2. Универсалии описательной семантики

2. 1. Мотивированные и немотивированные слова

Проблема отношений между звуком и смыслом всегда была и остается одной из спорных проблем философии языка. Уже в Древней Греции философы, рассматривая эту проблему, разделились на два лагеря - «натуралистов», которые считали, что значение слов связано с формой «по природе» (phýsei), то есть в силу внутреннего соответствия между формой и смыслом, и «конвенционалистов», утверждавших, что значение произвольно и базируется на социальном соглашении (thései). Соссюр считал «произвольность» одним из фундаментальных принципов языка [14]. Другие же лингвисты склонялись к натуралистической точке зрения и подчеркивали важность ономатопоэтического элемента в строении слов. Старый спор разгорелся еще раз приблизительно 20 лет назад, и в ходе развернувшейся дискуссии в различные аспекты этой проблемы была внесена ясность [15]. Стало ясно прежде всего, что ни один язык не является полностью мотивированным или полностью немотивированным. Все языки содержат, по-видимому, как произвольные, так и мотивированные слова в различных пропорциях, которые зависят от ряда факторов - языковых, культурных и социальных. Наличие двух типов слов является, по всей вероятности, семантической универсалией. Трудно представить себе язык, который не имел бы никаких ономатопоэтических выражений или выражений с прозрачной метафорой, и так же трудно вообразить язык, который состоял бы только из мотивированных слов. Конечно, это допущение должно быть проверено на фактах, как и другие, более конкретные утверждения относительно мотивированности.

2.1.1. Три типа мотивированности. В английском и многих других языках слова могут быть мотивированы тремя разными способами. Глаголы swish 'свистеть', sizzle 'шипеть' и boom 'греметь, гудеть' являются фонетически мотивированными, потому что сами звуки представляют собой прямое подражание соответствующему действию. Сложное слово типа arm-chair 'кресло' и производные слова типа thinker 'мыслитель' или retell 'рассказать снова' являются морфологически мотивированными: каждый, кто знает их компоненты, поймет их сразу же. Наконец, такие образные выражения, как the bonnet of a car 'капот автомобиля' или the pivot on winch a question turns 'суть проблемы' мотивированы семантически: они образованы с помощью прозрачной метафоры на базе буквальных значений слов bonnet 'головной убор' и pivot 'короткая ось или стержень, вокруг которого нечто вращается или колеблется'. Следует заметить, что морфологическая мотивированность является «относительной» в том смысле, что, если даже сами слова мотивированы, их элементарные компоненты могут оказаться немотивированными, как в приведенных выше примерах корни arm, chair, think, tell и связные морфемы -er и re- [16]. То же самое относится и к семантической мотивированности: метафорические выражения с bonnet и pivot мотивированы, но сами эти слова в их буквальном значении являются чисто условными.

Могут ли эти три типа мотивированности рассматриваться как семантические универсалии? Первый и третий типы, по-видимому, встречаются во всех языках; морфологический тип, однако, более ограничен в своем распространении, так как он зависит от фонологической и морфологической структуры каждого языка. Можно представить себе язык, включающий только одномор-фемные слова, в котором поэтому не будет места для морфологической мотивированности. С другой стороны, наличие инфиксов в некоторых языках обусловливает новый вид мотивированности, неизвестный английскому языку.

2.1.2. Некоторые количественные аспекты мотивированности. Количественное соотношение немотивированных и мотивированных слов и относительную частоту разных видов мотивированности можно рассматривать как важные типологические критерии. Именно это имел в виду Соссюр, когда он делил языки на два типа - «лексикологический», где превалирует принцип произвольности, и «грамматический», где преобладают мотивированные слова. Из примеров, которые он приводит, ясно, что он имел в виду прежде всего морфологическую мотивированность. С его точки зрения, в китайском языке представлена крайняя форма произвольности, а индоевропейский праязык и санскрит тяготеют к противоположному полюсу; для английского мотивированность характерна в гораздо меньшей степени, чем для немецкого, а французский обнаруживает по сравнению с латынью весьма значительное возрастание числа немотивированных слов [17].

