглийским, где оно использовалось только в значении 'птенец'. Как сказали бы логики, его экстенсионал увеличился, а интенсионал уменьшился: оно стало приложимо к большему числу вещей, но говорит нам о них меньше, чем раньше. С другой стороны, старое название птицы fowl развивалось в противоположном направлении. Первоначально оно означало птицу вообще (ср. нем. Vogel); см. в Новом Завете: «Behold the fowls of the air». Постепенно значение его сузилось до современного значения ['домашняя птица', обыкновенно 'курица' или 'петух'], которое является более специфическим и охватывает меньше предметов, чем старое значение [85].

Как расширение, так и сужение значения могут быть следствием различных причин; одни из них являются чисто языковыми, другие - психологическими или социальными. Однако некоторые лингвисты считают, что сужение значения представляет собой в целом более обычный факт, нежели расширение [86]. Это подтвердили недавние психологические эксперименты, проведенные Вернером [87]. Вернер утверждает, что существуют две главные причины указанной выше несимметричности. «Первая причина состоит в том, что доминирующая тенденция развития - это развитие в сторону дифференциации, а не в сторону обобщения. Вторая причина, связанная с первой, - это то, что образование общих понятий из частных менее важно для ненаучной коммуникации, хотя для научного мышления оно как раз более характерно. Другими словами, повседневный язык обращен в своем развитии скорее к конкретному и частному, нежели к абстрактному и общему». Данная проблема представляет большой интерес, но прежде чем сделать вывод о том, что преобладание сужения значения является семантической универсалией, мы должны иметь в своем распоряжении гораздо больше фактов из разных языков, чем мы имеем в настоящее время.

3.3. Табу

Слово «табу» - полинезийского происхождения, и сам тот факт, что мы используем такое экзотичное слово для обозначения явления, которое часто встречается в нашей собственной культуре, является симптомом универсальности табу. Здесь мы коснемся только лингвистической стороны проблемы табу. Этой проблеме уже посвящена обширная литература, и, как и в случае изучения ономатопоэтических элементов, любое будущее исследование должно начинаться с критического перечня всех уже известных фактов. Языковые табу возникают в основном ввиду следующих причин: во-первых, необходимо отметить случаи табу, обязанные своим появлением чувству страха или «священного ужаса», как предпочитал говорить Фрейд [88]: религиозные ограничения на упоминание имени бога; случаи, когда из суеверия избегают называть своими именами мертвых, дьявола, злых духов, и широко распространенные табу, относящиеся к называнию животных. Вторая группа случаев продиктована чувством деликатности: когда мы говорим на такие неприятные темы, как болезнь или смерть, физические или моральные недостатки, преступные акты - мошенничество, кража или убийство, - мы часто прибегаем к эвфемизмам, и выражаемые в данном случае значения могут стать постоянными значениями этих последних: вместо маскировки табуируемого предмета, эвфемизм может прочно сомкнуться с ним, как это случилось с английскими словами undertaker 'гробовщик' (букв, 'предприниматель'), disease 'болезнь' (букв, 'неудобство'), imbecile 'глупый' (от латинского imbecillus или imbecillis 'слабый') и др. В-третьих, запреты типа табу могут возникать из стремления соблюдать приличия: запреты на называние явлений, относящихся к сексуальной сфере жизни, и определенных частей и функций тела; к этому же типу табу относятся, в частности, некоторые бранные слова. Хотя все эти три типа широко распространены, ни один из них не является абсолютной универсалией, так как они зависят от различных социальных и культурных факторов и возникают только в определенных условиях. Первый тип с развитием цивилизации будет встречаться все реже и реже, хотя совсем он, по-видимому, не исчезнет. Второй и в особенности третий типы с развитием более высоких моральных норм и более тонких форм социального поведения будут, напротив, встречаться все чаще и чаще, хотя некоторые слишком утонченные табу, возможно, постепенно будут отброшены как ханжеские: ведь мы не говорим больше limbs 'конечности' или benders вместо legs 'ноги' или waist 'талия' вместо body 'тело', как говорили бостонские дамы сто лет назад [89]. Развитие и отмирание различных форм табу в связи с социальными и культурными изменениями должны систематически изучаться в разных языках. В различных трудах по лингвистике, антропологии и психологии приводится немало сведений о табу, но прежде чем делать на их основании какие-то выводы, эти сведения должны быть дополнены, классифицированы и заново интерпретированы.

