МИФ О ВЕСТЕРНИЗАЦИИ ЯПОНИИ

Если попытаться определить форму японской государственности в западных понятиях, то легче указать, чем она не является, нежели дать политическое определение. Тэнно-сэй лучше сего охарактеризовать как императорско-патриархальный уклад с сильными теократическими обертонами. В раннюю эпоху правительственное управление назвалось матсуригото, что означает «религиозный ритуал» и указывает на нерасчлененность государственной и религиозной функций. Император считался «ходатаем перед богами за свой народ». Это, однако, не означало его «божественности». Ультранационалисты 30-х годов исказили священные функции императора в целях своей пропаганды, но пропаганда эта имела незначительный успех. Император Хирохито в 1946 году публично отказался от атрибута «божественности», как от ложного понятия, и вернулся к своей традиционной роли «ходатая» - лица священного и всеми почитаемого, но не сверхъестественного. Император живет довольно уединенной жизнью в своем дворце. Каждый день он скрепляет печатью правительственные документы. Большую часть дня он посвящает ритуалам и церемониям. Император направляется в святилище Изэ и сообщает о состоянии дел государстве Аматерасу-о-ми-ками, Солнечной Богине, а также своим предкам. Каждую весну он всаживает первые ростки риса, в виде подношения полевым богам, с надеждой на обильный урожай. Кроме того, он открывает каждую сессию парламента короткой тронной речью. Частная жизнь императора мало известна посторонним. Он считается образцовым семьянином и довольно не плохим специалистом по биологии моря: во всяком случае, им сделано несколько оригинальных открытий и опубликовано восемь книг, пользующихся признанием в ученом мире. По правде говоря, император ведет жизнь пленника. Каждый его поступок контролируется специальным Управлением Императорского Двора. Когда император показывается на публике, чиновники из Управления указывают, где он должен ступать, куда ему следует сесть, что ему надлежит говорить. Штат Управления комплектуется из представителей старой бюрократии, отставных военных и дипломатов.

Политическая теория кокутай представляет собой неясно очерченную идеологию, коренящуюся в синтоистских верованиях и понятиях конфуцианской философии. Она служит выражением идеалов лояльности, сыновней почтительности, благоволения, чувства единства между управляющими и управляемыми, гармонии, взаимного уважения, обязанностей по отношению к семье и императору, подчинения власти и следования добродетели. Теория кокутай была положена в основу японской политической мысли в эпоху Мэйдзи, в частности, при создании конституции и организации системы образования. Предвоенные годы милитаристы исказили «кокутай», придав этому слову воинственный и тоталитаристский оттенок. Дискредитация кокутай создала вакуум в японской политической мысли, который теперь всеми силами стремятся заполнить. Послевоенная конституция – так называемая конституция Сёва – призвана была заполнить этот вакуум и заложить основы японской государственности на новых, демократических принципах. На первый взгляд, она выглядит как образцовая конституция, содержащая в себе немало положений о демократическом идеале, праве и законе. Но это иллюзия. Конституция Сёва – плод ужасающей путаницы, царящей в японской политической мысли, а также искажаемого понимания японской политической жизни со стороны оккупационных властей. Она не имеет никакого отношения к реальности японской политики. Конституция Сёва составляет невыгодный контраст с конституцией Мэйдзи, где западные политические институты были приведены в удачное сочетание с основами японской политической мысли. Конституция Сёва была продиктована американскими оккупационными властями, мало смыслившими в японской культуре, истории и традиции, под их нажимом принята парламентом и утверждена императором. Она содержит множество двусмысленных или абсурдных пунктов. Например, декларируется, что «все люди должны быть рассматриваемые как индивидуумы». Между тем, в японском национальном сознании индивидуализм – кодзин суги – приравнивается к эгоизму и себялюбию и никак не может считаться добродетелью. Поэтому сомнительно, чтобы конституция Сёва надолго удержалась в русле японской политической мысли. В настоящее время все более согласованными становятся усилия мыслящих людей нации, которые, располагая глубокими познаниями в японской истории, культуре, политической мысли, философии и психологии, со временем создадут конституцию, по-настоящему отражающую сущность Японии. Почти с полной уверенностью можно утверждать, что центральная символическая роль императора найдет новой конституции четкое отражение, и обновленные принципы кокутай вновь выдвинутся на первый план.

