2.3. Влияние природы на творческую личность

Пейзаж, по словам исследовательницы автобиографических произведений русской эмиграции Э.К.Аметовой [1], занимал важнейшее место в русской прозе, помогая писателю осмыслить судьбы родины и народа, а в прозе писателей-эмигрантов вбирал в себя и ностальгию автора, и его боль.

Иван Бунин, рассказывая о детстве Алексея Арсеньева, природу изображает ностальгично и обобщенно. Упоминая место действия, показано то, что видит герой. Для ребенка — сначала двор усадьбы, сад, затем бескрайние поля. Детские годы Алеши прошли в тишине неброской русской природы. Бескрайние поля с ароматами трав и цветов летом, необозримые снежные просторы зимой рождали обостренное чувство красоты, формировавшее его внутренний мир и сохранившееся на всю жизнь. Часами он мог наблюдать за движением облаков в высоком небе, за работой жука, запутавшегося в хлебных колосьях, за игрой солнечных лучей на паркете гостиной. Люди вошли в круг его внимания постепенно. Особое место среди них занимала мать: он чувствовал свою "нераздельность" с нею. Отец привлекал жизнелюбием, веселым нравом, широтой натуры и ещё своим славным прошлым (он участвовал в Крымской войне). Братья были старше, и в детских забавах подругой мальчика стала младшая сестра Оля. Вместе они обследовали тайные уголки сада, огород, усадебные постройки -- всюду была своя прелесть.

Став гимназистом, он сравнивал увиденное с воспетым мастерами художественного слова. Прежде всего поэтические строчки Пушкина:

«…опять "роняет лес багряный свой убор и страждут озими от бешеной забавы" — той самой, которой с такой страстью предаюсь и я:

Как быстро в поле, вкруг открытом,

Подкован вновь, мой конь бежит,

Как звонко под его копытом

Земля промерзлая стучит!

Ночью же тихо всходит над нашим мертвым черным садом большая мглисто-красная луна — и опять звучат во мне дивные слова:

Как привидение, за рощею сосновой

Луна туманная взошла, —

и душа моя полна несказанными мечтами о той, неведомой, созданной им и навеки пленившей меня, которая где-то там, в иной, далекой стране, идет в этот тихий час —

К брегам, потопленным шумящими волнами...» [11, с.127].

Очень важен эпизод, когда купец Ростовцев, у которого на квартире жил Алеша, расспрашивал гимазиста, какие стихотворения тот знает. Мальчик прочитал наизусть стихотворения «Изба» Н.И.Огарева, «Бродяга» И.С.Аксакова, «Русь» И.С.Никитина. Очень важно, как отреагировал Ростовцев, услышав последнее стихотворение:

«Потом я читал Никитина:

"Под большим шатром голубых небес, вижу, даль степей расстилается ..." Это было широкое и восторженное описание великого простора, великих и разнообразных богатств, сил и дел России. И когда я доходил до гордого и радостного конца, до разрешенья этого описания: "Это ты, моя Русь державная, моя родина православная!" — Ростовцев сжимал челюсти и бледнел.

— Да, вот это стихи! — говорил он, открывая глаза, стараясь быть

спокойным, поднимаясь и уходя. — Вот это надо покрепче учить! И ведь кто писал-то? Наш брат мещанин, земляк наш!» [11, с.62-63].

Как увиденные пейзажи и услышанное о родной земле формировало мировоззрение ребенка, видим из эпизода, когда отец вез Алешу в горород для поступления в гимназию. Отец рассказал о разбойнике Митьке, о нашествии татар, о Мамае, сожженной Москве. Пейзажи подталкивали вспоминать факты истории. Возле дороги на обгорелой ветле они увидели ворона и отец сказал, что вороны живут по несколько сот лет , что этот ворон, может быть, жил при татарах. Впервые мальчик увидел паровоз. И Арсеньев-эмигрант передает мысли Арсеньева-ребенка, в сознание которого природа входит как неотъемлемая часть его представлений о родине и вечности:

«В чем заключалось очарованье того, что он сказал и что я почувствовал тогда? В ощущеньи России и того, что она моя родина? В ощущеньи связи с былым, далеким, общим, всегда расширяющим нашу душу, наше личное существование, напоминающим нашу причастность к этому общему?

Хорошо помню, что все же гораздо больше влекло меня другое, то,

что рисовалось моему воображенью там, за железной дорогой, где виднелисьлозины таинственной и страшной Становой. Татары, Мамай, Митька...

Несомненно, что именно в этот вечер впервые коснулось меня сознанье, что я русский и живу в России, а не просто в Каменке, в таком-то уезде, в такой-то волости, и я вдруг почувствовал эту Россию, почувствовал ее прошлое и настоящее, ее дикие, страшные и все же чем-то пленяющие особенности и свое кровное родство с ней...» [11, с.56-57].

