2.2. Слова с частным и общим значением

 

Одни языки отличаются изобилием слов со специфическим значением, а другие предпочитают общие названия и пренебрегают теми частными названиями, которые не являются необходимыми. Французский язык обычно считается языком с высокой степенью абстрактности [28], а в немецком преобладают конкретные, частные слова. Заметим, что термины «конкретный» и «абстрактный» используются здесь не в их обычном смысле, а как синонимы слов «частный» и «общий». Известны различные проявления указанного контраста между этими двумя языками.

1. В некоторых случаях одному французскому глаголу с родовым значением соответствует в немецком три или четыре специфических глагола: франц. aller = нем. gehen 'идти', reiten 'ехать верхом', fahren 'ехать'; франц. etre = нем. stehen 'стоять', sitzen 'сидеть', liegen 'лежать', hängen 'висеть'; франц. mettre = нем. stellen 'ставить', setzen 'сажать', legen 'класть', hängen 'вешать'. Детальные различия, выражаемые немецкими глаголами, во французском часто остаются невыраженными или выражаются с помощью контекста, за исключением случая, когда эти различия необходимо подчеркнуть и когда для их выражения добавляются дополнительные элементы: etre debout 'стоять' (букв, 'быть стоя'), aller à cheval 'ехать верхом' (букв, 'идти на лошади') и т. д.

2. Немецкий язык, как мы уже убедились, характеризуется высокой степенью мотивированности. Он широко использует префиксы для спецификации разных видов действия, выражаемого глаголом. Эти добавочные оттенки значения обычно игнорируются во французском языке: ср. нем. setzen 'ставить', ansetzen 'приставлять' - франц. mettre; нем. schreiben 'писать', niederschreiben 'записывать' - франц. écrire; нем. wachsen 'расти', heranwachsen 'вырастать' - франц. grandir. В английском языке имеется тенденция к передаче этих оттенков значения с помощью наречных выражений: to put on 'надевать', to write down 'записывать', to grow up 'созревать, вырастать'.

3. Во французском часто употребляются производные слова там, где в немецком и английском используются более специфические сложные слова: франц. cendrier 'пепельница', - англ. ashtray (букв, 'поднос для пепла'), нем. Aschenbecher (букв, 'поднос для пепла'); франц. théière 'чайник' - англ. teapot (букв, 'горшок для чая'), нем. Teekanne (букв, 'кружка для чая'); франц. ramoneur 'трубочист' - англ. chimney-sweep (букв, 'чистильщик труб'), нем. Schornsteinfeger (букв, 'протиратель труб').

4. Помимо чисто лексической сферы, указанная тенденция проявляется в наречно-предложной системе немецкого языка, например в различиях между herein 'сюда внутрь' и hinein 'туда внутрь', herunter 'сюда вниз' и hinunter 'туда вниз' и т. д., соответствующих различию в местоположении говорящего, а также в скоплении наречий и предлогов, очерчивающих всю «траекторию» действия: «Wir segelten vom Ufer her über den Fluss hin nach der Insel zu» ('Мы поплыли от этого берега через реку туда к острову') [29]. Во французском и английском большинство соответствующих значений остается невыраженным.

Если бы с указанной точки зрения было изучено достаточное количество языков, относительная частота слов с частными и общими значениями могла бы стать для лингвистической типологии полезным критерием, хотя получить точные статистические данные в этой области было бы трудно.

С названным критерием тесно связана одна проблема, привлекавшая внимание лингвистов и антропологов в течение многих лет. Часто утверждалось, что языки «примитивных» народов богаты словами со специфическим значением и бедны словами с родовым значением. Так, считалось, что в языке туземцев Тасмании, например, нет ни одного слова для понятия 'дерево', а есть только специальные названия для каждой разновидности эвкалипта и акации, что зулусы не имеют слова, обозначающего корову вообще, и должны каждый раз указывать, имеют ли они в виду красную корову, белую корову или еще какую-нибудь корову [30]. К сожалению, эти сведения слишком часто исходят из недостаточно достоверных источников, например из наблюдений первых миссионеров, которые затем некритически воспринимаются лингвистами и повторяются из поколения в поколение. Только в 1952 г., например, был опровергнут миф о том, что в языке чироки нет отдельного слова для понятия, соответствующего англ. washing 'мытье, стирка' [31]. Кроме того, упомянутые выше утверждения о языках «примитивных» народов дискредитировали всю теорию «дологического мышления»; на симпозиуме, посвященном гипотезе Сепира - Уорфа, состоявшемся в Чикаго в 1953 г., один философ отметил, что «все, очевидно, склонны говорить о примитивности той или иной культуры, но большинство ученых предпочитает не говорить о примитивности того или иного языка» [32]. Следует выяснить, однако, нет ли в этой старой теории хотя бы зерна истины. Определенные факты детской психологии и истории наших собственных языков как будто говорят о том, что есть. Тот факт, что зулус имеет отдельные слова для красной и белой коров, удивительно сходен с тем фактом, что один четырехлетний голландский мальчик по-разному называл корову с красными пятнами и корову с черными пятнами; правда, этот мальчик также знал и общее слово, обозначающее корову, усвоенное, вероятно, из материнского языка [33]. Точно так же отсутствие слова, обозначающего 'дерево', в языке туземцев Тасмании напоминает историю латинского слова planta и его потомков в современных языках. Это латинское слово означает 'отросток, побег'. В латинском не было отдельного обозначения для родового понятия 'растение': слова arbor 'дерево' и herba 'трава' соответствовали самым широким классификационным понятиям в сфере ботаники. Как свидетельствуют недавние исследования, значение 'растение' у указанного латинского слова появляется впервые в XIII в. в сочинениях Альберта Великого, а французское слово plante приобретает это значение еще на 300 лет позже [34].

Необходимо твердо помнить, что избыток специфических слов может объясняться не недостаточной способностью к абстрактному мышлению, а влиянием климата и окружающей обстановки. Так, совершенно естественно, что у эскимосов и саами имеется большое количество слов, соответствующих различным видам снега. Аналогично «индейцы пайют - жители пустыни - говорят на языке, который позволяет дать самое подробное топографическое описание местности, что является необходимым в стране, где для обнаружения местонахождения воды могут понадобиться весьма сложные указания» [35]. По словам Э. Сепира, «язык есть сложный инвентарь всех идей, интересов и занятий, которые привлекают внимание коллектива» [36].

Ввиду большой важности указанной проблемы как для лингвистов, так и для антропологов, было бы в высшей степени желательно наметить широкую программу исследований по комплексной проблеме отношений между словарем и культурой, внутри которой была бы выделена проблема использования слов с частными и общими значениями на различных ступенях цивилизации и в различных условиях. Нет необходимости говорить о том, что результаты такого исследования были бы непосредственно связаны с гипотезой Сепира - Уорфа и пролили бы свет на проблему влияния языка на мышление.