При взгляде на японскую политическую картину важно не смешивать политическую теорию с практикой. Одной из древнейших японских традиций является двойственность управления: отделение института императорской власти, как источника идеальных ориентаций и законности, от фактических правителей страны, как правило, настроенных весьма по-земному. Дуализм, возникший в древности, сохраняется и по сей день, хотя внешние формы его изменились. Олигархия Мэйдзи, милитаристы, новые политические партии, парламент и Кабинет министров внутри правящей элиты – все это проявления политической власти по линии практической. Другая традиция, восходящая к родовой организации, как основной политической единице, также существует. Приспособление «родовой политики» к формам западного парламентарного управления сделалась одной из основных задач современного этапа, особенно в последний период, когда политики стали полноправными членами правящей элиты.

Как уже говорилось, современные хабатсу, или клики – основные оперативные единицы в японской политике. Хабатсу являются политическими преемниками хан’ов, или доменов, управляющихся даймё, феодальными владыками, на службе у которых состояли самураи. Хабатсу имеет лидера, современного эквивалента даймё, окруженного группой приверженцев – своими «самураями». «Хабатсу» создается каким-нибудь парламентским политиканом, обладающим способностями к лидерству, политически искушенным, располагающим финансовой поддержкой в деловых кругах и собирающимся таким путем достичь своих честолюбивых целей. Весьма важны в организации хабатсу личные отношения, которые налаживаются годами, а отнюдь не единство идеологий. Отношенья лояльности распределяются по вертикали – от будущих членов Кабинета принимается во внимание в последнюю очередь. Звучит почти анекдотом следующий случай. Вновь назначенный министр иностранных дел на вопрос корреспондента о том, каковы будут его первые пожелания, ответил: «Прежде всего, я хотел бы узнать, где находится министерство иностранных дел».

Кабинет принимает свои решения, как и все прочие группы, полюбовного соглашения. Никакого голосования не проводится, и если согласия не удалось достигнуть, вынесение решения откладывается до полного совпадения взглядов. Протоколы заседаний не ведутся, и министры имеют возможность высказываться вполне непринужденно.

Роль общественности в политической жизни Японии чрезвычайно мала. За всю историю японский народ ни разу не потребовал собственного представительства в правительстве. Бывали, разумеется, крестьянские возмущения, рисовые бунты и прочие движения экономического характера – но никогда не бывало массового политического выступления. Поэтому может показаться парадоксальным высокий процент участия в выборах избирателей. Все объясняется своеобразным отношением к выборам. Для рядового японца участие в выборах – не право, а обязанность или долг. Японец голосует за своего кандидата из чувства лояльности к нему и к его политической организации, использующей народные голоса в своих частных интересах. Для японцев голосование – привычка, а не подлинный выбор. Политическую несущественность выборов можно понять по тому, как проходят избирательные компании: это тупые, скучные процедуры.

Единственным приемом народных выступлений, получившим распространение в послевоенный период, является дэмо, то есть демонстрация. Демонстрация – это, как правило, протест, организованный левыми силами. Особую важность в последние годы приобрели студенческие демонстрации. Студенческое движение в Японии является политической силой неслыханной мощи. В какой-то части оно остается неорганизованным. Студенты протестуют против устаревшей системы образования, против плохих жилищных условий, недостатка учебных помещений, против политической индифферентности профессоров. Однако значительная часть студентов объединены в политическом отношении. Около половины из полутора миллионов студентов университетов Японии принадлежат к левой студенческой организации Зэмгакурэи. Студенческие протесты в 1968-69 годах почти полностью парализовали работу токийского университета. Тем самым студенты ударили в самое сердце системы японского образования, играющей огромную роль в экономической и политической жизни страны.

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ. Больше всего на свете японец любит поговорить об экономике. В любой речи японского политика или бизнесмена обязательно встретятся ссылки на «экономическое положение или послевоенное «экономическое чудо». При беседе с правительственным чиновником разговор рано или поздно свернет на процент прироста промышленной продукции в прошлом году и виды на этот год, и, пожалуй, нигде в мире пресса не уделяет так много места экономическим темам. Водители такси, владельцы лавчонок, домохозяйки – со знанием дела толкуют об экономическом положении нации.

Японцы по праву гордятся огромной работой, проделанной за последние сто лет, но в особенности – успехами, достигнутыми за последние четверть века. По валовому продукту японская промышленность вышла в настоящее время на третье место в мире, уступая только супергигантам – США и России[2].