Люди, книги, история, природа, жизнь с ее радостями и бедами входят как единое целое в сознание сначала ребенка, потом юноши.

Арсеньев как повествователь изображен Буниным мастером художественного слова. Вот как он глазами Алеши изобразил летний пейзаж на опушке леса вблизи усадьбы в Каменке и передал, какие мысли вызвал он у мальчика:

«Там, за опушкой, за стволами, из-под лиственного навеса, сухо блестел и желтел полевой простор, откуда тянуло теплом, светом, счастьем последних летних дней. Вправо от меня всплывало из-за деревьев, неправильно и чудесно круглилось в синеве, медленно текло и менялось неизвестно откуда взявшееся большое белое облако. Пройдя несколько шагов, я тоже лег на землю, на скользкую траву, среди разбросанных, как бы гуляющих вокруг меня светлых, солнечных деревьев, в легкой тени двух сросшихся берез, двух белоствольных сестер в сероватой мелкой листве с сережками, тоже подставил руку под голову и стал смотреть то в поле, сиявшее и ярко желтевшее за стволами, то на это облако. Мягко тянуло с поля сушью, зноем, светлый лес трепетал, струился, слышался его дремотный, как будто куда-то бегущий шум. Этот шум иногда возрастал, усиливался и тогда сетчатая тень пестрела, двигалась, солнечные пятна вспыхивали, сверкали и на земле и в деревьях, ветви которых гнулись и светло раскрывались, показывая небо...» [11, с.53].

Мальчик думал о прошедшем, которое воспринимается, как счастливый сон, о будущем, контуры которого, как у облака, непредсказуемы.

Позже глазами гимназиста Алеши будет передана зимняя красота усадьбы в Батурино:

«Тишина и блеск, белизна толстых от снега крыш, по зимнему низкий, утонувший в снегах, красновато чернеющий голыми сучьями сад, с двух сторон видный за домом, наша заветная столетняя ель, поднимающая свою острую черно-зеленую верхушку в синее яркое небо из-за крыши дома, из-за ее крутого ската, подобного снежной горной вершине, между двумя спокойно и высоко дымящимися трубами... На пригретых солнцем фронтонах крылец сидят, приятно жмутся монашенки-галки, обычно болтливые, но теперь очень тихие; приветливо, щурясь от слепящего, веселого света, от ледяной самоцветной игры на снегах, глядят старинные окна с мелкими квадратами рам...» [11, с.99-100].

А далее до мельчайших подробностей изображен вид усадьбы, комнат, окон. Все вызывает ностальгические чувства и у Арсеньева-юноши, и у Арсеньева-эмигранта.

И первое свое стихотворение «И вновь, и вновь над вашей головой…» [11, с.145] Алеша Арсеньев написал под впечатлением от смерти помещика-соседа Алферова Писарева и майского дня:

«Сад то сиял жарким солнцем и гудел пчелами, то стоял в какой-то тончайшей голубой тени: в бесконечно-высокой, еще молодой, весенней и вместе с тем яркой и густой синеве порой круглилось, закрывало солнце бесконечно высокое облако, и воздух медленно темнел, синел, небо казалось еще больше, еще выше, и в этой вышине, в счастливой весенней пустоте мира, начинало вдруг как-то благостно и величественно, с постепенно возрастающей и катящейся звучностью и гулкостью, погромыхивать ... Я взял карандаш и, все думая о смерти, стал писать на учебнике…»[11, с.145].

С явлениями природы Арсеньев сравнил состояние своей души, когда увидел напечатанным свое первое стихотворение:

«Удивителен весенний расцвет дерева. А как он удивителен, если весна дружная, счастливая! Тогда то незримое, что неустанно идет в нем, проявляется, делается зримым особенно чудесно. Взглянув на дерево однажды утром, поражаешься обилию почек, покрывших его за ночь. А еще через некий срок внезапно лопаются почки — и черный узор сучьев сразу осыпают несметные ярко-зеленые мушки. А там надвигается первая туча, гремит первый гром, свергается первый теплый ливень — и опять, еще раз совершается диво: дерево стало уже так темно, так пышно по сравнению со своей вчерашней голой снастью, раскинулось крупной и блестящей зеленью так густо и широко, стоит в такой красе и силе молодой крепкой листвы, что просто глазам не веришь... Нечто подобное произошло и со мной в то время» [11, с.92-93].

Для творческой личности пейзаж — и вдохновение, и материал для философских размышлений, и художественное средство изображения героев своих произведений.