Ознакомление со структурой слова в английском, французском и немецком языках полностью подтверждает классификацию Соссюра. Имеется много таких случаев, когда неанализируемым словам английского и французского языков в немецком соответствуют мотивированные сложные слова: skate - patin - Schlittschuh 'конек'; chive - cive - Schnittlauch 'зубок чеснока'; glove - gant - Handschuh 'перчатка' и т. д. Часто одно и то же понятие выражается в немецком сложным словом, а в английском и французском - ученым термином, взятым из классических языков. Например, понятие 'гиппопотам': англ. hippopotamus - франц. hippopotame - нем. Nilpferd; понятие 'фонетика': англ. phonetics - франц. phonétique - нем. Lautlehre; понятие 'водород': англ. hydrogen - франц. hydrogène - нем. Wasserstoff и т. д. Немецкий язык обладает большей свободой словообразования, чем французский и английский. Так, например, от существительного Stadt 'город' в немецком может быть образовано прилагательное städtisch 'городской', а в английском и французском соответствующие пары состоят из слов с разными основами: англ. town - urban, франц. ville - urbain. Аналогично обстоит дело с парами слов со значением 'епископ - епископский', 'язык - языковый': ср. англ. bishop - episcopal, франц, évéque - episcopal, нем. Bischof - bischöflich и англ. language - linguistic, франц. langue - linguistique, нем. Sprache - sprachlich; список примеров можно продолжить. Указанные соотношения можно было бы обосновать статистически. Соответствующие подсчеты должны были бы базироваться на примерах из словарей, на представительных выборках из текста или на том и на другом одновременно. Те изолированные числовые данные, которые уже имеются в нашем распоряжении, представляются нам весьма показательными. В древнеанглийском, например, который был более мотивированным языком, чем современный английский, насчитывается около 50 слов, образованных от слова heofon 'небеса', включая такие образные выражения, как heofon-candel 'солнце, месяц, звезды' ('небесная свеча') и heofon-weard 'небохранитель, бог' [18]. Уже сейчас, когда надежные статистические данные еще не накоплены, для выявления принципов, предпочитаемых разными языками, представляется показательной та легкость, с какой можно увеличивать число приведенных выше примеров. Конечно, выявляемые закономерности носят чисто статистический характер, и всегда можно найти противоречащий пример (ср. в немецком немотивированность слова Enkel 'внук' в противовес мотивированности соответствующих слов в английском и французском: англ. grandson 'большой сын' и франц. petit-fils 'маленький сын' [19]).

Различие между двумя указанными типами структуры слова имеет далеко идущие последствия, о которых здесь можно лишь упомянуть. Для преподавания иностранных языков особенно важно, представляет ли собой словарь данного языка относительно мотивированную систему, для которой характерно большое число слов с внутренней формой и большое число тесно связанных (по форме) ассоциативных рядов, или он содержит значительное количество немотивированных слов, форма которых не подсказывает их значения. Если в языке одного языкового коллектива изобилуют ученые термины классического происхождения, то это может воздвигнуть «языковый барьер» между людьми разного уровня культуры [20]. При создании новых слов язык, в котором легко образуются сложные и производные слова, может широко использовать собственные ресурсы, как это подчеркнул Фихте в своем труде «Речи к немецкой нации»; это обстоятельство может быть использовано поборниками пуризма и языкового шовинизма. Морфологическая мотивированность дает толчок к тому, что некоторые философы в тщетной надежде вскрыть «истинное» значение слова начинают заниматься беспочвенным этимологизированием; к этому часто сводится, например, словесная акробатика Мартина Хейдеггера [21].

Другие типы мотивированности в меньшей степени допускают подсчеты, так как они являются более изменчивыми и субъективными, нежели тип, связанный с морфологической структурой. Принято считать, например, что немецкий язык богаче ономатопоэтическими образованиями, чем французский, но трудно придумать такую объективную проверку, которая могла бы подтвердить или опровергнуть это мнение.

Была также высказана мысль, что существует своего рода равновесие между морфологической и семантической мотивированностью. Одни 'языки, как утверждалось, стремятся заполнить пробелы в словаре с помощью образования новых слов, а другие - добавить новые значения к словам, уже существующим [22]. Возможно, в этом утверждении и есть зерно истины, но в указанном процессе играют важную роль и другие факторы. То, что современный английский и современный французский являются гораздо менее мотивированными языками, чем их более древние формы, объясняется прежде всего большим количеством заимствований - французских и греко-латинских в английском и, главным образом греко-латинских во французском. Трудно доказать, что семантическая мотивированность, основанная на метафоре или каких-то иных средствах, в значительной степени обязана понижению продуктивности словосложения и словопроизводства в этих языках.