Однако «экономическое чудо» нельзя назвать ни полным, ни совершенным. Быстрая экспансия повлекла за собой нарушение равновесия во многих областях. Финансовые основы экономики довольно шатки, запасы иностранной валюты незначительны, а иностранный долг угрожающе велик. Многие предприятия неэффективны и укомплектованы архаичным оборудованием. Инфляция потребительских цен начиная с 1960 г. беспрерывно растет. Японскому рабочему приходится трудиться долгие часы, чтобы обеспечить себе самый скромный прожиточный минимум. Образование и медицинское обеспечение не соответствует достигнутому уровню промышленного развития. Дороги в плохом состоянии и не справляются с возросшим числом владельцев автомобилей. Водоснабжение до того дурно поставлено, что губернатору Токио пришлось признать: жителям проще купить бутылку кока-колы, чем раздобыть глоток чистой воды.

Иностранцам, разумеется, бросается в глаза показная сторона японской индустриализации. «СДЕЛАННО В ЯПОНИИ» - отштамповано на радиоприемниках, телевизорах, станках, оборудовании тяжелой и легкой промышленности, мотоциклах, бейсбольных перчатках, и массе других изделий. Видя этот ярлык всюду и езде, люди с Запада наивно полагают, что сходство во внешнем виде товаров означает аналогичный способ их изготовления. Но за «западным» фасадом корпораций и промышленных предприятий скрывается экономическая структура совсем иного рода. Японцы глубоко впитали достижения западной техники, методы ведения торговли, усвоили финансовые понятия и методы организации корпораций. Но при этом они развили свои собственные способы оперирования и управления экономической машиной. Централизованный контроль над экономикой возник еще в период Мэйдзи, когда олигархи образовали крепкий альянс с бюрократией и новыми промышленниками. Бизнесмены, политики, правительственные чиновники и милитаристы боролись за контроль над экономикой в 20-е и 30-е годы. Оккупация Японии положила этому конец, но после восстановления суверенитета страны в 1952 году, усилия по созданию организованной экономики возобновились. Японцы с большим предупреждением стали относится к идеи бесконтрольной конкуренции, поскольку опыт показал, что она способна привести страну к экономическому хаосу. Япония обладает ограниченным пространством для развития сельского хозяйства и промышленности, а соответственно ее ресурсы весьма скромны, запасы капитала – невелики. Поэтому, по мнению японцев, свободное предпринимательство и игра рыночных сил – слишком большая роскошь в их положении.

Жестокий контроль над экономикой осуществляется путем комбинированных действий высшей бюрократии, представителей политического мира и деловых кругов. Единого управляющего органа фактически не существует, однако все линии связи сходятся к Правящей элите. Имеется Агентство по экономическому планированию, директор которого входит в кабинет министров. Агентство занимается сбором фактов, их анализом, подготовкой проектов и публикацией экономических планов. Кроме того, большим влиянием располагают экономисты из исследовательских институтов, коммерческих фирм и банков: они в значительной мере подсказывают необходимые решения правительственным экономистам.

Наиболее влиятельным органом финансовой политики является, несомненно, Министерство финансов. Оно диктует денежную и налоговую политику и осуществляет контроль над всеми прочими министерствами. Главным орудием управления для Министерства является Национальный банк. Темпы индустриализации в стране намного превзошли скорость накопления капитала, и масса частных вкладчиков предпочитает хранить свои сбережения в банках или государственных бумагах, вместо того чтобы подвергать их опасности рыночного оборота. Японские фирмы полностью зависят от банков, резко отличаясь в этом отношении от западных капиталистических предприятий, которые могут наращивать деньги независимо, через рынок. Почти все японские компании имеют крупные задолженности банкам. Все это делает управление экономикой страны со стороны Министерства финансов через Национальный банк Японии и коммерческие банки весьма эффективными. Государственные расходы, составляющие 20% суммарного национального дохода, так же оказывают существенное влияние на экономику. Но деятельность правительства всецело контролируется все тем же Министерством финансов, которое самостоятельно верстает государственный бюджет, а затем передает его правительству в готовом виде. Впрочем, бюджетный отдел министерства проводит предварительные консультации с членами парламента и другими представителями Правящей элиты. Слово Министерства финансов считается законом. Например, в длительном, затянувшемся на несколько лет споре между этим министерством и министерством иностранных дел относительно размеров зарубежных субсидий победа осталась за «финансистами». Министерство финансов без колебаний способно ответить отказом даже самому премьер-министру. Сато, отправившись в 1967 году в длительную поездку по странам Азии с миссией доброй воли, запросил кредит в 100 мли. долларов, но не получил ни полушки.