Помимо указанных общих тенденций, заслуживают внимания и некоторые специфические закономерности, связанные с табу и эвфемизмами. Возможно, самым поразительным здесь является частота и разнообразие табу, связанных с названиями животных. В написанной недавно одним бразильским лингвистом монографии на эту тему [90] упоминается не менее 24 животных, называние которых запрещается в различных языках. Табу подверглись самые разнообразные живые существа, начиная от муравьев, пчел и змей и кончая медведями [91], тиграми и львами; даже бабочки и белки попали в этот список. Один из самых замечательных случаев связан с названием ласки. Страх, внушаемый этим животным, вызвал к жизни множество умилостивляющих эвфемизмов, очень сходных в разных языках: иногда ласка называется маленькой женщиной (итал. donnola, португ. doninha) или маленькой красавицей (франц. belette - уменьшительная форма от belle, шведск. lilla snälla), а иногда она как бы включается в семью, и ее называют невестой, снохой, свояченицей [92]. Есть и другие интересные случаи параллельного развития. Так, иронический эвфемизм типа англ. imbecile лежит в основе похожих изменений в этой же сфере: франц. crétin 'кретин' - это диалектная форма слова chrétien 'христианин'; benet 'глупец' происходит из benedictus 'благословенный"; англ. silly 'глупый' некогда означало 'счастливый, благословенный (ср. нем. selig 'счастливый, блаженный'), a idiot 'идиот' восходит к греческому слову, означающему 'частное лицо, мирянин'.

Как показывают некоторые из приведенных примеров, часто при употреблении слова в функции эвфемизма или иронического «псевдоэвфемизма» оно постепенно приобретает отрицательное значение. Частота случаев так называемого пейоративного изменения значения слова уже давно отмечалась многими семасиологами [93]; некоторые видели в этом симптом наступления эпохи пессимизма или цинизма в истории человеческого духа. Однако, как справедливо указал Бреаль, «упомянутая тенденция к пейоративному изменению значения является результатом присущего человеку стремления прикрыть, замаскировать страшные, оскорбительные или отталкивающие предметы» [94]. Так, известное изменение смысла слов, означающих 'девушка' или 'женщина', в сторону оскорбительного смысла (например, англ. hussy 'шлюха', quean 'распутница', франц. fille 'девка', garce 'шлюха' или нем. Dirne 'девка'), конечно, обязано своим существованием тенденции к псевдоэвфемизмам, а не предубеждению против женщин. Эти и другие типы пейоративного изменения смысла (типы, возникающие на почве национальных или социальных предрассудков или просто благодаря определенным ассоциациям идей) распространены весьма широко, и их следовало бы изучать на материале самых разных языков. Наряду с пейоративными изменениями смысла имеют место также и изменения в обратном направлении [95], когда неприятный оттенок в значении либо ослабляется, либо даже переходит в положительный. Примером ослабления может служить англ. blame 'порицать', которое является этимологическим дублетом слова blaspheme 'богохульствовать'; случай положительного изменения представлен, например, английским словом nice 'приятный', восходящим к латинскому nescius 'невежественный'. Создается впечатление, что «положительные изменения» встречаются реже, чем «отрицательные»; возможно, объясняется это тем, что число последних увеличивается за счет эвфемизмов и псевдоэвфемизмов. Однако это впечатление должно быть подтверждено более широкими исследованиями. Другая проблема, которую интересно было бы рассмотреть,- это проблема развития нейтральных слов, «voces mediae», которые часто стремятся специализировать свое значение либо в положительную, либо в отрицательную сторону. Так, слова luck и fate являются нейтральными словами с одинаковым значением ('судьба'), но прилагательные lucky 'счастливый, удачливый' и fatal 'роковой' имеют противоположные значения: первое - положительное, а второе - отрицательное. Интересно выяснить, является ли какое-либо из указанных двух направлений развития преобладающим и, если да, то какое именно.