2.1.3. Разные типы звукового символизма. Общеизвестно, что между ономатопоэтическими элементами (при всей условности многих из них) разных языков часто наблюдается поразительное сходство; эти элементы свидетельствуют, по знаменитой формулировке Шухардта, не об исторических связях, а об «изначальном родстве». Таким образом, здесь, на первый взгляд, имеется благоприятная почва для межъязыковых исследований, направленных на обнаружение универсалий. Так как на обсуждаемую тему написано очень много работ, желательно, по-видимому, начать с изложения тех обширных данных, которые уже известны, отделяя научно установленные факты от дилетантских измышлений, которые могут дискредитировать всю эту область исследования. Необходимо также различать «первичные» и «вторичные» ономатопоэтические элементы. Из этих двух типов первый тип - подражание звуком звуку - гораздо проще и бесспорнее, чем второй, где имеет место подражание с помощью звука незвуковым явлениям - движению, размеру, эмоциональным элементам и т. д. Неудивительно, что во многих, хотя и не во всех случаях один и тот же звук воспринимается и передается в различных языках почти одинаково. Вспомним часто приводившийся пример с 'кукушкой'. Несомненно, показателен тот факт, что существует звуковое сходство в названиях кукушки не только в сфере индоевропейских языков (англ. cuckoo, франц. coucou, исп. cuclillo, итал. cuculo, рум. cucu, нем. Kuckuck, греч. kókkyx, русск. кукушка и т. д.), но и между индоевропейскими и некоторыми финно-угорскими языками (венг. kakuk, финск. käki, коми kök); все эти названия имеют явно ономатопоэтическое происхождение [23]. Аналогично вполне естественно, что во многих языках глаголы, обозначающие храпение, содержат звук [r] (англ. snore, нем. schnarchen, дат. snorken, лат. stertere, франц. ronfler, исп. roncar, русск. храпеть, венг. horkolni и т. д.), а глаголы, обозначающие шепот, содержат звуки [s], [ʃ] или [ʧ] (англ. whisper, нем. wispern и flüstern, норв. hviske, лат. susurrare, франц. chuchoter, исп. cuchichear, русск. шептать, венг. súgni, susogni, suttogni и т. д.). Такие соответствия, безусловно, интересны и достойны более широкого изучения, хотя они слишком поверхностны, для того чтобы пролить свет на фундаментальные особенности структуры языка.

Более важными и более тонкими являются проблемы, связанные с вторичными ономатопоэтическими элементами. Здесь связь между звуком и смыслом менее очевидна, чем в предыдущем случае; однако даже и здесь имеется много случаев сходства между различными языками. Знаменитый пример такого оходства - «символическое значение» гласного [i] как выражения идеи 'маленький' [24]. Подтверждение это находят в ряде языков: англ. little, slim, thin, wee, teeny-weeny; франц. petit; итал. piccolo, рум. mic, лат. minor, minimus, греч. mikrós, венг. kis, kicsi, pici и т. д. К этим прилагательным можно добавить немало существительных, обозначающих маленькие существа или вещи, такие, как англ. kid 'козленок', chit 'ребенок', imp 'чертенок, постреленок', slip 'худенький ребенок', midge 'мошка', tit 'синица', bit 'кусочек', chip 'щепка', chink 'щель', jiffy 'миг', pin 'булавка', pip 'косточка', tip 'кончик', whit 'капелька', а также уменьшительные суффиксы, такие, как англ. -ie, -kin и -ling [25]. При тщательном исследовании большего количества языков можно будет установить, насколько всеобщим является указанный факт и, прежде всего, можно ли в принципе описать его статистически. При этом мы обязательно обнаружим примеры, противоречащие отмеченной общей тенденции. В самом деле, имеются такие пары антонимов, где ономатопоэтическая модель оказывается обратной по отношению к названной модели, то есть где звук [i] встречается в элементе, обозначающем что-то большое, а противоположный по смыслу элемент характеризуется открытым гласным: англ. big 'большой' - small 'маленький', русск. великий - маленький. То же самое можно сказать о нем. Riese 'гигант', венг. apró 'крошечный' и лат. parvus 'маленький', хотя для последнего случая, возможно, не случайно то, что это прилагательное не сохранилось в романских языках и было заменено словами, фонетический состав которых лучше соответствует идее 'маленький'.

Использование ономатопоэтических элементов очень распространено в поэзии, причем отмечается замечательное постоянство в том, как именно определенные звуковые модели используются для стилистических целей в разных языках. Приведем один пример. Последовательность боковых сонантов обычно используется для того, чтобы вызвать ощущение нежного, мягкого. Ср. следующие строки Китса («Эндимион», Книга I):

Wild thyme, and valley-lilies whiter still.

Than Leda's love, and cresses from the rill.

('Дикий тимьян и лилии еще белее, чем любовь Леды и кресс из ручья'.)

Знаменитая строка из поэмы В. Гюго «Booz endormi» построена по той же модели:

Les souffles de la nuit flottaient sur Galgala.

('Вздохи ночи парили над Галгалой'.)

Этот прием очень древен, он используется уже в «Одиссее»:

aiè dè malakoisi kai haimylíoisi lógoisi thélgei

('и всегда нежными и льстивыми словами она обманывает его...') (I, 11, 56-57).

Интересно, что в финской и венгерской поэзии мы встречаем сходное использование боковых сонантов [26]:

Siell'on lapsen lysti olla,

Ulan tullen tuuditella.

('Приятно ребенку быть там и качаться, когда наступает вечер') (Алексис Киви, Песня моего сердца).

Ah! Lágyan kél az éji szél

Milford öböl felé.

('О! Ночной ветерок нежно дует над гаванью Милфорд') (Янош Арани, Барды Уэльса).

По крайней мере некоторые из этих ономатопоэтических моделей глубоко укоренились в наших моделях восприятия, как показали недавние психологические эксперименты [27].

Таким образом, ясно, что мотивированность в ее различных аспектах может изучаться в нескольких многообещающих направлениях, которые могут привести к обнаружению языковых или стилистических универсалий.