Япония дает нам примеры, пожалуй, наибольшей концепции экономической власти. Японские деловые круги объединены в так называемые цайбатсу. Такая форма организации бизнеса уникальна. Цайбатсу иногда называют «финансовой кликой», «плутократией» или «конгрегациями большого бизнеса». Кланы цайбатсу образуют часть правящей элиты и тесно связаны с политическими лидерами и их хабатсу. Четыре крупнейших цайбатсу, возникшие еще в эпоху Мэйдзи, поделили между собой сферы влияния в промышленности, торговле и финансах. Мицубиси господствуют в тяжелой промышленности, Мадуи - в торговле. Сумомото эксплуатирует естественные ресурсы, Ясуда занята банковским делом и финансами. Каждая цайбатсу обладает своей индивидуальностью и традициями. Например, Мицубиси не имеет формального правящего органа, который решал бы все дела этого клана бизнесменов. Президенты компании и старшие директора действуют в теснейшем личном контакте. Президенты встречаются регулярно раз в месяц в Киньё-Кай – «Пятничном Клубе» - где выслушивают доклады и обсуждают текущие проблемы. Если компания Мицубиси собирается вложить капитал в новое предприятие, высшие исполнительные лица собираются совместно с представителями Банка Мицубиси, торговой компании Мицубиси Содзи и других дочерних промышленных компаний и решают проблемы фондов, рынка сбыта и урегулирования возможных трений с правительственными чиновниками. Может показаться, что коллективное руководство в верхах и на средних уровнях управления не всегда эффективно для такой большой организации, однако оно действует.

Характерной чертой японской экономики является её двойственность, то есть существование наряду с промышленными гигантами многих тысяч мелких производителей. Каждый промышленный район кишит мастерскими и заводиками, изготавливающими детали и оборудование для своих более крупных соседей. Существованием своим эти архаичные предприятия, часто застывшие на мануфактурном уровне, обязаны прочности семейных традиций в японской жизни. Владельцем такого предприятия обычно является отец семейства, его братья работают механиками и техниками, а сыновья – рабочими. Люди, нанятые со стороны, приравниваются к членам семьи. В условиях массового производства такие мастерские-заводы оказываются довольно конкурентоспособными, поскольку накладные расходы у них малы, технику свою они изнашивают до самых крайних пределов, проводят очень жестокую специализацию, и каждый работает изо всех сил. Большей частью они связаны с крупными компаниями, заказы которых выполняют быстро и дешево. Глубоко внедрившееся чувство материализма никогда не позволит представителям крупного бизнеса задушить инициативу этих мелких предпринимателей. К тому же, мелкие предприниматели специализируются на единоразовых заказах, выполнение которых для крупной компании было бы неэкономичным.

Вторую характерную черту японской деловой организации составляют торговые компании. Большие торговые компании скупают и продают все. Промышленные корпорации нанимают специальных торговых агентов, следящих за положением на внутреннем и внешних рынках и выступающих в классической роли посредников, подыскивают потребителей и покупателей, договариваются о ценах, заключают договоры о кредите, оптовых поставках и т.п. Эти посредники – накодо всегда составляли одну из характернейших черт японской жизни. Торговые компании возникли в период Мэйдзи, набили себе руку на иностранной торговле, научились находить рынки сбыта и довели до совершенства технологию коммерческих сделок. Каждая цайбатсу имеет свою торговую компанию, заботящуюся о сбыте её продукции и закупки сырья. В то же время эта же торговая компания занимается сбытом продукции, производимой массой мелких ремесленников. Эта черта весьма показательна для двойственной японской экономики. Некоторые западные бизнесмены предсказывают упадок торговых компаний, расценивая их как анахронизм и считая, что японские промышленные компании должны заняться непосредственным сбытом своей продукции, минуя посредников. Торговые компании процветают и будут процветать. Например, торговый баланс фирмы Мицубиси Содзи с 1963 по 1967 гг. удвоился.

Западный бизнесмен, впервые попадая в здание японской компании, может вообразить, что он по-прежнему находится в Лондоне или Нью-Йорке. Но к концу своего визита он, как правило, приходит к твердому убеждению, что японские представления о деловой жизни совершенно отличаются от того, к чему он привык у себя дома.

Сюрпризы следуют один за другим. Японский бизнесмен почти никогда не примет гостя в своем «офисе», но непременно в приемной частного дома, с неизменной чайной церемонией, в которую каждая компания вносит некоторое разнообразие согласно своим традициям и вкусу. Непременным атрибутом приема является мэйси, или именная карточка, которая вручается сразу же после представления друг другу. Именная карточка в Японии содержит существенную информацию, и обмен такими карточками составляет серьезнейшее требование этикета. По карточке узнают не только о самом ее владельце, но и о его связях, о занимаемом им месте в обществе и других престижных соображениях. Во время приёма никогда не приступают к делу сразу, но задают целый ряд вопросов, внешне напоминающих проявления формальной вежливости, из которых, впрочем, узнают очень многое о характере гостя, о его манерах, целях приезда, о возможной стратегии отношений с ним и т.п.

Коммерческий директор компании Мицубиси Содзи сказал как-то одному зарубежному посетителю: «Если вы хотите понять, что нужно Мицубиси, вы должны прежде понять склад японского мышления». Здесь корпорация – отнюдь не безличная организация, на которую работают и от которой получают зарплату, как на Западе. Каждый служащий испытывает чувство глубокой лояльности к компании и вкладывает в свою работу порой весьма бескорыстное рвение. Компания так же не смотрит на своего служащего как на простую наемную единицу. Японская компания – это тоже семья, как бюрократическая организация и все государство в целом. Слово кайся, или компания, имеет явные социальные и религиозные обертоны. Этим легко объясняются патернализм, система пожизненного найма, глубокая личная привязанность служащего к фирме. Компания обязана заботиться о своем пожизненном служащем во все время его карьеры. Будучи принятым на работу, любой служащий равномерно продвигается старшими и начальниками, пока не достигнет средней иерархической лестницы, где начинают играть несколько больший вес его личные деловые качества. Система иерархии здесь довольно жесткая, но, наряду с прочими парадоксами японской жизни, обладает изрядной гибкостью. Большинство японских компаний не имеют штатного расписания и фиксированных должностей, так что глава того или иного отдела может подбирать штат подчиненных по собственному усмотрению, не заручившись на этот счет согласием старшего начальства. Если при этом он хочет возвысить кого-то из молодых, но сделать это необходимо достаточно тонко, чтобы не задеть более старых служащих, обойденных вниманием. Выдвиженец при этом может не получать даже повышенного оклада, что впрочем, волне компенсируется обильными премиями и поощрениями. Выдвиженцу следует проявлять крайнюю осторожность в новой ситуации: в случае неадекватного поведения он может быть довольно бесцеремонно срезан и поставлен на место.

Несмотря на отсутствие угрозы потерять работу, служащие японских промышленных фирм работают весьма напряженно. Это мотивируется отчасти желанием достичь более высокого положения, но скорее – чувством лояльности и обязательствами по отношению к компании. Эти чувства основываются на японской этике. Кроме того, японец усматривает цель своей деятельности в ней самой. Излюбленным эпитетом для хорошего работника является ким-бэн, то есть «усердный». Это означает, что он проводит долгие часы на работе, вникает во все детали, чутко реагирует на малейшие пожелания старших, словом, на него можно положиться.

Деньги не составляют значительного мотивирующего фактора, поскольку все, занимающие одинаковое положение, получают примерно одинаковый оклад. Переход в другую компанию, с высшими окладами, невозможен. Кроме того, сам оклад составляет всего лишь часть дохода служащего, поскольку дважды в год каждый получает специальную премию от компании, в подтверждение взаимной лояльности. Многие японские компании обеспечивают своих служащих жильем за минимальную стоимость, оплачивают их транспортные расходы, обеспечивают дешевые обеды в кафетериях, оплачивают основные расходы на медицинское обслуживание, организуют досуг и отдых своих работников по минимальным ценам и предлагают им целый ряд внеслужебных занятий, например, обучение дзюдо или игре на саку-хачи, японской флейте. Оклады старших служащих довольно низки в сравнении с западными стандартами. Впрочем, каждый служащий более высокого ранга обеспечивается домом за не большую цену, одним или двумя слугами, автомобилем с шофером, членством в клубе игроков в гольф и почти неограниченным кредитом для организации развлечений в домиках гейш и путешествий с целью отдыха.

Патерналистская система предпринимательства кладет бремя социального обеспечения не на правительство, а на сами компании. Безработица почти отсутствует, и о выплате пособий думать приходится редко. Расходы на медицинское и пенсионное обеспечение покрываются главным образом из специальных отчислений из средств компаний.

Патернализм является так же причиной отсутствия сильного рабочего движения, по сравнению с западными капиталистическими странами. Большинство профсоюзов – это профсоюзы одной компании, включающие только ее служащих. Каждый год рабочие профсоюзы ведут свое «весенние наступление» за повышение зарплаты, за более высокие премии, за улучшение жилищно-бытовых условий и условий труда, но забастовки продолжительностью более суток весьма редки, а длительные конфликты – вообще явление неслыханное. По-видимому, принимаемые в настоящее время меры по улучшению условий труда и удлинению срока службы должны способствовать упрочнению патерналистской системы предпринимательства, которая глубоко коренится в социальных ценностях страны.

ЯПОНИЯ И ВНЕШНИЙ МИР. Одной из поразительных черт Японии является чувство глубокой изоляции и сознание своего островного положения, пронизывающее японское общество. Японцы за всю историю, пожалуй, имели меньше контактов с другими народами, чем любая другая нация. Этим, по-видимому, объясняется их уникальные качества, отличающие их не только от людей Запада, но и от большинства азиатов. До современной эпохи единственное крупное влияние Японии пришлось испытать со стороны китайской культуры.

После столкновения с Западом японцы освоили четыре основных канала отношений с внешним миром. Первый – это милитаризм, военная агрессия. Этот путь они попробовали в сопоставимых с западными масштабах, но он привел страну к катастрофе. Второй путь – торговля. Деятели эпохи Мэйдзи правильно рассудили, что этот путь – единственный, по которому можно прийти к организованной экономике и промышленному процветанию. Третий путь – дипломатия. Япония располагает штатом квалифицированных дипломатов, но они оказывают мало влияния на её внешнюю политику. Четвертый путь – культура. Культурные контакты Японии достаточно широки, но и здесь островное мышление японцев оказывает сдерживающее влияние. Японцы заинтересованы во внешнем мире скорее из практических, чем из спекулятивных соображений. Среди интеллектуалов чувствуется явная реакция против западного влияния. Например, известный писатель Кавабата Ясунари, награжденный Нобелевской премией по литературе в 1968г., решительно размежевался со всякими попытками ориентироваться на европейский лад. Он и его последователи пишут на японские темы и в японской манере.

Изоляция Японии, сто лет спустя после Реставрации, до сих пор остается весьма сильной. За исключением поверхностного любопытства, японцы крайне редко проявляют интерес ко всему тому, что происходит за пределами их берегов. Народ и правящая элита за отдельными исключениями, не понимают, как живут другие нации, что они считают для себя важным, почему они поступают так, а не иначе. За последние годы многие японские бизнесмены и официальные лица побывали за рубежом, многие японские туристы посетили незнакомые страны. Но обычно они повсюду держатся группками, жмутся друг к другу и очень мало замечают из реальной жизни чужого народа. Японские ученые, проводя год или более за границей и возвращаясь в Японию, обнаруживают явную неспособность синтезировать приобретенный опыт и дать исчерпывающий анализ встающих перед ним проблем. Точно также, японские журналисты не в состоянии усвоить технику и приемы работы своих американских и европейских коллег. Японские предприниматели, побывав за рубежом и вернувшись на родину, никак не в состоянии понять огромную разницу между методами ведения дел на Западе и в Японии. Позиция Японии в иностранных делах в настоящее время проникнута сильным пацифизмом. Это вполне вытекает из японской истории, в которой внешние войны были редки, а внутренние конфликты захватывали лишь самураев, составлявших не более 5-6% населения. Основная масса народа не участвовала в войнах, вплоть до печального опыта в недавнем прошлом. Налеты американской авиации, атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки вселили в японский народ отвращение к войне. Этим в значительной мере объясняется стремление Японии к нейтрализму в международных отношениях. Нейтрализм этот особого рода. Японцы не только не хотят вмешиваться в чужие конфликты, но и уклоняются от призывов выступить в роли посредников. В отличие, например, от Индии, нейтралитет которой помешает ей оказывать влияние на ход международных событий. Япония упорно отказывается от всяких усилий в этом направлении. Она держалась в стороне от всех крупных международных мероприятий последнего десятилетия, за исключением договора о запрещении ядерных испытаний.